– А что тогда? – хмуро полюбопытствовал Флоран.
– Чудо или плутовство!
– Вы считаете, что была продемонстрирована комедия?
– Возможно.
– Тогда тот, кто её поставил, гениальнее Шекспира!
– И всё же я склонен верить не в чудо, а в невероятное везение. И что за день сегодня?! Емелька спятил и всех помиловал, что на него не очень-то похоже…
Анжели прекрасно видел, что Флоран его не слушает, и всё же продолжал говорить. Он понимал, что тугодуму соотечественнику нужно оправиться от изумления, и давал ему возможность сделать вид, будто его убедили веские аргументы. А сам продолжал приводить одну за другой правдоподобные причины, доказывая, что в несостоявшейся казни Архипа не всё чисто и правдиво.
– Хорошо. Всё именно так, как ты говоришь, месье, – прислонившись спиною к телеге, вздохнул Флоран. – А от меня чего хочешь?
– От тебя ничего, – ответил с усмешкой Анжели. – Сегодня Пугачёв повёл себя непредсказуемо, а мне это не нравится!
– Он всё больше и больше вживается в роль царя, – хмуро пробубнил Флоран. – Даже полковников своих боярами величать начал. Вон Ванька Зарубин – граф Чернышёв. Тьфу, какая мерзость! Сам самозванец и других такими же видеть хочет.
– Пусть тешится, образина. Тебе-то что? Мне вот не нравится, что он ведёт себя вяло! Как будто у стен Оренбурга жить собирается. Нам с тобой надо надавить на него, месье!
– Хорошо, раз надо, то надо. Но как?
– Втемяшить в его башку, что на помощь городу наверняка уже царицей войско выслано. И немалое…
– Думаешь, его это подстегнёт?
– Надеюсь. Скорее бы он город взял, бездельник. Только тогда он смог бы заявить о себе как о человеке, с которым следует считаться!
Анжели помолчал и тихо рассмеялся:
– А Чертовка-Жаклин? Как она ловко петли избежала? Кто бы мог подумать, что в её голове мозгов гораздо больше, чем я полагал!
– Она меня тоже удивила, – согласился Флоран. – Теперь Пугачёв будет держаться за неё не только руками, но и зубами. Благодаря ей все сомнения у сомневающихся, держу пари, месье, начисто исчезли.
– Хитра плутовка, ничего не скажешь. Но нам, увы, от этого не легче! Я рассчитывал, что Емеля казнит эту стерву, а видишь, как вышло?
– Жаклин не только выкрутилась сама, но и вытащила за собой этого киргизина Нагу.
– И солдат Емеля помиловал. Надо же! И не захочешь, а в Христа поверишь. Иначе всё, что случилось сегодня, объяснить довольно трудно!
Флоран пожал плечами.
– А чем она может навредить нам, месье? – спросил он, посмотрев с беспокойством на Анжели.
– Будем надеяться, что ничем, – ответил тот. – Однако расслабляться не следует. Если у Чертовки хватило мозгов избежать смерти, то у неё хватит их и на то, чтобы подчинить «ампиратора» своим чарам. Мы только что убедились, что она всё ещё умна и находчива! И кто знает, как поведёт себя эта стерва, увидев нас при Пугачёве?
– А как она может повести себя? – насторожился Флоран.
– Непредсказуемо. Например, очернить нас словесно и подвести под петлю!
– Не будет такого, – усомнился Флоран.
– Почему?
– Пугачёву трудно будет обойтись без наших знаний и советов!
– Это ты так считаешь.
– А как считаешь ты?
– То время, когда мы были нужны самозванцу, к сожалению, минуло. Денег у него предостаточно, войско собрано, дела идут. И, как он считает, весьма успешно! Емеля уверовал в свою звезду и в свою неуязвимость! И… Я думаю, что не ошибусь, если предположу, что Пугачёв уверовал так же и в то, что он не беглый разбоиник, а именно царь Пётр Фёдорович!
– Это пока спесь с него не сбили.
– Может быть, и так. Но эту спесь с него собьют ещё не скоро! Войско этого бродяги растёт не по дням, а по часам!
– А не лучше нам убраться восвояси, месье? – поёжившись, спросил Флоран. – Мне что-то неуютно становится среди этого воровского сброда?
– Может, ты и прав, месье, – ответил задумчиво Анжели. – Но я склонен ещё немного повременить с уходом. Ещё не пахнет жареным до такой степени, что нам, кроме как бежать, ничего не остаётся.
– А не будет ли потом поздно?
– Не будет, если всё время будем держать носы по ветру!
– А Чертовка? А её слуга? А Архип, чёрт его подери? Они ничего эдакого не выкинут?
– В отношении них я тоже кое-что придумал, месье, – беззвучно рассмеялся Анжели. – Я пойду к Пугачёву и…
Он умолк, словно поперхнулся.
– Месье, посмотри, кто у меня за спиной? – обратился он к угрюмо молчавшему Флорану, который, погрузившись в размышления, не замечал ничего вокруг.
– Не извольте шевелиться, господа французы! – послышался откуда-то из-под повозки знакомый голос. – Вас, месье Анжели, я проколю саблей, если захотите ослушаться. А вас, месье Флоран, я застрелю. Можете не сомневаться, что пистолет у меня уже в руке и нацелен вам между лопаток!
– Вас как раз здесь и не хватало, месье Барков! – ухмыльнулся Анжели, узнав голос капитана. – А где господин граф Артемьев? Я не удивлюсь, если он прячется где-то поблизости. Под соседней повозкой!
