– Сейчас я яичницу поджарю. Любишь глазунью, бабушка?
Она разбила над сковородой яйца. Мариула вдруг остро почувствовала голод, как будто не обедала совсем с ещё недавно с навещавшими её казачками.
– Вкусно пахнет!
– То-то! Учись! – пошутила девушка.
– Давненько я яишенку не кушала.
– Идёмте. – Ания сняла сковородку с галанки, поставила её на стол и улыбнулась: – Двигайте скорее ближе табурет, а то остынет!
Но Мариула ела мало. Она отодвигала от своего края сковороды кусочки яичницы к краю девушки и заставляла её есть, как та ни отказывалась. Может, она и не голодна вовсе? Ания ела, а она смотрела, и если бы девушка посмотрела на неё, то увидела бы, что глаза у Мариулы одновременно добрые и грустные.
«Странно человек проживат на белом свете, – думала Мариула. – Хворает, помирает… Сердце останавливается, плоть превращается в прах. Но он продолжает жить в памяти других, в мыслях родных и близких. А ежели он злодей без роду и племени…»
– О чём задумалась, бабуля?
– Да вот о жизни нашенской подумала.
Ания сразу подалась заинтересованно вперёд.
– Думаю, как сложна она, жизнь наша.
– И я об этом стала думать.
Мариула с благодарностью глянула на неё и стала разливать в чашки уже холодный чай. Девушка забелила молоком и отхлебнула.
– А медок? – посмотрела на неё Мариула. – Чего ж медок-то из сеней в избу не внесла?
– У нас в Орде сладкий чай не пили. Он жажду не утоляет.
– Тебе вот сейчас медок на пользу бы пошёл. Слухай меня, дочка. В этом я кое-что смыслю.
– В другой раз. – Девушка помолчала и неожиданно заявила: – Я вот в умёт возвратиться хочу.
Мариула поставила чашку, и внимательно посмотрела на неё.
– Куда? – стараясь скрыть волнение, еле выдавила она.
– В умёт Степные Огни.
– Для какого ляда?
– Хочу быстрее увидеть Архипа.
– Угомонись, дочка. Нет его там.
– Нет? – удивилась Ания. – А где он?
– Сказать не могу, – нахмурилась Мариула.
Она уже давно ожидала от девушки этот вопрос и старательно искала на него ответ.
– Не пущу! – сказала она после короткого раздумья. – Кругом самозванец Пугач с шайками сабарманов туда-сюда скачет по степи. А ежели эдакая красавица, как ты, в их лапища попадёшь? Ты мыслила о том?
– Так умёт недалеко отсюда.
– Сейчас носа за околицу не след высовывать. А уж ехать куда-то… Вот скоро Пугач шею свою свернёт, тогда и поезжай, куда захочешь!
Глаза Ании грозно сверкнули. В ней вдруг проснулась спесь дочки хана. Но, посмотрев на Мариулу, она тут же вспомнила, где она и чем обязана этой доброй старушке. Гнев улетучился, и она сказала:
– Тогда прошу окрестить меня, бабушка. Я хочу немедленно сменить веру!
Глава 25
Отвратительная промозглая погода не остудила горячую голову Емельяна Пугачёва. Его батареи палили по осаждённому городу, защитники Оренбурга отвечали тем же. Благо зарядов для пушек было предостаточно у воюющих сторон, и ни те, ни другие их не жалели.
Возглавив тысячу пехотинцев, «государь» приблизился к укреплениям со стороны реки, почти до самого вала. Они открыли стрельбу по защитникам из ружей и сайдаков.
По совету Анжели Пугачёв решил сосредоточить часть своего войска, на этом, как он думал, слабом участке обороны. Смысл замысла заключался в том, что прорыва обороны губернатор допустить не мог! Это означало бы крах всему! А со стороны реки была самая уязвимая точка обороны…
Богатый военный опыт и невероятная природная смекалка позволили французу без труда просчитать все слабые места укреплений Оренбурга. И он продумал тактику действий. Не следовало атаковать укрепления всеми силами сразу. Достаточно было сосредоточить их в заранее избранной чувствительной точке. Таким образом о трудоёмком прорыве с большими потерями речи не велось. Смысл тактики сводился к организации постоянной угрозы одному месту, что должно было заставить оборонявшихся посылать туда, невзирая ни на какие потери, всё новые и новые отряды. Анжели назвал разработанную собою тактику способом изматывания и оказался прав.
Бой был в самом разгаре. Казаки, татары, башкиры, беглые крестьяне, составлявшие пехоту пугачёвского войска, кто ползком, кто перебежками, под градом пуль защитников Оренбурга пробирались к укреплениям. В холодном воздухе с их губ вырывались клубы пара. Перед глазами сплошная пелена тумана, в ушах протяжный свист пуль, пролетавших мимо. Взрывы орудийных снарядов, визг разлетающейся картечи, вонзающейся в тела атакующих… Всё смешалось воедино!
Архип был потрясён кровавым зрелищем. Его тошнило. Люди бежали, ползли, падали, поднимались и снова бежали. Некоторые падали и оставалась лежать. Другие бились в предсмертных конвульсиях. Из уст раненых вырывались крики, стоны, мольба о помощи.
Тем, кому удалось избежать ранений или смерти, невольно и с облегчением прятались за различные укрытия. Пороховой газ вызывал кашель и рвоту.
