Глава 21
Пугачёв вскочил на коня и один, без сопровождения «бояр» и «полковников», поскакал на околицу слободы. Придержав коня, он осмотрел окрестности. Наконец, он увидел приближающуюся точку, и вскоре перед ним осадил коня ожидаемый им человек.
– Ну, с чем пожаловал? – спросил Пугачёв, пытаясь по глазам казака выяснить, какие вести он привёз – хорошие или плохие.
– Всё хорошо, государь. Можно начинать.
Они сошли с коней и встали друг перед другом лицом к лицу.
– В Оренбурге уже голодать начинают. И сено для коней кончается. Пора, государь, город громить!
Пугачёв сердито сдвинул брови:
– Ишь ты, какой торопыга выискался! Не буду я на рожон переть да людей понапрасну тратить. Измором город возьму!
– Господи, да чего тянуть, государь? – воскликнул лазутчик. – Там же оборона тьфу! И ворота верные казаки отворят! Ну потеряем маленько людишек, зато Оренбург скоренько сничтожим!
– Как я сказал, эдак и будет! – отрубил грозно Пугачёв. – Скачи в обрат и вести собирай для меня полезные. А мы тут и без твоех поучений зараз управимся!
Они разъехались. Лазутчик поскакал в Оренбург, а Пугачёв вернулся обратно в слободу.
Осадив коня у избы, которая служила ему и жильём, и войсковым штабом, Пугачёв бросил уздечку подоспевшему казаку. Он быстро вошёл внутрь и сразу, от порога, объявил:
– Готовить войско, господа полковники! Завтра спозаранку выступаем!
Куда и каким числом никто не спросил. Люди давно уже ожидали этого приказа, и все знали, что «государь» говорил о городе Оренбурге.
– Слава тебе Господи! – пронёсся по избе вздох облегчения. – Наконец-то дождалися!
– К войску прям сейчас ступайте. Да проследите, чтоб спозаранку все зараз сытыми и трезвыми были! Не баклуши бить идём, а ворогов колошматить!
Как только «бояре» и «полковники» покинули «штаб», с улицы послышались радостные крики.
– Теперь мы им зададим!
– Надерём задницу немчуре Рейнсдорпу и евоным прихлебателям!
– В Оренбург! На город!
Вопреки существующим правилам Пугачёв сегодня сел за стол один. От жареной баранины шёл ароматный запах. Он отрезал от куска тонкие ломтики, клал их в рот и тщательно пережёвывал. «Государь» ел с жадностью, естественной для здорового, полного сил мужчины, после утренней прогулки на свежем воздухе. В дверь тихо постучали.
– Войди кто пожаловал, – крикнул Пугачёв, подумав, что это пришёл кто-то из его приближённых.
Но он ошибся.
Жаклин вошла в избу вся преобразившаяся после сидения в ожидании казни в подполе. Она причесалась, освежила лицо, привела в порядок свой туалет. Женщина очаровательно улыбнулась, показав великолепные зубки. Лицо её, однако, сохраняло своё обычное загадочное выражение. Повинуясь жесту Пугачёва, она присела за стол, но разделить с «государем» трапезу вежливо отказалась. Жаклин взяла лишь чашу с томлёным в печи молоком и поднесла её к губам.
На поверхности молока плавала плёнка. Жаклин стала ловить её кончиком языка, не спуская глаз с «ампиратора». Это внезапно возбудило в нём огромное желание, и Пугачёв посмотрел на соблазнительницу другими глазами. Отодвинув от себя поднос с бараниной, он намазал булку толстым слоем масла и тоже взял бокал с молоком. Между тем «государь» не сводил вожделённого взгляда с груди Жаклин, соблазнительно вздымавшейся под платьем.
Та заставила себя густо покраснеть, потупила взор, и на её лице тотчас появилось подходящее случаю выражение.
– Государь, – прошептала она ангельским голоском, – ты всегда делаешь то, что обещаешь?
– Не изволь сумлеваться, – осклабился тот, вытирая бороду и усы пятернёй.
Жаклин, желая придать побольше загадочности своему визиту, бросила взгляд в сторону окна.
– Ты что-то сказать хотишь, барынька? – спросил Пугачёв, сложив руки перед собой и слегка подавшись вперёд. – Говоришь, что выплясывала на балах со мною?
Жаклин облегчённо вздохнула. Начало разговора ей понравилось.
– И не только танцевали на балу, «государь», – ещё более загадочно ответила она. – А вам бы сейчас отдохнуть, «ваше величество». Поездки верхом всегда утомительны!
– Для кого? Для меня? – воскликнул Пугачёв ошарашенно. – Да я, бывало, на Дону… – Он осёкся и прикусил язык, вовремя сообразив, что не то говорит. – Сегодня я не почуял усталости. А за заботушку – спаси Христос!
Жаклин сложила перед собой свои изящные руки и подалась вперёд. Этот тонкий манёвр был предпринят для того, чтобы её грудь снова привлекла к себе полный желания взгляд «ампиратора».
– А вы когда-то поклялись мне в вечной любви, «государь», – прощебетала Жаклин, – вы не припоминаете?
Сбитый с толку Пугачёв задумался, но быстро взял себя в руки. Он решил играть в игру, предлагаемую прекрасной собеседницей.
– Ещё бы, – сказал он, – как же… припоминаю! Только вот в толк не возьму, где это было?
– И в Петербурге, и в Париже, – ослепительно улыбнулась ему Жаклин. – Я никогда не забуду те прекрасные мгновения!