Глава 19
Барков пробирался в Бердскую слободу ночью. Вокруг было тихо. Ярко светила луна, и звёзды мерцали в вышине. Свежевыпавший снежок скрадывал стук копыт его коня. Барков ехал осторожно, оглядываясь и напряжённо отыскивая огоньки костров сторожевых постов. Встреча с дозорными была для него небезопасной.
В слободе послышался лай собак. Капитан напрягся и посмотрел на рукоятки пистолетов, торчавших впереди седла.
Опустив голову, конь шагал медленным, но уверенным шагом. Несмотря на холод, Барков не подгонял его шпорами. Пристёгнутая к его боку сабля звякала о стремя, и снова наступала тишина.
Вдруг капитан поднял голову: ему показалось, что кто-то наблюдает за ним со стороны. Он осмотрелся.
Так и не заметив ничего подозрительного, он проехал до околицы и остановил коня. Но почему он не увидел ни одного стражника? Или самозванец уверовал в свои силы настолько, что не считает нужным выставлять дозоры?
Лай собак усилился. Барков, насторожившись, внимательно прислушался. Ему показалось, что где-то сбоку мелькнула тень и сразу же исчезла, затаилась. Он собрался уже пришпорить коня, чтобы отъехать подальше, как тень мелькнула снова.
Взведя курки пистолетов, капитан напряжённо всматривался в темноту и прислушивался, но кругом было тихо.
– Что-то тут неладно, – прошептал он, обращаясь к своему коню и дёрнул поводья, – не иначе как…
Мелькнувшая из темноты тень в одно мгновение оказалась рядом и ухватила за уздцы его коня.
– Тпр-ру, – прохрипела «она» простуженным голосом. – Ляксандр Васильевич, не стреляй, я это.
– Тьфу, чёрт, Ероха, – сказал с облегчением Барков, опуская пистолеты. – Ты так больше не шуткуй, если жизнь не опостылела.
– Да я вот не чаял уж вас живым лицезреть, – вздохнул Ероха. – Государь по всей степи разъезды разослал. Уже мысль наведалась в башку мою дурью, что сцапали вас!
– Вот тебе на, – усмехнулся капитан, сходя с коня, – а я никого в степи не видел. Ни одного всадника. Думал, что вымерз самозванец уже и всё его войско!
– Ну, будя, в избе покалякаем, – прохрипел Ероха. – Айда за мной, Ляксандр Васильевич…
Пока Барков шагал за казаком, Ероха не удержался и успел рассказать ему обо всём, что произошло. Он упомянул о предстоящей днём казни и о том, что посланные Пугачёвым на Меновой двор казаки «напоролись на засаду». А ещё он вскользь упомянул, что атаман Овчинников время от времени разыскивает капитана по лагерю как «смутьяна», которого необходимо повесить…
Как только они вошли в избу, Ероха подбросил дров в печь и пригласил Баркова к столу.
Капитан сел на табурет и внимательно посмотрел за суетящимся не в меру казаком. Он знал Ероху как вора и негодяя, который помогал ему лишь ради того, что чувствовал себя червяком, нанизанным на крючок удочки Баркова. Негодяя ожидала виселица за кражу из дома старушки, и капитан поймал его тогда за руку. Поймал, но не выдал, желая заполучить Ероху как осведомителя. Нечистый на руку казак как-то умудрился просочиться в окружение Пугачёва в качестве прислужника. И это пришлось как раз кстати. Теперь Барков имел возле «ампиратора» свои глаза и уши.
Во дворе залаяла собака. Ероха осторожно выглянул за дверь, прислушался и, немного успокоившись, присел за стол напротив капитана. Плут ещё очень много говорил Баркову о разном. Желая быть в курсе всего, капитан терпеливо выслушивал его. Пусть Ероха говорит всё, он пообещал ему всепрощенье, как только бунту Пугачёва настанет конец. Тогда негодяй рассказал всё, что видел и слышал в шатре «государя». Выслушав его «исповедь», Барков побледнел.
– Вот значит как, – прошептал он и, вскочив, закружил по избе. – А когда должны начать? – спросил он, внезапно остановившись перед Ерохой.
– Не знаю, Ляксандр Василич, ещё не определились. В тайне всё держат!
– А кто ворота городские откроет?
– Кажись, казаки форштадтские, – сказал Ероха, помолчав.
– Негодяи. Не зря им доверия нет! Надо немедленно сообщить губернатору о готовящейся измене!
– А может, повременить маленько с этим? – И негодяй принялся уговаривать Баркова не забывать о нём, ведь он, ради капитана, подвергает себя большой опасности. Так же он умолял нигде в Оренбурге не упоминать его имя.
– Ладно, ложимся спать, – немного успокоившись, сказал Барков, усаживаясь за стол. – Завтра решу, что и как делать…
Когда капитан выслушал сведения о готовящемся нападении на Оренбург и предательстве форштадтских казаков, он побледнел и напрягся. Он сию же минуту готов был скакать в город. Но у него ещё оставались кое-какие неотложные дела в лагере бунтовщиков, которые требовали скорейшего разрешения.
– Завтра я ухожу, – объявил он, усевшись на постель и положив пистолеты рядом с подушкой. – Город подвергается опасности, и я не имею права допустить этого!
– А мне что делать? – спросил перепуганный Ероха. – Ежели что, то крайнего искать с меня начнут. А я…