Архип прятался за огромным валуном. В правой руке ружье, в левой шомпол. Он лежал на животе, скрестив сзади ноги. Тело напряжено, глаза закрыты. Он был неподвижен, как статуя, и не смотрел в ту сторону, в которую требовалось стрелять. Мозг в голове оцепенел – ни одной мысли, ни воспоминания, ничего…
Открыв глаза только на мгновение, он увидел, как кто-то из казаков привстал из-за укрытия, чтобы перебежать в другое. Но с ним рядом разорвался снаряд. Казак нелепо взмахнул руками и свалился на землю – животом между оторванными взрывом ногами.
– Бедняга, – прошептал Архип и снова закрыл глаза.
Он понимал, что добром предпринятая атака не кончится. Если не отступить, то занимавшие более выгодные позиции защитники перестреляют если не всех, то половину атакующих. Может, попытаться спастись? Нет, на это пойти он не хотел и не мог. Архип твёрдо помнил не допускающий никаких отговорок приказ Пугачёва: «Лупить ворогов и в хвост, и в гриву, покуда в ружьях заряды не закончатся!».
– Казаки! Стрелять! – громко скомандовал кто-то из «полковников», размахивая воинственно саблей. Но не успел он проскакать и полусотни метров, как рухнул с коня подстреленный.
Лошадь полковника, проскакав ещё десяток метров, неожиданно остановилась возле укрытия Архипа.
– Это что, снова чудо? – удивился он, глядя растерянно на коня.
Но размышлять над чудесами времени не было. Огонь с укреплений усилился. Видимо, к защитникам подошло значительное подкрепление. Больше не раздумывая ни минуты, Архип схватил коня за уздечку. А когда он уже собрался вскочить в седло и спасаться, то увидел, как казак, которому взрывом оторвало ноги, тоже ползёт в сторону коня.
Мысленно кляня себя за безрассудство, он подбежал к искалеченному казаку и, оторвав его от земли, посадил на коня.
– Держися крепче за шею! – крикнул он, запрыгивая в седло.
Пришпоривая животное, Архип, не получив ни одной царапины, под градом пуль сумел ускакать на недосягаемое для выстрелов противника расстояние. Осадив коня у повозок, он передал раненого в руки подоспевших санитаров. Соскочив с седла, он подбежал к спасённому казаку, которого санитары успели уложить на одну из повозок и, склонившись над ним, спросил:
– Ты случаем не околел, братец?
– Чтоб ты сдох, Архип, – простонал раненый. – Ты для чего меня спас, паскуда? Я ж полз к тебе не жизнь спасать свою подлючью, а за помощью, чтоб помереть подсобил!
– Господи, Лука! – воскликнул Архип, разглядев знакомые черты. – Эх, как же тебя угораздило! И надо же…
– Архип, ради всего святого, добей меня, – захрипел Лука. – Не дай мне калекой остаться и ещё большие мученья принять?!
– Ты спятил, Лука? – замотал головой Архип. – Разве я могу себе эдакое позволить?
– Молю тебя, добей! – то ли прохрипел, то ли прорычал Лука. – Я ж стрелял в тебя, в спину, подло, вспомни? Я убить тебя хотел! Ну… Озлись, брат мой Архипушка. Заруби меня, молю!
Услышав, как раненый назвал его братом, Архип остолбенел. Он вдруг вспомнил прежнего Луку – молодого, красивого. В то время они действительно считали себя чуть ли не братьями, были неразлучны, но… Судьба посмеялась над ними, превратив из братьев в злейших врагов.
– Архип, добей! – не переставал умолять раненый. – Ну чего тебе стоит? Не грех это будет! Ад уже заждался меня, а тебе Господь за то другие грехи зараз спишет!
– НЕТ! НЕТ! НЕТ! – закричал Архип в отчаянии и зажал уши, чтобы не слышать ужасных просьб Луки.
Из глаз брызнули слёзы, а из груди рвались рыдания.
Санитары тем временем стянули обрубки ног Луки сыромятными ремнями, чтобы остановить кровотечение. Затем они догрузили повозку другими ранеными и отправили её в слободу.
– Я ненавижу тебя, Архип! – прокричал напоследок увозимый санитарами Лука. – Ты с лихвой отплатил мне за всё то зло, что я сотворил…
В это время за городскую стену вышел большой отряд егерей полевой команды. Солдаты спешно выстраивались цепью, готовясь идти в атаку.
Архип вздрогнул, увидев скачущий во весь опор отряд всадников. Вперед скакал Пугачёв. По его команде отряд придержал коней и остановился.
Пугачёв, не слезая с седла, посмотрел на Архипа и крикнул:
– За то, что раненого вывез – хвалю! А за то, что из боя утёк, выпороть велю! То, что тебя Господь хранит али крест цыганский, – вину с тебя за то не снимат!
Повернувшись к Ивану Зарубину, конь которого гарцевал рядом, «ампиратор» сказал:
– Зришь, чего творится?
– Зрю, государь, – ответил тот, сдерживая пляшущую под собою лошадь.
– Кровушки много зараз прольётся.
– А что поделать-то?
– Отводить войско надо.
– Дык как это? Грохот какой… Не услышат приказа людишки!
– А ты пример подай!
– Пример? А как это?
– Да эдак вот…
Пугачёв пришпорил коня и поскакал в самую гущу сражения. Его «свита» была вынуждена последовать за ним. Архип тоже вскочил на коня и пустил его следом.
Доскакав до оборонительного вала, под свист пуль «государь» храбро отдавал своим воинам приказы об отступлении. Несколько всадников из его «свиты» уже свалились с коней, подстреленные защитниками города, а Пугачёву хоть бы что… Ни одна пуля так и не коснулась его.