Оглядываюсь на свою галдящую семью: Вета толкается с Ритой, которая закинула на Пашу ноги, папа пытается дремать – никак не выспится после череды ночных смен – прямо под споры мамы с бабушкой о том, курицу добавлять в оливье или колбасу, которую мама купила. Одно и то же каждый год, они сталкиваются лбами и до последнего не уступают друг другу. Кто на этот раз победит, не знаю, но я с удовольствием лопаю их кулинарные шедевры в любом виде и молчу о том, что в оригинальном рецепте девятнадцатого века вообще использовали телячий язык.
После электрички мы садимся в автобус, а от автобусной остановки еще десять минут тащимся пешком по морозу. Не холодно – мы снаряжены, как в поход на Северный полюс, – но долго. Мне хочется лечь и уснуть, потому что все тело ломит и сил нет, как у разряженного телефона. После всего.
– О, Роза сказала, что на Рождество приедут с Лёвчиком, если Женьку срочно не вызовут никуда, – зайдя в дом и бросив сумки, говорит мама, проверяя пропущенные сообщения.
– У тебя ловит? – тут же из-за ее плеча выскакивает Вета и заглядывает в экран. – Потому что у меня ничего не ловит! Вообще тишина!
Она явно переигрывает, прыгая с телефоном в руке, чтобы поймать невидимую сеть. Как будто забыла, что в деревне часто перебои с мобильной связью. В прошлом году вообще только на одной березе в конце улицы ловило, так туда очередь стояла вечно. Береза после того случая засохла совсем.
– Ба! Почему не ловит? – продолжает хныкать, как маленькая. – У меня тут вопрос жизни и смерти!
– Так ты видела, сколько снега навалило? Вся область без связи сидит. Поди, не знаю, когда до нас загребущие руки-то операторов дойдут. Только деньги выкачивать умеют.
Бабуля кроет тех самых операторов благим матом, от которого даже папа присвистывает, а мама застывает на месте:
– Ма!
– Что ма? Поживи с мое без мужика, потом замечания делать будешь.
Да, Тамара Алексеевна на своей территории превращается в того еще генерала песчаных карьеров в юбке. Ее, видимо, местная земля подпитывает.
– Ну все, это конец! – голосом, полным отчаяния, выдает Вета, с размаху падая в старое кресло, которое жутко скрипит под ней.
– Ты давай мне тут своими ягодицами мебель еще поломай! – делает замечание бабушка, после чего уводит родителей, чтобы помогли ей печь растопить.
За окном слышны радостные визги Риты, которая носится по двору от Паши. Она будто заново расцвела и не болеет уже… ну, какое-то время, но ей определенно лучше. И Вета ввиду всей ситуации держится очень неплохо, потому что ей точно не так безразличны их обжимания, как она хочет нам показать. Поэтому и болтает про новых парней без остановки. Поэтому я и толкаю ее локоть бедром, чтобы сесть на массивную ручку кресла. Она тут же поглаживает руку, будто пострадала, актриса. Но когда убеждается, что я не собираюсь уходить, присаживается мне на уши, потому что только этого и ждала.
– Ляль, меня на свидание пригласили, а я ответить не могу!
Она, когда волнуется, иногда втягивает щеки. Выглядит забавно.
– На свидание, значит?
– Ну, не на свидание, прям свидание, а на концерт. Не то чтобы вдвоем, там будут еще и друзья Кирилла…
– Кирилл? Что за ужасное имя? – шучу я, но реакция следует незамедлительно.
– А что тебе не нравится? Кир – так прикольно! Роза давно обещала меня познакомить с кем-нибудь.
– И это двоюродный брат Жени? Или родной?
– Не, они оказались скучными, как и он. Это друг старшего, Севы. Он заезжал после полуночи, чтобы забрать его в клуб. Жалко, меня не отпустили…
– И вы знакомы сколько? Десять минут?
– Больше! – возмущается она. – Ну, он посидел за столом полчаса. Может, дольше.
– И успел пригласить тебя на концерт?
– Ну, он позвал всех…
– Ясно, а сколько Кириллу лет?
– Двадцать один, но я ему точно понравилась! И сейчас он прислал сообщение, что билеты на концерт разбирают и их срочно надо брать.
Она тычет мне в лицо экраном, где я читаю совершенно безразличный текст, который, уверена, прислали не ей одной.
– Ты хоть знаешь, что поет эта группа? Панк-рок, тебе такое не понравится. – Рома Кузнецов их фанат, я даже, кажется, слышала от него про этот концерт. – А еще у них на выступлениях слемятся. Это когда все прыгают и толкаются…
– Да знаю я, что такое слем. Пофиг. Думала, хоть ты меня поймешь.
А вот это звучит уже с натуральной обидой. И слезовыжимательно. И дело не в каком-то эфемерном Кирилле, против которого выступаю я. Просто, зная Вету и ее необъятное желание любви, я понимаю, что сейчас, когда Роза вышла замуж, Рита снова с Пашкой, а у меня появился Раф, она чувствует себя особенно обделенной. Маленькая глупышка не знает, что ей везет, пока она далека от этих амурных дел, которые причиняют одни страдания и лишают сна.
– Олененок. – Не вспомню, когда в последний раз кто-то ее так называл.
