Егор лихо выхватил из невероятно красивых, отделанных серебром ножен великолепную саблю и протянул её сидевшему рядом с атаманом за столом писарю Гордею Тушканову.
– На-ка вот, зачти всем, Гордейка! Пущай завидуют чёрной завистью, злыдни неверующие!
Пока Тушканов хмельным взглядом считывал, шевеля губами, надпись на клинке, Григорий Мастрюков и прибывшие с ним попутчики взяли в руки по чарке и подошли к молодым.
– Я мыслил, Архипушка, что кровей ты не нашенских, не казачьих, – держа перед собой чарку, крикнул Мастрюков. – Весь ты какой-то эдакий, благородный! Хоть и походил ты рылом на Лариошку Санкова, царствие ему небесное. Но только рылом, и сказ весь! Теперь вот хочу за тебя медку испить хмельного да счастья вам с женушкой пожелать! Завсегда вспоминайте о городке славном нашем! Ибо завсегда здесь вас чтить будут и добрым словом вспоминать!
Все сакмарцы встали со своих мест и громкими возгласами одобрили прозвучавшее поздравление. Архип обнял весёлого казака и крепко, по-мужски поцеловал его в щёку.
– Вот это ужо по-нашенски! – одобрил Егор. – А ну плесните-ка мне в чашу ещё медку. Хочу испить её до дна и за благодетеля нашего Ляксандра Прокофьевича!
Пока его чарку наполняли медком, писарь прочёл-таки надпись на клинке и потребовал тишины.
– Ну, чего там нацарапано? – ухмыльнулся атаман. – Может, чего непотребное?
– Сакмарскому казаку Григорию Мастрюкову, – начал читать уже вслух писарь. – За поимку вора и разбойника Емельки Пугачёва от государыни императрицы!
Над площадью нависла тишина, которую нарушил лишь голос Мастрюкова:
– За здоровьице ваше, Ляксандр Прокофьевич! Ей-богу человек вы хороший!
– А уж ты… – Граф не договорил и, прервавшись на полуслове, тоже заключил геройского казака в свои объятия.
После того как вновь прибывших усадили за стол, пьяный в стельку Тушканов ткнул локтем в бок Мастрюкова и громко спросил:
– А тебе что, амператрица сама эту сабельку навесила?
– А то как же, – ответил важно Григорий. – Запустили нас с Васькой Зотовым во дворец, по сабельке сунули и выперли взашей.
– Взашей? – удивился, икнув, атаман. – А почто вы ей не приглянулися?
– Она, ампиратрица, значится, теперь всех казаков зараз пуще смертушки пужается, – ответил Мастрюков, засовывая в рот кусок жареной курицы. – А ещё сказывали, что от нас лошадиным потом за версту воняло. А она, дескать, вонь эту на дух не переносит!
Над площадью зазвучал дружный громкий хохот, и веселье продолжилось.
– Я радёшенька зрить вас, гости дорогие! – открыв дверь, всплеснула руками Анисья Комлева. – Ой, проходьте зараз в горницу. Негоже стоять у порога.
Гости вошли.
– Где девка твоя, Авдошка? – спросила Мариула прямо с порога.
– Да вон, за печкой она, – растерянно ответила Анисья, со страхом глядя на вошедшего графа Артемьева, атамана Донского и Архипа. – А что стряслося, люди добрые?
– А Егора где черти носят? – спросил хриплым голосом атаман, который всё ещё мучился с похмелья после недельной гульбы на свадьбе.
– Он до брата подался, – пролепетала Анисья, бледнея. – Да что стряслось-то, Господи?
– Авдотья, выйди к нам? – кликнула девушку Мариула. – Поглядеть вот на тебя хотим.
– Что вы! Что вы! – запричитала Анисья, испугавшись за дочь. – Не в себе она. Серчает зараз, когда с ней покалякать пытаемся. Всё Луку покойного оплакивает, который уже едино с того свету в обрат не возвернётся…
Из-за печи послышался всхлип. Авдотья плакала.
– Вот тебе раз! – вскинула брови Мариула. – Мы её сватать за живого пожаловали, а она слёзы проливает по мёртвому?
Дверь распахнулась, и в избу вошёл отец Авдотьи Егор Комлев со второй своей дочерью Марьей. Он, видимо, уже знал, по какому поводу пожаловали в его дом важные гости, а потому не выказал никакого удивления, их увидев.
– Отец, сватать к нам Авдотью пожаловали! – поспешила к нему навстречу Анисья.
– Ведаю об том, – хмуро ответил старый казак, отстраняя от себя супругу. – Самовар ставь и на стол стели. Видать, разговор долгёханьким будет.
– А ты почто хмурее тучи, Егор? – спросил атаман, выдвигаясь вперёд. – Ежели башка с гулянки трещит, дык сейчас… Зараз её и подправим?
– Садитесь, гости дорогие, – вздохнул Комлев, указывая рукой на стоявшую у стола скамью. – Где кто местечко зараз приглядел, туда и садитесь.
Граф, атаман Донской и Архип сели за стол. Марья и Анисья ушли за печь успокаивать вместе с Мариулой рыдающую девушку.
– Жених-то кто будет? – уводя глаза в сторону, спросил Егор. – Уж не Демьян ли, холоп Ляксандра Прокофьевича?
– А тебе что, принца заморского подавай? – крикнул хмуро атаман, которому не понравилось, каким тоном говорит с важными сватами хозяин дома. – Эдакого жениха не в жизнь не сыщите. Он один десятка целого стоит!
– Да не о том я, – горько вздохнул Егор. – Не серчайте, ежели с горя чего брякнул не то. Демьян, конечно, жених видный. Но вот только… – он покосился на графа.
