– Но вы подумайте над моим предложением, чтобы не остаться на улице… да, сын? – И это «сын» звучит так неправдоподобно, натянуто, искусственно, как и «дорогой» от Марины Евгеньевны, которым она зовет мужа на кухню.
– Слышишь? Мама просит помочь. – Даня обращается к отцу, а я спиной чувствую вибрации его грудной клетки. Поворачиваю голову, смотрю на него через плечо, а он поясняет сразу: – Я спрашивал у папы совета, как не допустить, чтобы вас выселили. Он по работе сталкивается с такими вопросами, но… у вас же само все сложилось вроде бы?
Он стоит рядом в теплой куртке на голый торс, но такой далекий с этим непробиваемым выражением лица. Между нами какие-то сантиметры, а ощущаются пропастью. Я жду от него шага. Любого. Хотя бы знака, подсказки. Но Даня просто смотрит, до тех пор пока в зал не заходит его мама с пиццей. Тогда он молча подхватывает у нее поднос, чтобы утащить в другую сторону.
– Пойдем, – бросает мне.
– Данил! – возмущается Марина Евгеньевна, а у меня мурашки по коже. Бр-р. – Мы должны вместе сесть за стол!
– Хоть бы оделся для приличия, – ворчит его папа.
А я с промедлением ровно в одну секунду бегу за Даней – он направляется наверх.
– Берите колу из холодильника и дуйте к нам, – говорит Тиму с Лизой, застуканным в темном углу у гардероба. На пионерском расстоянии друг от друга, но шепчущихся вполне себе интимно.
– Будет сделано! – ничуть не смущаясь, отвечает Лиза, а Тим плывет за ней тенью.
Я одна чувствую себя лишней на этом празднике жизни?
Поднявшись на второй этаж, я только представляю, как снова окажусь в той самой спальне, как туда придут ребята, – и… горло стискивает, глаза щиплет, не могу вдохнуть. Не хочу. Не туда, где мы были близки. Не сейчас. К счастью, Даня уводит меня дальше по коридору и с ноги открывает дверь в угловую комнату. А внутри оказывается светло и просторно, так как почти пусто: лишь широкая деревянная кровать с полкой над ней и окно до пола еще больше, чем в той комнате. Паркет застелен ковролином, поэтому Даня падает на пол и с ходу нападает на кусок горячей пиццы. Конечно же, обжигает себе язык и тихо матерится под нос, будто это расплавленный сыр виноват во всех бедах. Хотелось бы мне, чтобы так и было.
– Сядешь? – просит напряженно. – Пицца горячая, аккуратнее, – сообщает очевидное, но меня уже занимает скачущий по сугробам за окном пес.
– Как Ричи?
Это попытка просто поговорить. Хотя бы начать разговор.
– Нормально. Даже не разнес ничего, в отличие от маминой животины, которая за пять минут перевернула весь гардероб. Я скормил ему итальянские сосиски с пармезаном, которые мама купила для отца.
Успеваю улыбнуться ему и получить скромную улыбку в ответ, когда в комнату заваливаются галдящие Тим с Лизой. И мы снова теряем контакт, потому что Даня уже протягивает сестре ароматный кусок пиццы:
– Это входной билет. Ешь давай.
Лиза чуть напрягается от такой заботы с явным акцентом на ее проблемы. Я это делаю, конечно, менее заметно, но кто как умеет, – братская любовь, она такая. Тим спасает ситуацию, переключая внимание на себя: стонет, когда, запрокинув голову, хочет, видимо, разом проглотить кусок, а тот шлепается ему на нос.
– О чем вы спорили? – спрашиваю ее уже позже, когда Лиза садится ближе ко мне, потому что парни обсуждают новогоднюю систему акций и скидок по «Неучу». – С Тимом?
– Когда? А, сейчас вот? Он фанфик вместе со мной читает по «Гарри Поттеру» и возмущен некоторыми физиологическими особенностями альф и омег. – Я непонимающе хмурю брови. – Ну, омегаверс![28] Там рейтинг NC–21[29], и Малфой нашел свою омегу в лице Грейнджер. В общем, Тим в шоке.
– Идеальный парень, если читает это с тобой, – смеюсь я. – Потому что я бы не стала.
– Да, только мы медленно продвигаемся. Я имею в виду фанфики, – отводя глаза, поправляет себя. Нервно теребит аккуратные косички, с которыми выглядит милее, чем это вообще возможно. – Обычно я за пару ночей могла одолеть историю, а сейчас… как-то не до них. Тебе скинуть, кстати? Там такие сцены…
– У меня тоже времени ни на что не хватает, – смущаюсь я от любого, даже самого смутного намека на секс.
Нет, это точно никогда не пройдет. И вот уже я представляю себя семидесятилетней старушкой, давно замужней и в окружении внуков, которая отрицает, что у нее был секс, потому что это, видите ли, неприлично!
– Кстати, вы что-нибудь придумали? Для конкурса? – вспоминает Лиза и явно читает ответ на моем лице, потому что в следующую секунду уже пихает Даню в плечо. – И чем вы таким занимались, что не могли подумать о финальном номере, а?
Романов, возмущенно потерев руку, толкает ее в ответ, а она заваливается на меня и хохочет во весь голос. Тим сжимает лоб над переносицей и кривит губы – ему явно хочется посмеяться со всеми, но больно. Я тоже улыбаюсь, только вымученно, потому что не чувствую общего веселья. Ловлю Данин взгляд, и он дергает подбородком вверх, будто спрашивает, что со мной, а у меня… огненный душ! Меня от его пристального внимания накрывает горячей волной: все тело горит, кожа становится чувствительной и пылает, требуя его прикосновений.
