– О Господи, слов сыскать нет мочушки! – зарыдала атаманша, сложив руки на стол и уронив на них голову.
– Ой ли! – присаживаясь рядом, вздохнула сострадательно Мариула.
Её глаза лукаво прищурились, а губы поджались, словно в упрёке:
– Явился не запылился самозванец окаянный?
Степанида всхлипнула и промолчала.
– Можешь не говорить. Я и сама о том ведаю. И мне близко твоё горе, касатушка. Так всё понятно.
– Откуда ты знаешь об том?
– Вижу. Да и внуки мне уже обсказать успели. Чего скрывать-то? Хулил Данилушку нелюдь чёрный. И свёкра твоего свободы лишил, лихоимец.
Смущённо опустив голову, Степанида жалобно вздохнула.
– Ничего, не горюйся, касатушка, – продолжила Мариула вкрадчиво. – Уже завтра уйдёт самозванец искать погибель свою. А ты утешься тем, что муж твой Данилушка живым и невредимым к тебе зараз возвернётся!
Подняв голову, атаманша удивлённо и растерянно посмотрела на ведунью.
– Аль правда всё эдак и сладится, как ты говоришь? – тихо спросила она.
– Верь мне и в Господа, – улыбнулась ей ободряюще Мариула. – Всё эдак и случится. И свёкор твой живёхонек будет. Помяни моё слово, касатушка.
В избу вошли Прасковья Барсукова, Агафья Вороньежева, Софья Мастрюкова и ещё несколько казачек. Женщины были подавлены и пришли к Мариуле за советом и утешением.
– Давайте чай пить, бабоньки, – предложила ведунья. – А там и обскажу о том, об чём сама ведаю. Самозванец приехал и уедет зараз, а мы… мы ещё порадуемся мужьям и детушкам нашим. Об том Господа просите и верьте ему!
Ближе к вечеру казачки засобирались по домам. Успокоенные Мариулой женщины улыбались и прощались с гостеприимной хозяйкой. В это время перед избой появился верховой:
– Бабы, государь приказал зараз всем завтра на площади у церкви собраться!
– Нам?! – удивились казачки. – Но для чего?
– Для того, что государь повелел! – выкрикнул верховой.
– И что, я тожа идти должна? – спросила Мариула.
– И ты тожа! Так Пётр Фёдорыч повелел!
– Придём, коли так! – заверили посыльного казачки, недоумённо переглядываясь и пожимая плечами.
Женщины окружили Мариулу.
– Ничего, с нас не убудет, бабоньки, – успокаивала она. – Всё одно бы пошли. И без приглашенья даже.
– А почто тебе идти велено? Что это означает? – спрашивала Степанида, подняв голову и широко раскрыв глаза.
– Повеленье эдакое, – сказала Мариула задумчиво. – Ну ничего! Раз велено, знать, поковыляю.
Она отвела глаза в сторону, обдумывая что-то.
– Чего-то внучики мои запропостились. Боюся, что самозванец их куда-то определить поспел…
Стояло прекрасное, ясное осеннее утро. Вышедший на крыльцо Пугачёв дышал полной грудью, словно стараясь вдохнуть побольше жизни. Около пятисот всадников прискакали ночью из Сеитовой слободы, что значительно улучшило его настроение.
Население городка стекалось на площадь. Сопровождаемая внуками Мариула не спеша шагала к атамановой избе.
Вскоре над толпой собравшихся пронёсся шёпот. И люди подняли головы.
– Царь идёт!
И правда, это был Пугачёв, а с ним поп Серафим и «царская свита». Лицо «государя» было бледно и припухло после большого количества выпитого вина. Глаза горели, губы кривились как от боли.
Мариула внимательно разглядывала самозваного царя, стоя рядом с трясущейся от страха Степанидой Донской. Встретившись взглядом с Пугачёвым, она почувствовала, словно что-то оборвалось внутри. «Ампиратор», проходя мимо, вдруг остановился, прищурился и показал на неё пальцем. У шедшего рядом казака сдвинулись брови, глаза загорелись, и он кивнул.
– Где казаки, коих я сыскать давеча велел? – спросил грозно, глядя на попа, Пугачёв, усаживаясь в кресло.
– Здесь они, государь, – ответил Серафим, перекрестившись.
«Ампиратор» посмотрел на склонивших повинно головы казаков и неожиданно для всех улыбнулся.
– Всех зараз прощаю и с собою забираю! – объявил он, ласково глядя на «провинившихся». – Ступайте и к походу готовьтесь!
У Мариулы сильнее забилось сердце, когда перед самозванцем поставили отца атамана Донского. Один из казаков Пугачёва подошёл к атаманше и грубо схватил её за руку.
– А ну айда со мною, – сказал он, – государь тебя требует.
– Не пойду я, – упёрлась Степанида, бросая на Мариулу просящие о помощи взгляды. – Я ни в чём не виновата и…
– Айда говорю! – повторил требовательно казак и потянул её за собою.
Но атаманша, покраснев, отскочила и гневно крикнула:
– Прочь от меня, поганец, не то я тебе все зенки выцарапаю!
Но в ту же минуту ещё один казак схватил Степаниду за другую руку и выдернул из толпы.
– Пустите меня, злодеи! – закричала атаманша, содрогаясь от ужаса.
– Не пужайся нас, голуба, – усмехнулся казак, – тебя государь зовёт.
– Какой ещё государь? Брешешь! Что ему от меня надобно?
– У Пятра Фёдорыча к тебе вопросы имеются, – настаивал казак. – А ну кончай брыкаться, лохудра.
