– Ишь, советчики сыскались, – нахмурился Пугачёв. – Я государь и сам ведаю, когда и что делать! Сказал войску отдых нужен – знать, эдак и быть сему! А город Оренбург не твердыня вовсе. И за два-три дня, что меня у войска не будет, немчура Рейнсдорп ничегошеньки укрепить не смогёт! Об том загодя надо было думать!
– А может, на сей раз и впрямь советчиков послухать бы? – пробубнил тихо Овчинников. – Они почитай завсегда советы мудрые дают.
– Они тоже не семи пядей во лбах! – крикнул Пугачёв раздражённо и вскочил, точно его ужалили.
– Не знаю, – понурив голову, ответил Овчинников. – Полагаю, что нет. Вам, государь, лучше ведомо, когда баталии открывать. Однако, – он поднял глаза и встретился взглядом с Пугачёвым, – может, послухаем их, государь?
– Придёт время, послухаем, – отрезал Пугачёв, усаживаясь в удобное кресло.
– Ворота в Оренбург не отпираются ни днём, ни ночью…
– Вот сам зришь, пужаются вороги нас, – заметил лукаво Иван Зарубин-Чика, – а городские укрепления мы враз расшибём!
– Ну и будя долдонить о сеём, – промолвил, выпрямляясь, Пугачёв, и глаза его заискрились весельем. – Давайте пировать и веселиться! – он посмотрел выжидательно на хаджи Забира. – Ты ещё хотел чем-то душу мою усладить, старик?
– Хотел, хотел, бачка-осударь! – оживился старый татарин. – Ещё праздник в степи ожидает. Ещё…
– Праздник так праздник! – воскликнул Пугачёв и осушил бокал вина. – Я весь ваш нынче, детушки! Весь как есть ваш! И вы не пожалеете, что ко мне примкнули – государю вашему истинному! Поднатужимся же, чтоб вернуть всё у вас отнятое! А с утра в баньку – и на Сакмарск двинем! Чую, и там заждалися меня подданные мои верные, об чём мне уже не единожды доложили!
Хозяева и гости потянулись было за жареным бараном, но «государь» грохнул кулаком по столу и воскликнул:
– Обождите! Неужто мы эдак вот сожрём мясо, не испив вина за моего войскового атамана?
Взяв в руки кувшин, он сам наполнил свою чашу и поднял её над головой.
– Любо, детушки! Любо!
– Любо, государь! – подхватили с хохотом присутствующие, после чего все весело и радостно загалдели.
В это время на пороге показался сын хозяина дома и с ним два воина. Они подошли к замолчавшему Пугачёву и упали перед ним на колени.
– Это Саитов и Алиев, бачка-осударь, – не называя имён, представил воинов хаджи Забир. – Они командуют полком из трёхсот нерегулярных казаков. Они хотят вступить в твоё войско, бачка-осударь!
– Хосподь в помощь, детушки! – радостно расхохотался Пугачёв. – И здесь счастье за нас! Ещё триста сабель зараз с нами!
Он осмотрел крепкие фигуры воинов и усадил обоих за стол с собою рядом. Пир продолжился.
К Пугачёву тихо подошёл Иван Почиталин и, склонившись, прошептал:
– Батюшка-государь, я написал указ войску, как вы велели.
– Об чём? – удивился тот, начисто позабыв о своём «повелении».
– О том, чтоб в готовности пребывать, – напомнил Почиталин. – Я описал, чтоб к вашему приезду все готовы были на Оренбург идти.
– Ах, да, – вспомнил Пугачёв. – Давай-ка подпишу и с гонцом отправим.
– Пущай лучше атаман Овчинников сам свезёт, – подавая бумагу, перо и чернила, осторожно посоветовал писарь. – Ведь он это заместо вас над войском верховодит?
Согласно кивнув, Пугачёв подписал «указ» и повернулся к Овчинникову.
– Вот документ для войска, – сказал он, – когда насытишься, собирайся в дорогу!
– Да, я хоть сейчас готов! – вскочил Овчинников, вытирая губы.
– Обскажи войску моё пожелание в готовности всех зрить, когда из Сакмарска возвернусь, – сказал напутственное слово Пугачёв. – И чтоб все сыты были и ни в одном глазу! Кто пьян будет, казню не жалеючи!
– Обскажу, государь, не сумлевайся!
Овчинников поклонился, вышел, сел на коня и понёсся обратно к войску.
Было уже далеко за полночь, и переименованная в Москву слобода мирно спала. Однако спали далеко не все жители посёлка. Люди, настроенные против Пугачёва, под покровом ночи и густого тумана скрытно покинули слободу и ушли в Оренбург.
У моста через реку Сакмара остановились трое.
– Всё, дальше ни ходу, – распорядился старший из них.
– Отец, а может со всеми? – спросил его молодой татарин, стоявший рядом.
– Я сказал – больше ни шагу! – строго прошептал отец. – Майди Кайсаров остался. Ещё кое-кто… А мы, Загировы, разве хуже их? Пока самозванец в Сакмарск едет, соберём провианту побольше, вот тогда и уйдём в Оренбург!
– А нас люди поймут, отец? – спросил с сомнением второй сын. – Мы ведь со всеми клятву самозванцу давали?
– Да нужно ли перед сабарманами клятву держать? Ведь они по закону-то разбойники. Значит…
– Ладно, согласны мы! – заверили сыновья отца.
– Тогда домой поспешим. У нас, чтобы разом во всём успеть, времени маловато!