Пугачёв удовлетворённо рассмеялся. Но зато на лицо Жаклин легла едва заметная тень неудовольствия. Она промолчала, и только вздох «сожаления» слетел с её уст. «Государь» пытливо взглянул на неё и отрывисто произнёс:
– Ты, краса-барынька, мне думается, хотишь что-то просить?
– Да, но не решаюсь. Я слышала, что этого казака Архипа вы снова собираетесь казнить?
– Я ещё не мыслил об том. Других забот полон рот!
– А мне его жаль, – вкрадчиво проговорила Жаклин. – Его же три раза подряд Господь от смерти отвёл. Может быть, вы помилуете его?
– Об нём лучше не хлопочи! Я и так слугу твоего помиловал! И солдат ещё в пристяжку. А почто ты интерес к нему возымела, барьнька? Он что, тоже благородных кровей?
– Да нет, казак он, – вздохнула Жаклин и, меняя тактику, выдавила на глаза слезу. – Я вот подумала, а может, знамение это? Может быть, Господь благоволит к этому несчастному и за его смерть пошлёт кару небесную на вашу голову?
Пугачёв задумался. Когда Жаклин начала терять терпение, вдруг сказал:
– Странный он какой-то. И крест на груди цыганский носит. А может, колдун он? Вот возьмёт и порчу на войско наведёт али ещё какую непотребность выкинет?
– Господь с вами, «государь», – неожиданно с жаром воскликнула Жаклин. – Да разве колдуны такие бывают? Да по нему видно, что он так – размазня юродивый и муху просто так не обидит!
Пугачёв изменился в лице, и Жаклин сразу же заметила это.
– Вот что, барынька, – глухо сказал он, – ступай к себе, красавица. Не до тебя мне нынче! Об казаке «твоём» апосля покалякаем, а покуда он ещё потомится в темнице!
Жаклин не решилась больше настаивать. Довольный вид «государя» сначала вселил в неё надежду, но теперь она уходила разочарованная, разозлённая и огорчённая.
Оставшись один, Пугачёв прошёлся по избе, затем остановился у стола, где стоял поднос с недоеденной бараниной, задумчиво посмотрел на остывшее мясо. Взяв нож, он поковырял остриём аппетитного вида рёбрышки, и вдруг рука его опустилась. Какая-то светлая мысль пришла ему в голову. Емельян вонзил нож в кусок баранины и налил в чашу вино. Так он поступал всегда, когда радость наполняла его очерствевшую душу.
– На Оренбург! На Оренбург!
Этот возглас, как призыв, как птица, летал над гудящей слободой от избы к избе, от шатра к шатру. Никто не спрашивал, кем отдан этот приказ, все знали кем! Казаки спешили поскорее занять свои места в строю.
Пугачёв был уже за околицей. Вместе с Андреем Овчинниковым и Иваном Зарубиным-Чикой верхом они стояли на пригорке. «Государь» посматривал то в сторону города, то в сторону слободы. Небо только начинало розоветь на востоке. Вокруг всё ещё было погружено в дремоту.
– В городе ещё видать ни сном ни духом не ведают, что мы на подходе, – сказал Пугачёв, прислушиваясь к шуму выдвинувшегося из слободы войска. – А мы тут как тут! Но кого-нибудь надо в Берде оставить, сторожили чтоб.
– Живей, казаки! – орали, не жалея связок, «полковники», подгоняя войско. – Шибче… шибче шагайте, увальни, да не тянитеся стадом! Чтоб все со стороны зрили, что войско царёво идёт, а не стадо баранов!
За околицей войско выровнялось и разбилось на отряды. Передвигаться стали значительно свободнее. Пугачёв с гордостью смотрел на свою армию. Когда он только начинал бунт, всего лишь четыреста яицких казаков встали под знамёна. А теперь… Около четырёх тысяч воинов шагали к стенам города. А если он возьмёт Оренбург…
На востоке алела заря. В небе над степью разрасталась багровая полоса. Когда выглянуло солнце, войско Пугачёва подошло к Оренбургу.
Отдавая приказы, ругаясь и матерясь, «полковники» рассредоточили отряды вокруг городских стен, чтобы никто не прорвался из осаждённого Оренбурга.
Казаки Пугачёва все пылали ненавистью к губернатору Рейнсдорпу и были полны решимости штурмовать городские стены. Больше всех кипел от нетерпимости Зарубин-Чика. Он говорил мало, а с одобрением слушал гневные выкрики других.
Молчал и Анжели – советник Никита Караваев. Но зато, когда «ампиратор» спросил его мнение, он заговорил в полный голос. Все его предложения и советы принимались безоговорочно. Прежде всего установили батареи именно так, как указал Анжели. Затем были разосланы разъезды к Яику для наблюдения.
Пугачёв облегчённо вздохнул. Он опасался только одного: как бы защищавшее город войско не напало на него сразу, без промедления, не позволив рассредоточиться и занять выгодные для осады позиции. Силы Рейнсдорпа и войска бунтовщиков были приблизительно равны. И будь губернатор порешительнее…
Теперь время горожанами было упущено. Когда кольцо вокруг Оренбурга надёжно замкнулось, тучи, омрачавшие лицо «ампиратора», рассеялись.
Вдруг ворота города распахнулись. Два всадника с белым флагом поскакали к войску повстанцев. Когда они приблизились к передовому краю, затрубил горн. Через пару минут к Пугачёву прибежал казак и сообщил, что губернаторский офицер и штатский с ним желают потолковать с «ампиратором».