– Брат? – позвал его Василий. – Пойди сюда, братуха, мне надо сказать тебе кое-что. В Сакмарск отряд Пугача прибыл.
– Да ну?!
– Может, к нему подадимся?
– Я вот вам подамся, неслухи! – прикрикнула на внуков Мариула, всплеснув руками. – Лучше в лес бегите со всех ног. Забейтесь в самую глухую чащу и носы не высовывайте!
– Для чего, бабуля?
– Чтоб в сети паучьи не запутаться.
– Бабуль, ты что это?
– Слухайте меня, внучики, и уясняйте. – Мариула строго, как в детстве, посмотрела в глаза Саввы и Василия. – Дорога самозванца шипами усыпана и в ад ведёт. Уже недолго ему гулять осталось! Сам башку сложит и всех, кто с ним рядом сейчас, зараз за собою в ад потянет!
На улице сгустились сумерки, и Мариула с внуками зашли в избу. Медленно текли ночные часы; тихо разговаривали они, сидя за столом.
Неожиданно залаяла собака. Внуки подняли головы, и сразу же кто-то постучал в окно. Савва отворил дверь, и в избу вошёл запыхавшийся Никодим Барсуков. Он со вздохом тяжело опустился на скамью у двери, рукавом вытирая пот с лица.
– Говори, с чем пожаловал? – строго глядя на него, спросила Мариула, поднимаясь из-за стола.
– Дай испить чего-нибудь! – прохрипел Никодим. – Слава Господу, ушёл я. Там кыргызы от ампиратора в городок пожаловали и всех сакмарцев-казаков хотят за собою в Бердскую слободу увесть. Ух! Горло пересохло. Ну дайте же воды!
– На-ка вот испей и дальше сказывай, – подав ему кувшин, сказал Савва.
Выпив всю воду, Никодим причмокнул языком и продолжил:
– Провианту требуют. Грозят силой отнять, ежели подобру-поздорову отдавать зараз не станем! И срок установили до утра зараз!
– Ты сказал, что кыргызы от царя пожаловали? – спросил Василий. – А почто кыргызы, а не казаки?
– А я почём знаю, – пожал плечами Никодим. – У ампиратора и казаков и кыргызов в войске – пруд пруди. Сам видывал!
– А мне чтой-то не нравится сеё, – высказался озабоченный Савва. – Явились посреди ночи, да ещё срок установили. А может, это сабарманы пожаловали под шумок? Сейчас сам чёрт не разберёт – где сабарман, а где казак из войска царёва.
– Ишь ты! – воскликнул потрясённый Никодим. – А ведь уже утро наступает. Что делать будем, казаки?
– А сколько их в городок пожаловало? – спросил у Барсукова Василий.
– Кабы знать, – ответил с сумрачным видом Никодим. – Ведь они посреди ночи припороли. Ну, мыслю, сабель сто наберётся!
– А казаков сакмарских? – спросил Савва.
– Всего-ничего. Кто с атаманом в Оренбурге торчит, а кто за царём зараз подался.
– Выходит, городок защищать некому! – подвёл итог Василий.
– Ежели стариков собрать да стригунков, сабель с полсотни наскребём, – вздохнул Никодим. – Только быть как? Отряд ведь вражий в городке уже. Ежели мы только зашевелимся, зараз в капусту изрубят!
– Вы в крепость ступайте и к битве готовьтесь, – перекрестившись, сказала казакам Мариула. – Я же к людям схожу и обскажу им, что да как делать надо…
Как только небо окрасили первые отблески зари, над городком зазвучал колокол. Его монотонный звон одинаково всполошил как разбойников, так и жителей Сакмарска. Сабарманы поняли, что разоблачены, а жители городка, что одурачены. Одни выхватили оружие и пустились грабить городок, а другие спасать себя и своё имущество.
Только поп Серафим, один из первых почувствовавший неладное, с каменным лицом звонил в колокол, предупреждая прихожан о нависшей над Сакмарском смертельной опасности.
Разбойники на конях рассыпались по городку, отыскивая дома побогаче и предаваясь безудержному грабежу.
Первой мыслью каждого сакмарца были спасти что можно. Насмерть перепуганные, потерявшие голову женщины бросились по домам. В панике они хватали всё, что под руку попадало, и выносили из дома. Их вопли и причитания слышались всюду. Настала страшная минута хаоса, смятения и паники.
Весь городок был на ногах. Всюду царила суета, слышались шум и крики.
Плач детей, причитания женщин, громкие выкрики готовящихся к бою казаков, ржание лошадей, мычание коров, скрип телег – всё слилось в единый гул, который перебивал всё ещё тревожно звонивший колокол.
Из домов выбегали старики и подростки, вооружённые кто чем. Они тут же вступали в схватку с грабителями, если те попадались им на пути. По улицам скакали Василий и Савва. Вопреки воле бабушки они не пошли отсиживаться за ветхими крепостными стенами, а храбро вступили в схватку с разбойниками, много раз превосходящими числом сакмарцев.
– НЕЧА-А-АЙ! – выкрикивали казачье ура братья и с плеча рубили сабарманов направо и налево.
– НЕЧА-А-А-АЙ! – подхватывали их призыв сакмарцы, приходя в себя и хватаясь за оружие.
– Всем стоять насмерть, казаки! – орал, надрывая голос, весь перепачканный вражеской кровью Никодим Барсуков. – За своё стоим, детушки! НЕЧА-А-АЙ!
– И мы! И мы! – закричали ему в ответ казачки, встречая грабителей граблями и вилами.
