Снег в этом году выпал рано. Зима наступала небывало суровая. Сакмарцы собирались у церкви печальные и подавленные. Сегодня похороны в городке.
Вся округа содрогнулась от возмущения и горя. Даже у казаков, находящихся в войске Пугачёва и прибывших на похороны родственников в Сакмарск, навёртывались слёзы от услышанного. В течение трёх дней, минувших после боя с сабарманами, над городком царил траур.
А сегодня все жители Сакмарска сошлись у церкви, чтобы присутствовать на панихиде.
Девять детских гробов, двенадцать женских и пятнадцать мужских были составлены в церкви у алтаря. В Божьем храме собрались не только сакмарские казаки и казачки, но и люди из соседних поселений, прослышавшие о страшном горе и прибывшие в городок, чтобы почтить память погибших. Впереди всех, у гробов, на коленях горячо молились близкие родственники безвременно умерших. В самом дальнем углу молился какой-то пожилой невзрачный человек, прибывший с сакмарскими казаками на похороны из лагеря Пугачёва.
Когда после окончания панихиды Барсуковы проходили мимо, он низко опустил голову, чтобы его не узнали. Это был Лука. Он не смог усидеть в лагере, прослышав про страшное горе, постигшее его земляков.
Лука медленно шагал на кладбище в самом хвосте траурной процессии. Он уже не прятал своего состарившегося лица, так как перестал бояться быть узнанным. Он не притягивал к себе внимания земляков пустыми разговорами и обрадовался, не увидев мать и братьев среди участников похорон.
На крепостной площади перед кладбищем процессия остановилась. Лука подошёл ближе и прислушался к проповеди, которую затеял поп Серафим.
Высокий, длиннобородый, с раненой рукой на привязи Серафим вещал о загробном мире, пугая слушавших его сакмарцев неизбежным днём Страшного суда. Говорил так убедительно, словно сам побывал не один раз и в садах Эдема, и в кипящей смоле царства Сатаны.
Казаки и казачки зачарованно слушали разглагольствования попа, а Лука… Он отыскал глазами могилу, в которой похоронен вместо него несчастный прохожий, с мёртвого тела которого он снял когда-то одежду.
Присев у холмика, Лука провёл по нему ладонью и тяжело вздохнул. И в этот момент…
– Жених мой тама покоится, – прозвучал над головой чистый девичий голос. – Помолись за него, дедушка. Он хорошим казаком был!
Глава 18
Закованный в кандалы, запертый в тёмном подполе Архип был предоставлен самому себе, своим обманутым надеждам, своим тревогам и опасениям. Он страдал, тяжело переживая своё заточение.
Проходил день за днём, и занятый осадой Оренбурга Пугачёв, казалось, забыл о пленнике, которому вынес смертный приговор. О том, что о нём всё же изредка вспоминают, давал понять охранник, раз в день опускающий кувшин с водой и краюху хлеба.
Мыслями Архип был далеко от своей темницы. Он видел перед собой доброе лицо Мариулы, видел Амину, красивую и живую. А ещё он видел Анию, как она страдает и мучается. Видел он ещё Чертовку и её гадкого слугу…
Сердце казака болезненно сжималось, когда он представлял себе казаков из умёта, брошенных им и несчастных, и вызывал из глубины памяти картины прошлого – жизнь в усадьбе графа Михаила Артемьева, скитания в поисках отца…
Архип хмурил брови и невольно сжимал кулаки, припоминая слова самозваного царя, так легко приговорившего его к смерти. Он просил о своём спасении Бога, но… В глубине души он надеялся, что хоть Лука навестит его в темнице с радостной вестью. Однако и тот не приходил. Ожидания были напрасны, и Архип даже чувствовал обиду. Но, может быть, Луку к нему не пускали?
Что сулил ему завтрашний день? Ответ на этот вопрос, наверное, мог дать один лишь Пугачёв. Архип не хотел умирать. Да и за что? Он ни в чём не виноват!
Неизвестность больше всего мучила его. Отсидка в полной темноте, борьба надежды и отчаяние… За ним никто не приходил, а это переполняло чашу терпения. Как жесток самозваный «царь»! К чему эта пытка? Но никто не отвечал Архипу, никто не обращал на него внимания…
Всю бессонную ночь Архип размышлял о том, будет ли он прощён или казнён. А с наступлением утра тюремщик открыл крышку подпола:
– Вылезай, браток, наружу. Видать, отмаялся ты уже, сердешный.
– Ты думаешь, меня повесят? – ухмыльнулся Архип, выбираясь из своей темницы.
– Это не моё дело, – пожал плечами охранник. – Только вот ампиратор нынче как с цепи сорвался. Казакам давеча у Менового двора бока поднамяли. Вот и осерчал государь. Так что прощавай, молодец. Едва ли ампиратор тебя помилует!
Последнюю ночь перед казнью Нага и Жаклин провели в полном смятении. Их тоже заперли в подпол и не тревожили. Жаклин несколько раз подзывала охранника и просила встречу с «государем», но тот лишь отмахивался и отходил со словами:
– Не торопись помирать, краля. Всему своё время!
Нага и Жаклин, сидели на земляном полу друг перед другом в полной темноте. Руки и ноги негодяя были скованы цепями, а вот Жаклин была свободна от тяжёлых кандалов.
