Она смеется. Громко, несдержанно, без стеснения. Мне нравится, что стала чувствовать себя рядом со мной свободнее. Ловит мой застывший взгляд, стихает. Улыбается теперь осторожно, опускает голову вниз, потом снова смотрит на меня. Волосы падают ей на лицо, и она только собирается поднять руку, чтобы смахнуть их, но я оказываюсь быстрее. Заправляю мешающую прядь за ухо и, не сдержавшись, поглаживаю ее щеку большим пальцем. А она ненадолго прикрывает глаза и выдыхает, кажется, все заботы мира, которые успела взвалить себе на плечи. Если я здесь хотя бы для этого, то готов служить до конца.
– А еще мы с Лизой получили «отлично» за совместный проект по истории искусств! – заявляет с гордостью в голосе.
– Вы молодцы. Хотя, зная Лизу, уверен, ты все сделала за нее сама.
– Кстати, нет. Я почти ничего даже не правила в ее пунктах. – Она улыбается мне, а потом все же добавляет: – Ну, разве что чуть-чуть.
И мы оба немного зависаем, глядя друг на друга.
– Домой тебя? – произношу тихо, но она все равно вздрагивает. Берет себя в руки, отодвигается от меня, садится ровнее. Улыбается уже сдержаннее, будто жалеет, что пусть и ненадолго, но открылась мне. Я не расспрашиваю ее ни о чем. Сейчас разберусь со всем, а она научится мне доверять. – Или, может, поедим где-нибудь в честь твоего успеха?
Она так резко меняется после моих слов. Щурится, превращаясь в самую настоящую лису. Дерзкую и сексуальную.
– А это свидание? – даже тон совсем другой.
– А это флирт? – парирую я.
Сгрести бы ее в охапку и…
– Возможно, – отвечает она и кусает губы, будто сама не верит, что сказала это вслух.
– Возможно, – также подтверждаю я. Готов называть как угодно, лишь бы не бежала от меня.
– Ладно, – соглашается. – Тогда куда-нибудь, где нет кофе и пончиков. Меня после работы уже от одного их вида тошнит, – выдает она бодро и, достаточно осмелев, лезет включать радио.
– Я знаю место, где делают самый вкусный цезарь в городе, – говорю, сдавая назад, пока Лиля ищет шнур, чтобы подключить телефон. Потому что наконец послушала «моего этого» рэпера и одобряет несколько песен. Хочет показать, какие именно, а я… что я? Готов даже к сборнику саундтреков из ее любимого «Спеши любить», только бы она была довольна.
Глава 22ОнаТеория вероятности поцелуев и оставшиеся за дверью приличия
– Ты и правда великолепна, – говорит Роза, застав меня с телефоном в руках, на котором включена фронтальная камера.
По-другому разглядеть себя не выходит, но это платье даже ощущается как магия в чистом виде. Белоснежный, почти невесомый шелк, кружевная полупрозрачная оборка под грудью, через которую, если приглядеться (ну, сильно постараться), можно заметить мою самую интимную родинку, элегантная юбка в пол, тонкие бретели, открытая спина и руки, а разрез… Он такой, что от скромного и сдержанного образа не остается и следа, когда я делаю шаг – и подол расходится почти до самого бедра. Роза театрально вздыхает, положив руку на грудь, а затем молча забирает у меня телефон и делает несколько фотографий в полный рост, чтобы я увидела себя со стороны.
– Что по макияжу думала? – уже склонившись над экраном вместе со мной, спрашивает она.
А я, глядя на себя, такую нарядную, могу думать только о Даниле. О том, что всю неделю он подвозил меня домой, хотя я прекрасно ходила раньше пешком. О том, что без конца подкармливал меня, и я, к разочарованию мамы, перестала есть отведенные мне на ужин порции, боясь попросту лопнуть. О том, как мы с ним ставили друг другу в машине новые песни и наперебой спорили о кино. Мы и в автокинотеатре были! С настоящим попкорном смотрели «Титаник», который я раньше никогда не видела, чем разгневала киноманскую душу мистера Рафа. И за то, что до конца фильма не проронила ни слезинки, получила добавку в виде «Белого плена». У-ух, а вот там, пока собачки, выживая, бегали по Антарктике, я наревелась на годы вперед.
– По макияжу не знаю. Что-то простое, наверное.
– Красная помада? – уточняет Роза.
Я смущенно отвожу глаза. Не хочу признаваться вслух, что жду поцелуев. Сложно было принять эту мысль, но отрицать уже глупо. Слишком много необязательных касаний между мной и Данилом. Слишком уютную тишину мы разделяем вдвоем. Мне рядом с ним слишком тепло, и все эти мелочи кажутся на удивление… правильными, что ли. Настолько, что я не могу перестать представлять, как он целует меня, ни перед сном, ни сейчас. Я пожертвую красными губами, из-за которых может испортиться макияж, ради одной только вероятности поцелуя.
– Все с тобой понятно. Значит, я не зря купила тебе красный лак для губ.
– Лак?
– Да, стик двухэтапный. Сначала красишь, потом закрепляешь. И часов двенадцать никакие поцелуи не страшны. Проверено лично мной.
Она вручает мне тонкую красивую коробочку, а я испытываю такое бесконечно огромное чувство благодарности, что обнимаю ее. Сама. Как никогда, наверное, не делала. И это не из-за косметики, конечно. Я благодарна Розе за поддержку. За то, что рядом и помогает мне в субботу днем, когда у самой – спасибо свекрови, которая носится с Лёвой, – выходной от материнства. Ей бы очередным марафоном заниматься или блог записывать, а она возится со мной.
