Пугачёв оторвался от своей задумчивости и выпрямился в кресле. Женщины из слободы тут же подняли крик.
Подоспевшие казаки подняли Жаклин с земли и в нерешительности остановились.
– Приведите её в чувство и повесьте первой, – распорядился «государь», брезгливо поморщившись.
Как только прозвучал страшный приказ, Жаклин вздрогнула, быстро освободилась из рук не ожидавших от неё такой прыти казаков и, подбежав к «трону», упала на колени перед «ампиратором». У неё рябило в глазах, шею и грудь сводила судорога: она не могла облегчить себя ни криком, ни плачем; она была парализована неожиданным ударом.
– Государь, пощади! – наконец, вымолвила Жаклин, сложив на груди руки. – Ты же помнишь, как мы танцевали вместе в вашем дворце! Неужели вы не узнали меня, ваше величество?! Я же любимая вами Жаклин де Шаруэ?
Удар попал в самую точку. Жаклин определила это сразу же, как только увидела вытянувшееся от глубочайшего изумления лицо самозванца. Она заранее готовила этот трюк. Жаклин вовремя сумела осознать, что публичное признание смутьяна дворянкой, да ещё «француженкой», «царём», заставит Пугачёва не только отменить её казнь, но и сделает его её защитником и благодетелем!
– Т-ты… Ж-Жаклин…
Будучи под воздействием услышанного, Пугачёв промямлил эти слова, сам не слыша их. А когда до него дошёл смысл сказанного, он мгновенно просиял и воскликнул:
– Ядрёна вошь! Конечно, узнаю! Дык… Как я это запамятовал… Как тебя, э-э-э…
– Жаклин я, ваше величество! – восторженно закричала она, готовая от радости обнять весь мир. – Мы ещё во Франции в парке Лувра гуляли с вами в ночной тиши под руку. И вы мне говорили такие красивые слова!
– Г-где гуляли? – округлил обалдело глаза Пугачёв, впервые услышав «диковинное иноземное» слово.
– В Лувре, в дврцовом парке короля Людовика, – улыбнулась «напоминая» Жаклин. – Когда вы приезжали в Париж с визитом.
Жаклин лгала с лёгким сердцем. Она знала, что Пугачёв принял её игру и непременно ей подыграет, чтобы ещё значительнее возвыситься в глазах своих безграмотных и глупых «подданных». И она оказалась права.
– Граф Чернышёв! – обратился Пугачёв к Зарубину-Чике. – Почему не доложили, что посредь арестантов есть моя, э-э-э… Моя подданная, какую я доподлинно хорошо знаю и чту?!
Чика растерялся и побледнел. Он не знал, какого ответа ожидает от него «государь».
– Дык я, э-э-э…
– Да граф тоже не узнал меня, государь! – вставая с колен, очаровательно улыбнулась ему Жаклин. – Мы всё чаще встречались с вами одни. Да ещё к тому же я сегодня плохо выгляжу. И меня очень трудно узнать!
Она была счастлива. Нет, даже больше. Жаклин чувствовала себя на вершине блаженства. Помогая Чике выбраться из затруднительного положения, она и в его лице приобрела надёжного друга, о чём ярко свидетельствовал его благодарный взгляд.
Пугачёв воспрял духом и повеселел. Выходка незнакомки, оказавшаяся такой неожиданной и своевременной, позволяла ему извлечь большую выгоду из её заявления. Подтверждение «со стороны» дворянкой его «царственного происхождения» значительно укрепило веру в него казаков и вселила эту же веру в головы и души сомневающихся. Даже неудачная вылазка отряда, посланного им на Меновой двор, отошла на задний план, а сердце едва не выпрыгивало от счастья и радости.
– Граф Чернышёв! – очень громко, чтобы все слышали, обратился Пугачёв к Чике. – Немедля отведи нашу, э-э-э… Нашу гостью в мой шатёр и проследи, чтоб отнеслись к ней уважительно! – Он моргнул Зарубину, а когда тот наклонился, быстро прошептал: – Обскажи бабам, чтоб глаз с неё не спускали.
– О государь! – ещё очаровательнее обратилась к нему Жаклин. – Помилуй, пожалуйста, и моего слугу! – Она плавным движением указала на ошарашенного не менее «ампиратора» Нагу. – Он конечно же жалок и ничтожен, но он долго мне служит и я к нему привыкла!
– Милую! – кивнул Пугачёв и отыскал глазами Давилина. – Ступай и вели расковать этого нехристя.
Далее произошло совсем невероятное. Государь, на радостях, помиловал всех приговорённых к смерти солдат, захваченных в бою у менового двора.
– Поверстать в казаки, привесть к присяге и накормить! – велел он Давилину. – Пущай Господу спасибочки скажут и… – он посмотрел в спину уводимой к шатру Жаклин. – И этой самой, э-э-э…
– Шаваре, – услужливо напомнил Чика, исковеркав фамилию Жаклин.
– Во-во, – кивнул «ампиратор», – и ей тожа!
Когда прощённых солдат увели с площади, взгляд Пугачёва остановился на Архипе, который стоял, не веря своим ушам и глазам одновременно.
– А с этим лазутчиком что делать повелишь, государь? – проследив за взглядом Пугачёва, поинтересовался Давилин.
– А его велю повесить зараз, – ответил с безразличием «ампиратор». – Пущай народ полюбуется и порадуется. Не зазря же виселицу ладили!
Архип спокойно шагнул к установленной на площади виселице. Страх исчез, улетучился, словно он уже умер и наблюдал за своим телом откуда-то со стороны.
