– Братцы! Не погубите! Казак я, Ярёма Портнов! Раненый я, а не лазутчик! Я только ночью в город прибыл с татарами сеитовскими! Эти вот двое, – он кивнул на верховых отца и сына, – самые настоящие воры и разбойники. Они татар этих обокрасть мыслили. Те жратву в город привезли, чтоб с голудухи здесь не дохли, а эти… Когда я прознал намеренья ихние, дык они меня зараз и захватили. Сами убить побоялись, а теперь срамят на каждом углу, чтоб меня пришиб кто-то другой заместо них. А сами-то кто нелюди эти? К чему призывают? Ворота отворить, штобы ворогов впустить?
– Брешет он, люди! – взревел верховой, тот, что постарше. – Я дело говорю. Не нынче, дык завтра государь город возьмёт! Тогда все, кто противится нынче ему, зараз жизней своих лишатся. А татар это не мы, а он обокрасть мыслил, покуда те к губернатору на поклон ходили!
Вопреки ожиданиям пленника, толпа поверила не ему, а верховым. Напрасно он плакал и молил о пощаде, напрасно отрицал свою вину. Его стенания захлестнули крики беснующейся толпы. Наконец, он замолчал под градом сыпавшихся ударов и оглушённый, повалился на мостовую.
– Господи, да это же Ляксандр Васильевич Барков?! – воскликнул Демьян, узнав капитана. – Что же делать? Выручать его надо, Ляксандр Прокофьевич?
– Сам вижу, что надо, – угрюмо отозвался граф и, выхватив пистолеты, решительно ринулся в толпу.
– Вы что творите, люди? – закричал он. – Этот человек правду говорит. Так за что же вы его бьёте?
– А это ещё что за хлыщ? – спросил кто-то из притихшей толпы, удивлённо разглядывающей смельчаков, решившихся бросить всем вызов.
– Те двое… – граф указал стволами пистолетов на верховых, – не так давно отняли коня и еду у бедных людей. Сакмарские казаки чуть не наказали обоих, но сжалились и отпустили. А теперь они смуту здесь разводят. Людей баламутят! Я уверен, что они и не лазутчики даже, а простые разбойники и проходимцы! Окажись они в руках Пугачёва, он бы их сразу же, без разбору повесил!
– Люди, да охренел он! – закричали верховые, пугливо озираясь на толпу. – Да это чулочник! Да он прихвостень губернаторский! Не верьте ему?
– Хорошо, – многообещающе улыбнулся граф, – пускай в таком случае сакмарские казаки нас рассудят. Они недалеко отсюда. У стен врагов отражают, а не воду баламутят, как некоторые…
Видя, что дело становится худо, оба казака, отец и сын, начали подшпоривать лошадей, пытаясь протиснуться сквозь толпу. Но не тут-то было. Поверившие графу люди в одно мгновение стащили обоих с сёдел, и не прошло и пяти минут, как их окрававленные, раздавленные тела корчились на мостовой в предсмертной агонии.
– Дальше айдате! – после кровавой расправы загудела разгорячённая толпа. – С губернатора за всё обспросим!
– Стойте! – Граф и Демьян преградили ей путь. – Дайте мне слово, люди!
Все поутихли.
Александр Прокофьевич в течение нескольких минут уговаривал людей одуматься и никого не трогать.
– Вы же не бараны, а люди! – выкрикивал граф. – Вы сейчас на стенах должны быть и город оборонять, а не слушать всяких проходимцев и воров. Единственно, в чём я с ними согласен, – он снова указал стволами пистолетов на окровавленые тела разбойников, – так это в том, что если самозванец войдёт в город, так всем не поздоровится!
– Мы идём свои права отстаивать, – загудела толпа. – А ежели отказ получим, дык возьмём губернатора и к царю его, в Берды сведём!
– Эх вы, головы безмозглые! – горько ухмыльнулся Александр Прокофьевич. – Вы за что только что этих вот двоих выродков покарали? За то, что они воры, лазутчики и разбойники! А сами кем станете, если губернатора громить идёте? Тоже такими же, как и они? Губернатор войска вызовет, вас истребить прикажут. Так кому ж с этого польза будет? Только самозванцу Пугачёву! Для него чем защитников в городе меньше, тем лучше! Подумайте об этом!
– Ну что лупитесь, аспиды? – забубнил недовольно Демьян, забирая у толпы полубесчувственного Баркова и без труда беря его на руки. – Ступайте на стены, покуда предателями и отступниками не сочли. Апосля, когда от императрицы помощь подойдёт, от эдакова пятна ни в жисть не отмоетеся!
Хотя граф не спал всю ночь, всё происходящее казалось ему отвратительным сном. Словно кошмар преследовал его. Кто бы мог подумать, что эти вчерашние ремесленники и работяги, которые раньше пугались хоть что-то даже подумать против губернатора и повиновались с первого слова, могут вот так вот озлобиться и в трудные для города дни противопоставить себя власти? И всё же это было так.
– Как он? – спросил Александр Прокофьевич у Демьяна, кивнув на Баркова, лежавшего в беспамятстве.
– Жив, кажись, – улыбнулся гигант добродушно. – Только вот бока сильно подмяли, но дух не вышибли!
– Тогда домой идём, – сказал граф, убирая пистолеты за пояс.
– Домой? А они? – Демьян недоверчиво покосился на гудящую толпу.
– А они?
Александр Прокофьевич тоже посмотрел на толпу и пожал плечами:
– Если живыми и порядочными остаться захотят, то пойдут не к губернатору, а на городские стены!