После Лизиных слов я стала обращать больше внимания на то, что происходит у нас дома. Учитывая, как все сегодня помогают мне подготовиться к новогоднему балу (мама даже освободила от уборки, за которую отдуваются Рита с Ветой), я должна признать, что во многом насчет семьи была неправа.
– Вы что, еще не красите волосы? Уже двенадцать! – со вселенским ужасом на лице, забежав в мою комнату, кричит Вета.
И да, я решила все-таки освежить корни волос, чтобы все наконец от меня отстали. Хотя прекрасно знаю, что в чате сменили гнев на милость совсем не поэтому. Данил. Это все он. Лиза сразу призналась, что сдала меня брату по полной, потому что ситуация вышла из-под контроля. И не стала слушать мои возмущения, заявив, что друзья нужны именно для этого – помогать и прикрывать, когда нужно и больно. Я не призналась ей, но заплакала от облегчения, потому что теперь не одна варилась в этом котле.
Не знаю, что конкретно сделал Данил, но после очередных просмотров в коридоре передо мной при всех извинился парень по имени Герман, поставивший мне подножку. И не только он. Первокурсница, которая чуть не подавилась моим волосом, призналась, что соврала. И этим тоже все не ограничилось.
Тим с ноги ворвался в бурные чатовские обсуждения с огромным текстовым посланием, где черным по белому в пафосной манере сообщалось, что интернет клеветы не прощает и в нем всегда остаются следы. Что при необходимости анонимные сообщения легко отслеживаются по IP-адресу, а личное облако взламывается опытными пользователями ПК на раз-два. Для наглядности он выложил какие-то размытые фото непонятных людей. Не знаю, насколько они правдивы, но, кажется, посыл дошел до адресата, потому что разговоры обо мне и Дане резко прекратились.
Тем временем молчание долго не продлилось. Пустоту в эфире быстро заполнила Аня-фанатка, которая закидала всех артами с нашими фотографиями и забавными стикерами собственного производства. Уже к вечеру лед снова тронулся, а на следующий день все снова сошлись во мнении, что мы милые. И даже волосы у меня ничего.
Я с трудом решилась, но все же написала с зажмуренными глазами Данилу короткое «спасибо», а он… он в своем стиле ответил, что понятия не имеет, за что я его благодарю. А после добавил, чтобы в следующий раз не тянула с подобными вещами и сразу все ему говорила. Прикрываю глаза с блаженной улыбкой, которая растягивает губы, как только подумаю о нем. И снова смотрю на Вету, а меня как будто уже и не раздражают крики про бьюти-тренды от ее Конфеты, с которой работает Данил.
– Еще только двенадцать, а бал в пять, – говорю я, стараясь, чтобы прозвучало не грубо, потому что она потратила все утро, чтобы сделать мне красивый френч на ногтях.
И молчу о том, что Данил предложил мне услуги его бьюти-знакомой, хотя, по ее словам, она была бы только рада прилететь собрать меня на бал. Мне показалось, это слишком. А знала бы Вета – взорвалась бы от радости и придушила меня из-за отказа.
– Успеем, я зря заканчивала курсы парикмахеров, что ли? – смеется Роза, безуспешно пытаясь заправить челку за уши.
С волосами, кстати, она управляется очень умело, уже много лет красит маму, а теперь меня и Вету. Но вот с импульсивными решениями у нее все еще беда.
– Раздевайся давай! – подгоняет меня Вета, будто это у нее сегодня судьба решается.
Помогает мне аккуратно снять платье, чтобы не помялось. Вешает его и любуется, растягивая подол и забив на мой домашний сарафан, который держит в руках, пока я стою перед ней в одном белье. Рита, зайдя следом, молча забирает сарафан у сестры и кидает мне.
– Спасибо, – благодарю ее, но она пропускает мои слова мимо ушей.
– Мама готовит обед, так что поторопитесь. Тебя мы прикроем, – говорит мне, вынуждая улыбнуться.
Это платье так сильно подчеркивает каждый изгиб, что я буду похожа на беременную, если поем любимой жареной картошки (а на одной порции я не остановлюсь). Кивнув ей, сажусь на стул перед Розой, а та уже раскладывает инструменты и добавляет окислитель в краску, которая меняет цвет.
– Так что, в голубой?
Шутит, прямо как в прошлый раз. И еще раз до этого. И много-много раз прежде. Это ее любимые шутки. Когда мы стрижемся и она берет в руки электробритву, которой ровняет концы, Роза всегда предлагает побриться наголо. Если бы она работала в салоне красоты, у нее с таким юмором не было бы отбоя от клиентов пенсионного возраста.
Чуточку позже, когда корни моих волос уже осветляются под шуршащей фольгой, а мне в желудок все же запихивают несколько грибочков, потому что девочки проиграли маме и сейчас уминают за обе щеки шедевральный батат с беконом и солеными помидорчиками, я пишу Лизе. Она собиралась прийти ко мне, чтобы мы вместе поехали в универ, но сейчас выясняется, что ей не понравились укладка и макияж, которые «настоящие профессионалы» сделали ей в салоне, куда ее записала мама-декан. Поэтому она ревет в такси где-то на пути домой, сдирая с ресниц толстый слой туши, а с лица – пудры, которая состарила ее на десять лет.