– Неделя уже прошла, а мы всё ещё здесь, – процедил сквозь зубы озлобленно Нага. – Ты не знаешь, Чертовка, почему? Где твой хитроумный план, который, как ты уверяла, вернёт нам свободу?
Жаклин нервно хмыкнула.
– Время ещё не пришло, – ответила она неопределённо. – Как только я увижу Пугачёва…
Нага промолчал.
– Я верю, что получится, – после недолгой паузы продолжила Жаклин. – Мне бы только сказать парочку слов этому выродку.
– Ты что, очаровать самозванца собралась? – ядовито пошутил Нага.
Жаклин покачала головой и сжала ладонями виски.
– То, что я задумала, тебя не касается.
– Интересно знать почему?
– Потому что я так хочу!
Когда Жаклин замолчала, Нага встряхнул головой, словно очнувшись от дум, и сказал:
– А я почему-то уверен, что смерть минует меня!
– С моей помощью, – зло прошептала Жаклин.
– А хоть бы и так. Главное выжить, а с чьей помощью – не важно!
– Может быть, ты задумал откупиться? Чтобы спасти наши жизни, ты отдашь Пугачёву своё золото?
– Ни за что! Даже с петлёй на шее под виселицей не отдам! Если даже мне придётся умереть, пускай золото так и останется в земле бесхозным!
Оба замолчали. Невесёлым было соседство Наги и Жаклин в тёмном и тесном подполе, но оно всё же несло им небольшое утешение в общении. В отличие от Архипа, мучительно размышляющего в одиночестве, они хоть как-то поддерживали друг друга разговорами и крепнущей надеждой на свободу.
О смерти они старались не говорить, но каждый из них и днём и ночью по многу раз задавал себе вопрос: помилует их Пугачёв или же нет?
Эту ночь Нага и Жаклин провели без сна. Плохое предчувствие терзало обоих. Привалившись спиною к стене, Нага унёсся мыслями куда-то далеко из мрачного подпола. А Жаклин молилась…
Она обращалась к Богу, шепча все известные ей молитвы, но мучительные думы порою уводили её от общения с небесами, и она умолкала. Жаклин думала о себе и о своей страсти к Архипу, вспоминала свою прошлую жизнь. Она утешала себя гадкой мыслью, что, быть может, Архипа ожидают муки гораздо больше, чем её собственные. Ради него она погубила свою жизнь. Ради него…
Мысли её застывали, сердце переставало биться, и она принималась читать молитвы быстрее, с большим чувством, только чтобы отогнать тягостные предчувствия, так сильно терзающие её и без того опустошённую душу.
Утром над головами узников послышались тяжёлые шаги. Крышка подпола отворилась.
– Эй, крысы, выбирайтеся наружу! – послышался требовательный окрик казака, присевшего у края прохода.
Жаклин была сражена этими чёрствыми, бессердечными словами, произнесёнными грубым неотёсанным казаком. Молча, боясь проронить хоть звук и не отваживаясь даже взглянуть на стражника, она выбралась из подпола и в нерешительности остановилась. Когда Жаклин обернулась, её взгляд встретился с полными тоски глазами Наги. Он с трудом выбрался из подпола наружу и, звякнув цепью, сказал:
– Я знал, что когда-нибудь умру. Но не предполагал, что смерть моя наступит именно сегодня!
Рано утром над Бердской слободой раздался глухой барабанный бой. Жители слободы и казаки вначале подумали, что что-то случилось. Все бросились на площадь с одной и той же мыслью: наступает войско губернатора Рейнсдорпа!
Но на площади они увидели кресло, в котором уже сидел «государь», окружённый своими «боярами» и «полковниками». Барабанщики били в барабаны с таким усердием, словно хотели разнести их в клочья. В одну минуту площадь была наводнена плотной толпой. Все сгорали от нетерпения, людям хотелось поскорее узнать, для какой цели созывает государь: присутствовать на очередной казни или собираться в наступление на стены Оренбурга.
Барабаны умолкли. Писарь Почиталин развернул лист бумаги и начал читать:
– По указу его амператорского величества государя Петра Фёдоровича Третьего, сеим повелевают и постановляют казнить повешаньем разбойников и супостатов… – Почиталин зачитал около двадцати имён и фамилий, – …как врагов государства, лазутчиков, предателей и изменщиков!»
Писарь ещё в течение нескольких минут зачитывал «указ», после чего свернул бумагу и, поклонившись государю, отошёл в сторону.
Многоголосый гул, не сразу смолкший, когда Почиталин начал читать, почти мгновенно стих, как только выяснилось, что зачитывает государев писарь. Зазвучали возгласы изумления, после чего на площади стало тихо. Все взгляды были прикованы к Почиталину. Сидевший в кресле Пугачёв, склонив голову, слушал вместе со всеми.
На площадь вывели и поставили перед «царём» вначале Жаклин и Нагу, затем семнадцать пленных солдат, которых пугачёвцы захватили у стен города. Архип стоял в задних рядах. Его бледное лицо в эти минуты стало пепельно-серым, глаза горели от возбуждения.
Почиталин выразительно зачитывал «указ ампиратора» и перечислял причины, по которым арестанты были признаны «государем и военной коллегией» виновными. Жаклин уже не слышала его слов. При упоминании о смертной казни она задрожала. А когда писарь произнёс её имя, она вскрикнула и как подкошенная рухнула на землю.