– Проверь, он всё ещё спит? – спросил граф у Демьяна.
– Глядел уже, без задних ног дрыхнет, – ответил слуга. – Мало того, что его отлупили как собаку, ещё Ляксандр Васильевич раненым оказался. Лекарь диву давался, его оглядывая. Дескать, как ещё жив остался, удивлялся очень.
В это время в дверь постучали. Вошёл Безликий с пустой корзиной в руках.
– Вы ещё ничего не знаете, ваше сиятельство? В центре целое сражение идёт. Я только что вернулся оттуда!
Безликий был бледен. Он снял шапку, вытер ладонью лоб. Поставил корзину на пол и присел на предложенный графом табурет.
– Я всё время бежал от гостиного двора, – сказал он, переведя дыхание. – Там такая свалка, что чертям тошно!
– Ты успокойся и обскажи, что и как, по порядку, – сказал Александр Прокофьевич, подавая ему стакан воды.
Безликий заговорил более последовательно и выразительно:
– Пошёл я на Гостиный двор, чтобы прикупить кое-чего съестного. А там…
– Ближе к делу! Ну? – поторопил его граф.
– Две толпы там сцепились. Одни за защиту города ратуют, а другие, чтобы ворота для самозванца отворить. Вот и нашла коса на камень. Сначала на кулаках биться стали, а потом за сабли и ножи схватились.
– Выходит, моим советам не вняли, ослы безмозглые, – вздохнул с сожалением Александр Прокофьевич.
Безликий посмотрел на него недоумённо:
– А вы каким боком к бойне той отношение имеете? Вы что, там были, Александр Прокофьевич?
– Где нынче был барин, евоное дело! – пробубнил возмущённо стоявший как всегда у окна Демьян.
Безликий обиженно поджал губы. Ему не понравилось, что слуга графа Артемьева и к тому же бесправный крепостной, делает ему, дворянину, замечание. Но он был находчив и изворотлив по природе, а потому… Он всего лишь мысленно обругал Демьяна последними словами, а вслух сказал:
– Если ты будешь вмешиваться, Демьян, куда тебя не просят, то я утеряю нить…
И, вертя пальцами пустой стакан, он продолжил:
– Толпу разогнали солдаты, когда люди уже изрядно покалечили друг друга. Человек пять даже поплатились собственными жизнями!
Александр Прокофьевич и его слуга слушали Безликого, больше не проронив ни слова – один широко раскрыв глаза, другой озабоченно хмуря лоб.
– Что же делается, Господи! – вздохнул Демьян, когда Безликий замолчал.
Граф вздохнул, покачал огорчённо головой:
– Несчастный город. Несчастные люди. Разброд и шатание всюду. И это всё от бессилия власти! Я удивлён, что кто-то ещё сражается на стенах против бунтовщиков! А вот другие… То ли от нехватки оружия, то ли страдая от отсутствия храбреца, способного их возглавить, слоняются как неприкаянные по улицам и вот налицо результат этих брожений и шатаний…
Александр Прокофьевич посмотрел на лицо Безликого и удивился. Оно вытянулось и побледнело. Проследив за его взглядом, граф увидел раскрытую дверь в спальню, в которой когда-то содержалась Жаклин. В проёме стоял капитан Барков и молча смотрел на беседующих. Волосы на голове Баркова были растрёпаны, лицо представляло собой сплошной кровоподтёк, а сам он дышал очень тяжело, с хорошо слышанной хрипотцой.
– Кто это? – спросил Безликий, явно не узнавая капитана.
– Явление Христа народу! – не слишком-то весело и своевременно пошутил граф. – А если быть точнее, то Барков Александр Васильевич! Собственной персоной!
– Господи, да кто его так? – воскликнул, вскакивая, Безликий.
– Народ, который ты только что видел дерущимся на улице.
– Да что он им сделал?
– Мне надо поговорить с вами, ваше сиятельство, – прошептал Барков, едва шевеля разбитыми губами и страдальчески морщась.
Затем он, нетвёрдо ступая и покачиваясь, вошёл в холл. Не замечая, что раздет чуть ли не донага, но хорошо зная, где что стоит, он подошёл к столику у камина, налил в стакан из графина воду и выпил её залпом.
– Ты чего поднялся, Александр Васильевич? – поспешил к нему граф.
Капитан непроизвольно пригладил торчащий на голове волос и, глянув на него, сказал:
– Посмотри на меня, Александр Прокофьевич! Я ранен и едва жив. Но сейчас у меня нет времени на всякие церемонии. Дело очень важное и, наверное, не безынтересное для вас.
Сначала граф подумал, что Барков бредит. В таком состоянии он вполне способен на это. Но тот говорил вполне связно и разумно.
– Что с тобой случилось сегодня, я видел лично. Но что случилось до того, как ты вернулся в город? – спросил Александр Прокофьевич, подавая головой знак Демьяну, чтобы он взял едва державшегося на ногах Баркова и перевёл обратно в спальню.
Слуга, как пёрышко, сграбастал Баркова своими лапищами. Граф вошел в спальню следом и присел у изголовья раненого.
– Давайте сразу договоримся, ваше сиятельство, – сказал Барков, морщась от боли. – Если вы мне не доверяете, то я лучше помолчу. Говорить очень трудно, поверьте мне.
Александр Прокофьевич ещё раз пристально посмотрел на его лицо. Затем, желая ободрить едва живого капитана, сказал: