Вечером заходил Паша, парень Риты, с которым они чуть ли не с детского сада вместе, но та, к моему удивлению, отказалась вставать с кровати. После таблеток ей точно стало лучше, да и мы к Паше уже так привыкли, что он вполне мог остаться у нас до поздней ночи, но Рита не пригласила его зайти и ничего ему не передала, а лезть в их «взрослые» отношения я не стала. Как поссорились, так помирятся – не мое дело. А вот Вета, как всегда, высказалась, заявив, что Рита просто ищет внимания и набивает себе цену.
Я повторила примерно то же самое позже, когда Вета отпрашивалась у родителей с ночевкой к подруге (вот глупая, хотя бы сутки после провального побега выдержала): про внимание, только мужское. Вроде бы случайно уточнила, будут ли там, у подружки, парни. А то зачем еще Вете нужен был мой костюм? И она сама выдала себя с головой – покраснела, как томат, и заикаться стала. Ее оправданиям никто не поверил, а слезные мольбы не сумели пронять никого из бессердечных Лариных, поэтому Вета перешла на крик. Оказалось, мы непомерно жестоки и встаем на пути у истинной любви. И все это выяснялось у меня в комнате, потому что моя комната – проходной двор.
Хотя и оттягивала до победного, но все равно попробовала снова работать – прямо под громкие заявления Веты, что она уйдет из дома, раз ей уже исполнилось шестнадцать. Все дружно пожелали ей удачи. Я же, настырно раздирая слипающиеся веки, продолжила переносить на планшет придуманный на пропедевтике орнамент: нужно было изобразить сто штук, я пока справилась с пятьюдесятью. Преподаватель еще выбрала самый скучный, но сложный узор с пуантелью[5], от которой у меня отнялась рука. Опять. И да, я все-таки уснула, когда прилегла «на пять минуточек, только онемевшую конечность размять».
И опять проснулась, судя по телефону, в два часа ночи. От диких воплей. Из родительской спальни. Вскочила с дивана, готовая нестись сама не знаю куда, и, увидев перевернутую на полу тушь и испорченный отпечатками детских ладошек планшет, мигом разгадала, что произошло. По итогу мама полночи отмывала в раковине чумазого Лёву, надеясь, что он не наглотался красок, а я… оставшись практически без туши и точно без работы, которая должна быть доделана к концу пары в четверг, – а другого времени у меня на нее не будет, – снова перетягивала планшет (трубы починили, но надолго ли?) и сушила феном. Кстати, спалила его. Конечно же, не сделала и половины, не выспалась. Еще и волосы не успела привести в порядок, потому что забыла, что сломала фен; пришлось вытянуть влажные корни утюжком и завязать колосок.
Я совсем не отдохнула. Сов-сем. И вот теперь, в понедельник утром, я с одним морозным румянцем на щеках вместо привычного макияжа в абсолютной тишине и полумраке из-за сгоревшей лампочки на площадке сбегаю вниз по ступеням и выскакиваю через открытую подъездную дверь, где отродясь не было ни камеры, ни домофона. И именно сегодня, чуть отдышавшись на крыльце универа и прижимая к боку заштопанную сумку с планшетом и инструментами, захожу в здание, будто под свет прожектора. Понедельник только начался, а я уже устала.
Про прожекторы я, кстати, не шучу. Головы, кажется, совершенно всех студентов как по волшебству поворачиваются ко мне, без косметики и с косичкой больше похожей на школьницу из средних классов. Отвернитесь и смотрите под ноги! Берегите хирургически исправленные носы! Мой безмолвный крик никто не слышит: все уже привычно шепчутся, невежливо тычут в меня пальцами и бросают вопросительные взгляды, чтоб их. Неужели не о ком больше поговорить?
Нет, я серьезно думала, что за выходные все успокоится. Намеренно игнорировала чат и даже выключила уведомления. Надеялась, что все потеряют интерес. Ну кто я такая, чтобы обо мне сплетничали? Видимо, с инфоповодами в нашем университете дела обстоят плохо, раз в чате, куда я вступила и который сейчас, поднимаясь по лестнице, листаю, мы с Рафом по-прежнему в топе новостей: за эти дни наша история обросла какими-то невообразимыми подробностями. Оказывается, мы с детства влюблены, но только сейчас сумели признаться друг другу. Точнее, он признался мне, сделав тату. Боже, тот, кто пишет этот бред, должен писать любовные романы.
И почему всем так хочется верить, что у богатенького самовлюбленного мальчика доброе и любящее сердце? Он ведь не похож на плохого парня из романтического кино – того, который в душе окажется милым плюшевым мишкой, что будет петь «Ай лав ю бэйби» на весь стадион, как некоторые[6]. Романов явно из тех, кого волнует только собственная шкура, – он это доказал, когда решил по своей прихоти размять кулаки о Савельева, тем самым лишив меня будущего. Он из популярных парней, которым все сходит с рук и которые получают необходимое без лишних усилий. Перед ними открыты все двери, потому что за них их открывают мамы, папы, общественность, деньги… Ага, пока таким, как я, приходится головой пробивать стены.