– Прощевай, бабуля! – заметив Мариулу, закричали в один голос Савва и Василий. – Авось ещё свидимся! А ежели нет… То нет значится.
Мариула, стоя у церкви, подняла руку и, благословляя, перекрестила рубящихся с сабарманами внуков. Она не отрываясь смотрела на своих соколиков, призывая все высшие силы помочь им в бою и уберечь от смерти. Глаза её были полны слёз.
В это время кто-то тронул её за плечо. Это был поп. В правой руке Серафим держал саблю, а в левой уже разряженный пистолет. Мариула заплакала навзрыд. Он обнял её и прижал к своей груди.
А над городком гремели выстрелы и слышался звон сабель. Оправившиеся от страха сакмарцы сошлись с разбойниками в жестокой схватке. Безвыходность положения удваивала силы казаков и казачек. Они дрались, как тигры. Ружья, пики, сабли, косы, вилы – всё шло в ход, всё обращалось против врагов. В самой гуще боя яростно раздавали удары направо и налево внуки Мариулы.
Вдоль заборов, у стен домов жались женщины. Они заряжали ружья старикам и детям, с тревогой наблюдая за ходом боя. А дети… Дети казаков, не зная страха, смело бросались под копыта лошадей сабарманов, вспарывая животы несчастных животных ножами и косами, ломая ноги камнями и дубинами.
Мариула, как каменное изваяние, продолжала стоять на ступенях церкви, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. Шепча заклинания и призывая все кары небесные на головы врагов, она лихорадочно следила за каждым движением сражавшихся. Она видела, как столкнулись сакмарцы и разбойники: сабарманы, искусные воины, как будто застигли казаков врасплох и потеснили их. Но вскоре и те, и другие сплелись в один клубок. Сверкали сабли, слышались крики, брань и проклятия. Ничего нельзя было разобрать. Дикие вопли людей смешивались с ржанием коней и пальбой из ружей и пистолетов. Мариула тщетно пыталась уследить за внуками.
Жена атамана Степанида Донская, возглавив отряд из двух сыновей и свёкра, на коне смело врезалась в самую гущу боя. Она умело орудовала саблей, разя врагов не хуже любого казака, одновременно не забывая наблюдать за сыновьями, рубящимися с ней рядом.
Инвалид – старик Куракин, не имевший ног, но сохранивший огромную силу в руках, подползал к свалившимся с коней, но ещё живым сабарманам, душа их, как кроликов, мощными ладонями, хрипя сорванным голосом призыв казаков: «НЕ-ЧА-А-АЙ!»
Израненный поп Серафим, позабыв о своём сане, рубился насмерть в толпе своих прихожан, вышёптывая окровавленными губами не «Господи, спаси и помилуй!», а грозное слово «НЕЧА-А-АЙ!» и лез в самую гущу битвы…
Степанида Донская пробилась на коне к разбойничьему вожаку. Немало на заботясь о том, что сабарман находится к ней спиной, храбрая женщина взмахнула окровавленной саблей и ударила его по голове. Разбойник в этот момент обернулся, и удар пришёлся не на затылок, а на его перекошенное злобой лицо.
С разрубленньм носом и щекой, с обрубком уха, главарь дико заорал. Когда он попытался выбраться из боя и перестал размахивать саблей, Савва мощным взмахом сабли сразу же отсёк ему голову.
И тут сабарманы дрогнули. Отважные и умелые воины, они не смогли противостоять казакам, сакмарцам, грудью вставшим на защиту своего славного городка. А смерть главаря и вовсе повергла их в ужас. Разбойники стали поворачивать коней и поскакали прочь из Сакмарска, оставив на площади у церкви убитыми и ранеными больше половины своего отряда.
Мариула опустилась на колени и принялась, крестясь, молиться. Казаки и казачки с криками тоже опустились на колени.
А затем началось самое страшное. Пришедшие в себя после страшного боя люди стали разыскивать родных. Сакмарцы бродили на месте недавнего боя, разыскивая не только мужей и сыновей, но и сестёр и матерей. Ежеминутно то там, то здесь раздавались горестные вопли: это женщины опознавали своих в ком-либо из убитых или раненых.
Мариула тоже искала своих внуков, но не нашла их. Она с трудом поверила своему счастью. Савва и Василий, храбрые и неугомонные воины, видимо, остались живыми и пустились преследовать недобитых сабарманов.
К полудню всех легкораненых развели по домам, мёртвых занесли в церковь, а тяжелораненных занесли в атаманскую избу.
Инвалида Куракина, погибшего от удара лошадиного копыта, внесли в церковь вместе с мёртвым сабарманом. Как ни пытались казаки разжать пальцы старика, сомкнувшиеся мёртвой хваткой на горле врага, так и не смогли этого сделать.
На коленях у тела погибшего свёкра стояла Степанида Донская. Она рыдала, размазывая по лицу перемешанные с кровью врагов слёзы.
Мариула вошла в церковь. Она тоже опустилась на колени, но не перед кем-то из погибших сакмарцев. Она склонила свою седую голову перед всеми павшими земляками. Слёзы ручьями текли по её щекам. Она плакала, причитала и тяжело, надрывно вздыхала. Казаки, вносившие тела в церковь, остановились возле неё и со скорбными лицами слушали причитания старой женщины.
– О-ой, люди добрые! Да за что же Господь отвернулся от нас! За каки таки грехи наслал на нас нечисть чёрную! Ой-ой, горюшко… казаки… бабоньки… детки малые… Родненькие мои!