– Вольную дал я ему, не сомневайся, – поняв причину сомнений казака, улыбнулся граф. – Он теперь навсегда у вас в Сакмарске жить остаётся.
– Аль правда?! – просиял Егор.
– А ты чего хотел, – хмыкнул атаман Донской, доставая из корзины четверть с медовухой и ставя её на стол. – За Луку покойного сватать девку приходил, а сейчас вот за Демьяна пожаловал. Да за эдакого жениха любая бы вприпрыжку побегла, а вы тут спрос чините. Пущай Авдошка свечу в церкви ставит, что он на неё глаз положил!
Марья застелила скатертью стол, и гости стали раскладывать на нём принесённые с собою продукты.
– Я уже не единожды говорил ей об замужестве, – сказал Комлев более радушно. – Однако за кого, разговору не велось.
– А она? – спросил всё это время молчавший Архип.
– Ревёт белугой. Мол, за Луку она просватана – и всё тут. Об нём, мол, только и мыслю зараз!
– Так ведь помер он? – снова спросил Архип. – Я ж его сам в гробу в Сакмарск привёз.
– Да ей хоть кол на голове теши. Живёт, мол, Лука в сердце еёном и завсегда будет жить там. «Дочка, – сказал я тогда, – ведь схоронили его на кладбишше!» – «Нет, батюшка, – сказала она, слезами умываяся, – он завсегда для меня живёхинек! Я ведь клялась ему, что ни за кого боля не выйду!»
Егор замолчал, пожал плечами и продолжил:
– Мать-то ей тожа вталдычивала, что, дескать, негоже в девках до старости сиживать. А Авдошка в слёзы, закрыла лицо руками и вон из избы. Вишь, какая она у меня?
– Егор, а ты вот отец ей али нет? – снова подал голос атаман, успев отхлебнуть медовухи из бутыли. – Почто казаков срамишь перед Ляксандром Прокофьевичем? Да где это видано, чтоб у девки спрашивали, за кого она замуж желает? Родители сами ведают, за кого своё чадо выдать. А опосля всё стерпится-слюбится!
– Дай-то Господь! – уже в который раз вздохнул Комлев. – Только вот пужаемся мы, что дочка наша умом тронется апосля али руки на себя наложит!
– Я пойду за ней, – поднялся со скамьи Архип. – Надо сперва успокоить Авдотью, вразумить её. Да и растормошить маленько!
Он сделал шаг в сторону печи, но вдруг остановился; из-за занавески вышли Мариула и Авдотья. Архип растерялся и заморгал.
– Слава Господу, – улыбнулась мужчинам ведунья, прижимая девушку к себе. – Вы как будто испужались нас? Что рты-то поразявили? Вот мы, живы и во здравии! Ступай за женихом, Архипушка, а мы покуда невестушку в порядок приведём.
Архип вышел в сени и позвал в избу нервно расхаживающего по двору Демьяна. Он приветливо помахал рукой толпящимся за воротами людям, после чего вошёл в избу следом за Демьяном.
– Где она? – спросил тот, остановившись у порога.
– В избе, – ответил Егор Комлев, привстав из-за стола. – За печкой она, с бабами.
– А позвать её нельзя?
– Да ты присаживайся на скамью вон, торопыга. Всему свой черёд.
Демьян, белый как мел, послушно уселся на указанное ему место. Из-за печи вышла Комлева Анисья и присела за стол рядом с мужем. Демьян вспыхнул, его лицо вдруг окрасилось, а на широком лбу заблестели капельки пота.
– Ну что? – спросил он, напрягшись. – Вы отдаёте Авдотью за меня?
– Эдакие вопросы сваты задают, – ответила Анисья, тоже краснея.
– А я что, не эдак чтой-то брякнул?
– Помолчи, – нахмурился граф, посмотрев на своего бывшего крепостного и слугу строгим взглядом. – Соблюдай обычаи казаков, раз среди них жить собрался!
– Не корите меня, Ляксандр Прокофьевич, – промычал, сконфузившись, Демьян, опуская голову. – Я аж трясусь весь в ожидании. А вдруг не согласная она?
– Да кто её спросит, Демьян? – ухмыльнулся атаман Донской, наливая в чашу ещё медовухи. – Видишь, какие люди уважаемые за тебя девку сватают? Разве мы достойны отказа?
Шторка у печи снова раскрылась, и перед сватами появилась Авдотья. Мариула и Марья так привели её «в порядок», что у вытаращившего глаза Демьяна отпала челюсть.
– Вот и «товар» налицо! Погляди-ка, купец? – улыбнулась ему Мариула. – Всё ещё люба тебе сея девица красная?
– Я жить без неё не мыслю! – выдохнул Демьян, снова бледнея.
– Дык что, родители, отдаёте доченьку за жениха нашего? – обратилась Мариула к родителям Авдотьи.
Те, не говоря ни слова, лишь утвердительно кивнули.
– А ты, дева красная, согласна ли выйти замуж за купца нашего? – спросила Мариула у девушки.
– Да, – еле слышно прошептала Авдотья и сделалась красной, как и надетый на неё сарафан.
– Вот и ладненько, голуби, – улыбнулась ведунья. – Вот и сказ весь! А теперь и о свадебке покалякать пора, раз со всех сторон согласье получено. Ну что, вскипел что ль самовар-то ваш, хозяева?
Гости вышли из-за стола только вечером, обговорив все тонкости и назначив день свадьбы. Хозяева вышли на крыльцо их проводить. Успевший хорошо набраться медовухи атаман Донской пьяно хмыкнул и указал Демьяну на огромную кузнечную наковальню, стоявшую посреди двора.
– Слышь, жених, уговор наш не запамятовал с радости-то? – спросил он.