И я не железная фригидная стерва! Мне бы тоже, конечно, хотелось, чтобы ради меня свернули горы и стали ручным котиком, но так не бывает. Почему я это понимаю, а восемьдесят процентов проголосовавших в чате за нашу фальшивую пару – нет? Это выводит меня из себя.
А когда ко мне при всех подходит девочка из студправительства, которое занимается организацией зимнего конкурса, где я не собираюсь участвовать, и вручает какую-то распечатку с правилами подачи заявки и расписанием встреч, это становится последней каплей. Особенно то, как она говорит о важности конкурса и крутых спонсорах, ради которых мы должны, наплевав на учебу, выложиться по полной. У МЕНЯ ЧТО, ДРУГИХ ПРОБЛЕМ НЕТ?!
На эргономику я влетаю, уже почти готовая уничтожать, если еще хоть кто-нибудь что-нибудь скажет мне про этот дурацкий конкурс! Но давление взглядов немного прибивает к земле. Поэтому я иду на привычное место, уставившись себе под ноги. Поднимаю глаза лишь на своем ряду. Улыбаюсь Лизе Романовой, которая сидит за мной на месте, что обычно пустовало, а она тут же протягивает мне бумажный стакан, пахнущий ягодным чаем. Вот такая она. Еще пару недель назад мы толком не общались, но с тех пор, как нам дали общий проект по истории искусств, заметно сблизились, хотя я этого не планировала. Оказалось, Лизе невозможно противостоять, и я сильно ошибалась на ее счет.
Я считала Лизу несерьезной из-за ее частых прогулов. У нас в группе ее называли «заряженной» благодаря родственным связям с деканатом. В чате и вовсе избалованной и высокомерной, потому что она не горела желанием дружить со всеми, кто улыбался ей, пытаясь подмазаться из-за мамы. Или из-за брата, о котором я старалась не думать, чтобы не начать снова злиться. На деле же Лиза оказалась грамотным, малость ленивым, но при этом милейшим человеком из всех, кого я встречала в университете. За несколько совместных часов, которые мы провели в кафе или на подоконнике в холле универа, обсуждая таблицу по периодизации искусства Древнего Египта, она успела рассказать мне половину своей жизни и откормить на килограмм, если не больше, всякими десертами, без которых теперь на парах не появляется.
Я не видела ее со среды: она писала, что ездила с отцом в соседний город на открытие нового филиала его компании по производству колбасных изделий. Собственно, поэтому я не успела нажаловаться ей на брата. Хотя теперь вообще не уверена, что собираюсь сделать это, но вот доклад, который, по словам преподавателя, должен будет стать чуть ли не полномасштабным исследованием, нам сегодня точно предстоит обсудить. Я уже начала частично заполнять таблицу, а Лиза, скорее всего, даже не открывала ее. Времени в запасе до конца декабря – почти месяц, но я все равно заранее переживаю, пусть она и не давала повода усомниться в ее обещаниях.
Приняв от Лизы чай и улыбку, потому что она не принимает отказов, я сажусь на свое место и от нечего делать воспроизвожу карандашом на бумаге ее темные густые волосы и красивый профиль. Такой не очень интересно рисовать из-за ровных линий и отсутствия дефектов, но чтобы отвлечься и спастись от смертельной скуки – неплохой вариант.
Потому что на лекции правда уныло и скучно. Если я и говорила, что на скульптуру всем плевать, то на эргономику даже лень плюнуть. Это настолько бесполезный предмет, несмотря на то что в дипломе ему выделен целый раздел, что никто не перестает шуметь, когда преподаватель заходит в аудиторию. Да Лейле Андреевне, которая совмещает ставку преподавателя с работой психолога у нас в университете, кажется, самой не особенно интересно то, что будет происходить в ближайшие два академических часа: мыслями она явно далеко отсюда. Не сдавших эргономику студентов попросту не существует, так что мы все вместе бесполезно убиваем время, занимаясь кто чем может. Ромы вот вообще нет, он предпочитает утро понедельника тратить на сон – только на прошлой паре появился, чтобы сдать курсовую работу, которую за уничтоженную Лёвой баночку кохиноровской туши сделала ему я.
Ковыряю ручкой закрашенный уголок страницы, почти не слушая об «эргономичном» расположении текста на визитных карточках (это так, чтобы его не закрывали пальцы потребителя, к которому они попадут в руки). Почти засыпаю, но кулак, куда уперлась виском, съезжает в сторону, и я чуть не клюю носом стол. Оглядываюсь вокруг и оживляюсь, потому что Лейла Андреевна просит малахольную Инессу с первого ряда раздать курсовые работы. Те самые, что неделю назад мы все честно скачали из интернета (я хотя бы отредактировала формат текста и прочитала по диагонали!), а она вряд ли даже открывала. Смотрю на время: да, скоро конец пары. Ура!
– Напоминаю, что срок сдачи работ закончился на прошлой неделе, если кто забыл, – с небрежностью в голосе вещает Лейла Андреевна, всем видом демонстрируя незаинтересованность в происходящем. Если она и психолог такой… – Все, кто предоставил работы для проверки и посещал занятия, получают итоговую оценку «отлично». Остальные – максимум «удовлетворительно», при условии, что пропуски составляют не более тридцать процентов от общего количества посещений. В следующий понедельник мы с вами встр