Пугачёв пристально следил за ним, не спуская глаз. Шагает твёрдо. Не трусит, храбрый казак. Почиталин снова зачитал приговор. Архип с равнодушным видом выслушал его.
– Помилования просить будешь? – спросил Давилин.
Архип промолчал, словно не услышав его слов.
– Тогда прощевай, казак, – вздохнул Давилин и отошёл к «ампиратору».
По его сигналу к Архипу подошёл высокого роста казак и тронул его за плечо.
– Кто это? – удивился Пугачёв. – А где Прошка Бурнов?
– Занемог он, государь, – ответил Давилин. – Зараз, когда из Сакмарска с похорон возвернулся, враз и захворал! Будто подменили там палача нашего. Завалился на топчан и валяется головёшкой. Ни жрать, ни пить не хотит!
– А лекаря к нему посылали? – спросил Пугачёв озабоченно. – Может, травками какими следует Прошку попотчевать?
– Гонит лекарей он. Никого зрить не желает!
– Знать, навестить его самому мне надо б. Апосля трапезы зараз схожу и понаведую!
Тем временем осужденный подошёл к виселице и спокойно посмотрел на слегка покачивающуюся над головой петлю. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Казак, исполняющий роль палача подставил под виселицу скамейку. Всё так же твёрдо, не опуская головы, Архип встал на нее. Вот он поцеловал свой нательный крест. Всё замерло в гнетущей тишине. Тысячи людей, едва дыша, боясь пошевелиться, устремили глаза на приговорённого. И вдруг, от шатра Пугачёва, донёсся леденящий душу крик. Это закричала Жаклин. Рассмотрев, кого собираются казнить, она едва не лишилась чувств. Но, справившись с собою, она выпрямилась и обратила полный отчаяния взгляд в сторону виселицы.
Стоя на скамье, Архип обвёл глазами толпящихся вокруг площади людей. Он увидел их озабоченные лица. Некоторые казаки стояли не шевелясь, многие поджали губы. Увидел он и Жаклин, рвущуюся от шатра к виселице, но удерживаемую казачками. Затем он повернул голову туда, где восседал на «троне» Пугачёв. Его взгляд вдруг сделался не злым и полным упрёка, а добрым и всепрощающим. Пугачёву даже сделалось не по себе. Он растерянно отвёл глаза в сторону.
– Люди добрые, прощайте! – воскликнул Архип громко. – Не вспоминайте обо мне лихом. Видать, час мой смертный пробил! Только ещё прошу… Похороните тело моё по-людски, а не бросайте его на съеденье собакам, волкам и воронам!
Его голос неожиданно дрогнул и оборвался. Стоявший рядом палач встрепенулся и вышиб из-под ног Архипа скамейку.
По толпе прошёл гул, который тут же перерос в рёв. Яицкие казаки, знавшие Архипа, подались вперёд, стремясь вырвать его из петли. Но… скамейка выскочила из-под ног приговорённого. Он напрягся, дёрнулся в петле, и верёвка тут же лопнула. Архип упал на землю.
Казаки, не знавшие Архипа и относившиеся к его казни равнодушно, быстро оцепили виселицу, чтобы сдержать тех, кто старался к ней пробиться. Удручённый случившимся палач достал вторую верёвку. Архипа вновь поставили на скамейку. Давилин ещё раз подал знак, и палач выбил её из-под ног осужденного.
Казнь снова не состоялась: верёвка вдруг стала расплетаться, пока ноги Архипа не коснулись земли. Это ещё пуще возбудило толпу.
– Отпустите его! – орал Щуплов. – Это воля Господа!
Окончательно сбитый с толку палач достал третью верёвку, снова стал затягивать шею Архипа в петле, не понимая, в чём дело: предварительно весь «инвентарь» был проверен им лично и выдерживал вес куда больше, чем человеческое тело! А тут…
И снова злополучная скамейка была выбита из-под ног осужденного. А верёвка… снова лопнула!
Встревоженный Пугачёв вскочил со своего «трона». Ошеломлённый увиденным, он жадно слушал то, что стал нашёптывать ему в ухо бледный Зарубин-Чика.
– Государь, помилуй его, – шептал горячо Чика. – Не иначе колдовство это али воля небес.
– Почто ты эдак решил? – прошептал Пугачёв.
– Я зрил, когда он перед повешаньем крест лобызал, – ещё яростнее зашептал Зарубин-Чика. – А крест этот какой-то не эдакий. Казаки сказывали, что цыганский он и заговоренный…
Пугачёв слушал Зарубина бледный. Губы его кривились в растерянной ухмылке. Только когда Чика несколько раз повторил ему, что на них все смотрят, «ампиратор» опомнился.
Он бросил взгляд на виселицу.
– Чуду быть! – выкрикнул он дрогнувшим голосом. – Заприте его сызнова в темницу, покуда я помыслю, что с ним апосля делать!
– Ты чего-нибудь понимаешь, месье? – спросил Анжели у Флорана, когда они незаметно отдалились от «трона» Пугачёва и отошли в сторону повозок.
Флоран промолчал. Его лицо выражало тупое страдание. Он смотрел себе под ноги пустым взглядом. Анжели повторил свой вопрос и легонько ткнул его в бок локтем.
– Что тебе, месье? – спросил Флоран раздражённо, так как в эту минуту ему меньше всего хотелось разговаривать с Анжели.
– Мы с тобой, месье, только что стали свидетелями невероятного везения! – продолжил тот, не обратив внимания на плохое настроение соотечественника. – А может, это вовсе и не везение?