Второго октября тысяча семьсот семьдесят третьего года над Сакмарским городком зазвучал колокол. Сакмарск встречал «ампиратора», который ехал верхом в сопровождении нескольких казаков.
Одет он был в красный казачий кафтан, обшитый галунами, в который обрядился сразу после бани. Голову Пугачёва венчала высокая соболья шапка с кистями.
У атамановой избы, на застланной коврами площади, был установлен стол.
Девушки-казачки встретили «государя» хлебом-солью, а поп Серафим благословил его иконой.
Народ встречал Пугачёва с обнажёнными головами. А когда он сходил с коня, казаки из «свиты» сняли его под руки. Встречающие пали ниц. «Государь» поцеловал крест, перекрестился, глядя на иконы, и сел в уготовленное для него кресло.
– Здравствуй, народ сакмарский, здравствуй, люд знатный, да простой, работный да весёлый, мастеровой да служивый! – крикнул он. – Здорово, купцы, ежели водятся средь вас таковые, казаки-молодцы удалые да казачки красные! Как вы, други мои, прежним царям служили, послужите теперь Отечеству, мне, великому государю-ампиратору Петру Фёдорычу Третьему! И жалую я вас рекою с вершин до устья и землёю, и травами и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиянтом! – Пугачёв осмотрел собравшихся и нахмурился. – А где атаман ваш? Почто у ног своих не зрю его?
К нему приблизился поп Серафим и полным горечи голосом заговорил:
– Не серчай, батюшка-государь. Почитай все казаки в Оренбург, по службе, губернатором призваны, с атаманом Данилой Донским во главе. Десятка два только для почтовой гоньбы оставлены.
– А где они? – сдвинул брови Пугачёв.
– Дык разбежалися, – пробубнил поп.
– Как это разбежались? – разгневался Пугачёв. – Всех сыскать немедля и ко мне подвести! – Он пристально посмотрел на замолчавшего Серафима. – Ежели нет здесь атамана, знать, недоброжелатель он мой, коли за стенами Оренбурга прячется. Вот возьму город, найду его и казню зараз!
– Дык не по своей воле он, – залепетал поп, пытаясь заступиться за Донского. – Он же подневольный… он же…
Из толпы вышел старый казак и поклонился:
– Прошу ко мне на обед, государь. А за сына свого я сам и ответ держать буду.
– А сын твой кто будет? – удивился Пугачёв, с интересом глядя на старика.
– Атаман сакмарский – Данила Донской! – ответил тот, с достоинством глядя на «ампиратора».
Пугачёв разозлился и вскочил на ноги.
– Почто сына своего непутёвого при мне атаманом называшь? – закричал он, багровея. – Был бы он здесь, где быть ему положано, тогда и атаманом зваться не зазорно было б! А разве можно звать атаманом того, кто место своё покинул? И обед твой мне поперёк горла от сего стрянет! – Он повернул голову к стоявшему рядом Давилину и приказал: – Схватить его и казнить опосля. Пущай за сына своего ответ держит, коли сам вызвался!
Немного поостыв, «государь» снова уселся в кресло и жестом подозвал к себе попа.
– Тебе быть атаманом над Сакмарском! – сказал он, глядя на его побледневшее лицо. – Эдак я велю, слышишь?
Серафим прижал к груди крест, закрыл глаза и утвердительно кивнул.
– А теперь и трапезы черёд пришёл, – потеряв к попу интерес, объявил Пугачёв. – А апосля и о делах здешних судить-рядить станем!
Пока на площади Сакмарска шёл пир, в доме Мариулы собрались несколько казачек. Жена атамана Степанида пришла к ведунье в поисках утешения и за советом. На душе у неё лежал камень, снять который могла лишь одна женщина на целом свете – Мариула.
Степанида проснулась утром с ощущением какой-то щемящей тоски в душе. Ночью она тоже спала беспокойно. «Что это? – удивлялась Степанида. – Может быть, так тяжело и тревожно из-за плохой погоды? Или потому, что на сердце тревога за уехавшего в Оренбург мужа? Скоро он приедет. А скоро ли? Может, сегодня, а может, завтра? Данила, Данила! Сколько уже дней тебя не зрила! А вдруг нельзя ему нынче в Сакмарск? Вдруг…»
Она боялась даже думать о том, что должно произойти сегодня. Приезд «царя», который большая часть населения ожидала с нескрываемой радостью, в душе Степаниды вызвал сильную тревогу. Она боялась думать об этом, не зная, как отнесётся самозванец к отсутствию её мужа.
И тревога всё усиливалась, уже огнём сжигала её душу.
Свёкор тоже ходил по двору как в воду опущенный. Он торопил женщин с приготовлением пищи, пробовал еду, недовольно морщился и злился. За всё утро он не проронил ни одного слова. А когда подошло время идти на площадь встречать «государя», он тяжело вздохнул, перекрестился и натянул шапку на самые глаза.
Степанида с тяжёлым сердцем выслушала всё «непотребности», которыми щедро осыпал её мужа Пугачёв. А когда он приказал схватить свёкра, она осторожно выбралась из толпы. Степанида не знала, что делать. Мысли путались в голове, а сердце колотилось так сильно, будто собиралось выскочить из груди. Пока бедная женщина приводила мысли в порядок, ноги сами принесли её к избе Мариулы.
Как только убитая горем атаманша переступила порог, Мариула с доброй улыбкой поспешила к ней навстречу.
– Ну-ка, выкладывай, что у тебя на сердце, касатушка, – сказала ведунья, обняв Степаниду за плечи.