– А Тим, оказывается, так круто поет и играет на гитаре! Может, он вместо вас выйдет на сцену? – Лиза с гордостью рассказывает об этом, смущая Тима, у которого краснеют уши.
– Ага, и распугаю всех своим видом, – отшучивается он, но я вижу, как ему приятно слышать подобные слова, от Лизы особенно.
Они все-таки поразительно подходят друг другу – этим робким обожанием и очаровательным смущением. Черт, да они даже внешне как будто созданы друг для друга: он в смешных клетчатых шароварах и с пингвином на свитере, она с кучей разноцветных заколок на голове и в любимом джинсовом комбинезоне со спущенным верхом – демонстрирует подаренную его мамой кофту.
– И ничего не распугаешь, – настаивает Лиза. – Тебе стоит начать играть, и все забудут про твой нос. Жаль, не взяли гитару. Мама просила папу вернуться, когда я рассказала про Тима. Ну, чтобы подыграл ей, но папа… спешил. Ты никогда не слышала, как мама поет «Blackbird»? – она говорит это уже мне.
– Не-а. И была бы только рада, если бы за нас выступил Тим или твоя мама.
– А-ха-ха, я представила маму, которая выигрывает конкурс вместо вас.
– Ну, учитывая, что в жюри будет отец, – вставляет свое слово Даня, – и преподаватели, которых мама вечно строит на планерках, не факт, что она победила бы.
– А кто вообще будет в жюри?
– Папа, кто-то еще из спонсоров, точно – сноб: все никак не могут забыть ему Третьяковку. – Лиза смешно и театрально закатывает глаза. – Мама говорила, что пригласили Уткина, но он еще не подтвердил участие.
– Ого!
Мне резко становится не по себе, а к горлу подкатывает тошнота. Не хочу позориться перед кумиром. «Википедия» и я по-прежнему считаем его лучшим дизайнером в России. И не только мы – половина наших выкинули зеленку и перекрасили волосы в синий цвет вслед за ним.
– Может, надавить на какие-то слабости жюри? – выдает мысль Тим.
– А это идея! – радостно хлопает в ладоши Лиза. – Народ и так будет за вас после новости, что Лиля беременна.
Это сказано вскользь, но я прямо чувствую, как кровь отливает от лица и я бледнею. Нахожу Даню глазами, он угрюмо смотрит на испуганную меня. Ему хоть бы что – сидит тут без футболки, расслаблен, как будто на отдыхе, ничего его не трогает. А мне еще страхов, что забеременею, в жизни не хватало!
– Папа любит только колбасу, – смеется Лиза. – И себя. Не знаю, как его иначе задобрить.
– Ну почему, девочки ему тоже нравятся. Так что в этом плане достаточно присутствия Лили на сцене.
Все напрягаются после Даниных слов. Лиза ерзает на месте, подгибает под себя ноги. Ей явно неприятен разговор.
– Уткин любит стихи, – пытаюсь снизить градус, ляпнув первое, что приходит на ум.
– Тогда можно зачитать что-нибудь красивое. Эмоционально как-нибудь, со слезами. Помнишь, как в «Десяти причинах моей ненависти»?
– Или пусть Данил позирует, как в «Титанике», а Лиля рисует его под песню Селин Дион.
Мы все дружно закатываемся, представив то, что предлагает Тим. Я еще ярко так – говорила же, что люблю эту сцену: Даня лежит обнаженный на красивых винтажных покрывалах, подперев голову рукой. Умора.
– Я бы все-таки настояла, чтобы вы станцевали. По крайней мере, это вы когда-то умели…
– В восемь лет! – оправдываюсь я. – Ничего не выйдет. Только если это будет финальный танец из фильма «Мой парень – псих», но вряд ли мы с таким выиграем.
– Тогда, может, театральное представление?
– Какое? Шекспира поставим? – Я раздражаюсь, потому что не могу даже в мыслях представить себе, как это будет выглядеть. – «Что значит имя? Роза пахнет розой…»
Я задираю голову к потолку и наигранно жестикулирую руками.
– «…Хоть розой назови ее, хоть нет»[30], – заканчивает за меня приглушенным голосом Даня. И когда все оборачиваются в его сторону, делает вид, будто не хотел, чтобы услышали.
– Ты знаешь Шекспира? – Первый раз сегодня, кажется, обращаюсь к нему напрямую. Неосознанно.
– Я хорошо знаю фильмы с Ди Каприо.
Лиза издает смешок.
– Что? Нравятся мне его роли периода девяностых.
– Ну, вот и отлично! – радостно хлопает в ладоши она. – Значит, ставим Шекспира! Это будет улет!
Не знаю, почему она вдруг так решила. Мне достаточно представить себя на сцене, чтобы понять: идея, мягко говоря, не очень.
– Стоп, стоп, – прерываю я, сосредоточившись на Лизе. – Даже если мы выучим диалог из пьесы и разыграем его… Но мы же не можем выйти в джинсах и…
– Вообще не проблема – есть прокат костюмов. Беру это на себя.
Лиза завелась, и ее не остановить. Я отсюда вижу, как горят глаза. Мне бы ее запал, потому что я, как Станиславский, не ве-рю!