На площади между тем царили возбуждение, негодование, недоверие и тревога. Степанида отвечала на задаваемые Пугачёвым вопросы. Она пересилила свой страх и чувствовала себя гораздо старше и умнее, чем вчера.
Глядя на хмурое лицо «ампиратора», она вначале растерялась, но тут же пришла в себя. Она быстро отвечала на все вопросы, изо всех сил защищая мужа и свёкра.
Затем наступила пауза. Она видела нахмурившегося Пугачёва, искажённую нервной судорогой щёку стоявшего с ним рядом казака, напряжённое лицо попа Серафима, строгий и настороженный взгляд Ивана Зарубина-Чики.
– Мой муж не по своей воле уехал в Оренбург, – уже в который раз повторяла Серафима. – Он хороший казак и никогда не нарушал присяги!
– Был бы хорошим казаком, меня бы в Сакмарске ждал! – сжав подлокотники кресла, процедил сквозь зубы Пугачёв.
Заинтересованная и спокойная Мариула внимательно смотрела на каменное лицо самозванца.
– Обскажи тогда, почто он в Оренбург попёрся, да и казаков с собою увёл? – вместо «царя» спросил Зарубин-Чика.
Толпа зашевелилась и стихла. Мариула увидела, как дрогнуло, вспыхнуло и побледнело лицо Степаниды. Но она ответила громко и уверенно:
– Губернатор приказал, вот он и уехал!
– А почто он губернатора послухал, а царя свово ждать не стал? – наседал с вопросами Пугачёв.
По толпе сакмарцев прошёл ропот. Но голос Степаниды прозвучал громче:
– Потому и послухал, что присяге верен! Только трусы выбирают, где потеплее и получше, а мой Данилушка не из тех прохвостов будет!
Все взгляды устремились на Пугачёва. А тот, растерявшись от столь смелых слов, восхищённо воскликнул:
– Однако смела, чертовка! Так и быть, прощаю тебя за слова дерзкие и мужа твоего тоже прощаю! Одумается, ко мне соберётся – приму, не побрезгую! – Он перевёл взгляд на стоявшего, понурив голову, свёкра Степаниды. – Этого недотёпу тоже прощаю. Ответ за сына отец держать не должен!
Тишина на площади лопнула. Выкрики, шум. Казаки и казачки с радостью восприняли слова «ампиратора». Мариула тоже облегчённо вздохнула. До этой минуты она едва надеялась на милость самозванца. Не может быть! Неужели? Она ждала, что он прикажет схватить несчастную Степаниду и предаст её вместе со свёкром страшной казни. Но всё завершилось, как и показали карты, благополучно.
Но, может быть, конец для атаманши и её свёкра был счастливым, а для Мариулы…
– Старуху сюды ведите! – распорядился Пугачёв, указав на неё пальцем. – Что-то глаз еёный не по нраву мне пришёлся.
Один из его казаков тут же подскочил к Мариуле и, схватив её за руку, потянул за собой. Внуки попытались заступиться за бабушку, но им быстро вывернули руки и отвели в сторону.
– Ты почто на меня эдак зыркаешь, старуха? – спросил Пугачёв, с интересом разглядывая ведунью. – Али в толк не возьмёшь, кто я есть таков?
– Не возьму, – ответила Мариула.
Поп Серафим склонился к уху «царя» и что-то горячо зашептал, кивая на ведунью.
– Знать, ты колдовка здешняя? – удивился Пугачёв, смотря на Мариулу полными испуга глазами.
– Наверное, эдак, раз люди говорят, – совсем тихо подтвердила она.
– Это всё, что я вызнать хотел.
Пугачёв кивнул. Ему тут же подали ковш с квасом. Он пил медленно, спокойно. Толпа смотрела, как он пьёт, и ждала. Наконец, он отдал ковш и заговорил:
– Моим боярам ведомо моё отношение к колдунам. Я их казню, ежели удумают сотворять мне козни! И не удумают – тожа казню.
– Подтверждаю! – тут же закричал Зарубин-Чика.
– Мне вот зазорно больно старуху в петлю совать. Но и жалость проявлять к ней не можно! Еёный взгляд волчий нынче заставил меня призадуматься. Злобный взгляд. Злобный!
– Да безобидная она старуха, государь, – пробубнил поп, – порчу не наводит. Людей от хвори излечивает.
– А ты помолчи, покудова роток разевать не велел! – с неожиданной грубостью откликнулся Пугачёв. – Вякать будешь, когда скажу, а покуда…
Мариула вскинула голову.
– Почто на людей лаешься? – спросила она. – Не срывай зло на других, каково мне уготовил!
Пугачёв нахмурился.
– Ты тоже язык свой бесовский прикуси, – неприязненно сказал он. – Когда велю, тогда и вякать будешь.
Мариула поджала губы, расправила плечи, но промолчала. А голос «ампиратора» зазвучал над площадью громко и уверенно:
– Колдуны, что и сам Сатана, враги рода человеческого! На вид все зараз добренькие, а что внутри? Кто из сакмарцев замолвит за неё слово, акромя попа? Ежели не вякнет более никто, то на осину вздёрнуть колдовку старую велю!
Толпа заклокотала. Непонятно было со стороны, возмущены ли люди «посулами государя», или целиком поддерживают его прихоть. И вдруг кто-то закричал:
– Помилуй её, государь! Она завсегда только добро несёт людям!
Мариула стояла лицом к самозванцу. Она ещё не пришла в себя от неожиданности, не собралась мыслями, не поняла толком, что происходит. На осину? О ком это? О ней? Её на осину?! Её?! Да нет, это ослышалась она!..