Но когда-то давно она так часто смотрела мультфильм про Бэмби и каждый раз ревела взахлеб, что оно прилипло само. Конечно, пока Вета не округлилась во всех местах, где надо, и строго-настрого не запретила вспоминать это глупое, по ее словам, прозвище. Она и сейчас фыркает раздраженно, но я намеренно игнорирую ее выпады.
– Тебе не нужен парень рядом, чтобы сиять. Ты же знаешь об этом?
Вета складывает руки на груди и отворачивается от меня. Значит, я попала в точку.
– Ты обязательно встретишь того самого, – продолжаю в том же духе. – Чуть позже. И он будет любить тебя больше, чем Пашка Риту и Женя Розу, вместе взятые. Я тебе обещаю. Но для этого ты должна перестать гоняться за каждым встречным в надежде, что это он. Он сам тебя найдет. Слышишь меня?
Толкаю ее плечом, а она поворачивает ко мне голову и щурит глаза:
– А как же Даня? Ты сказала про Пашу и Женю, но забыла Даню. Вы ездили за город, но ты ничего не рассказываешь и зачем-то сбегаешь в деревню с нами, вместо того чтобы проводить время с ним. Что ты успела натворить?
– А почему это должна быть обязательно я? – нервно усмехаюсь. – Может, он…
– Он не скрывает, что без ума от тебя, – это видно и невооруженным глазом.
– Да брось…
– Это ты брось! Ты же всегда все портишь, потому что слишком много думаешь. И несешь всякую чушь, когда волнуешься. Снова ляпнула что-то? Вы поссорились? Признавайся!
Звучит требовательно. И Вета смотрит на меня таким осознанным взглядом, что пробирает до костей. А я ее еще учить жизни пытаюсь, когда ничего сама в ней не смыслю.
– Если он от меня и без ума, то мне он этого не говорил, – шепчу я с нескрываемой обидой.
– Ар-р-р! Да если бы он приперся к нам во двор с плакатом, что любит тебя, и то не так понятно было бы! Ты что, не видишь, как он на тебя смотрит? А заботится о тебе как? Все эти мелочи: кормит, подвозит, покупает фломастеры твои дурацкие за бешеные деньги. – Так и знала, что все, чем я делюсь с девочками, будет использовано против меня. – А платье? А в конкурсе он, по-твоему, участвует зачем?
Хочу возразить, что он помогает маме, потому как его папа по-другому бы не согласился спонсировать мероприятие: Данил сам мне об этом как-то говорил. Но Вета настырно перебивает меня, не желая слушать мои жалкие аргументы, в которые я теперь сама с трудом верю.
– А дом наш, в конце концов? Или ты думаешь, то, что его папа – какая-то важная шишка в городе, никак не связано с тем, что нам ни с того ни с сего затеяли ремонт?
Я молчу. И с каждым ее словом только сильнее хмурюсь. Потому что в сумме доводы звучат и правда убедительно. И, возможно, я даже думала обо всем этом, особенно после утреннего выступления отца Дани передо мной, но теперь… Теперь, когда мне швырнули фактами в лицо, я попросту тону в них. Не знаю, что ответить.
– Неужели какие-то слова тебе важнее, чем все, что Даня для тебя сделал?
Вета с явным упреком качает головой. А после машет на меня рукой, резко встает и уходит.
– Куда ты? – бросаю ей вслед.
– Пойду к Васиным, у них есть домашний телефон. Попробую позвонить Киру.
Она пожимает плечами, а я улыбаюсь про себя. Потому что Вета неисправима: не дозвонится Кириллу, так заставит ревновать Мишу Васина, который, судя по рассказам бабушки, все еще влюблен в мою сестру и которому она не дает жить спокойно.
А время здесь, в деревне, конечно, летит незаметно. Учитывая, что я каждую свободную минуту посвящаю подготовке к сессии, так особенно. Домашними делами меня сильно не напрягают, лишь изредка просят чем-то помочь. Чаще напоминают, чтобы ела, так как я засиживаюсь допоздна и по утрам пропускаю завтраки, а потом весь день бездумно перекусываю тем, что попадается под руку. Правда, зачем я все это зубрю, не знаю: золотое сечение чисел Фибоначчи, верстку книг, компьютерную графику и историю Екатерины Великой. Стараюсь не думать о том, что сдавать сессию бессмысленно, если к учебе я не вернусь, потому что не смогу за нее заплатить. За будущий месяц и за прошлые два. И мысли о конкурсе игнорирую – не верю, что после затяжного молчания мы с Даней будем в нем участвовать. Просто делаю, что могу: учу билеты и потихоньку диалог из пьесы, но он легко идет. Решила: будь что будет, когда вернусь.
В Рождество устраиваю себе выходной и полдня смотрю любимые фильмы, объедаясь бабушкиными «орешками» – печеньем с начинкой из вареной сгущенки. В полный голос ругаюсь на Остина из «Истории Золушки» за то, что легко отвернулся от героини Хилари Дафф. И даже выпускаю пар, зарядив ему одним таким «орешком» в экранное лицо. Заслужил. В остальное время я, конечно, более сдержанна. Особенно на людях.
На следующий день чинят связь, но я не радуюсь вместе с Ветой, которая прилипает к телефону до самого вечера и игнорирует Мишу, когда тот приходит пригласить ее погулять. Не радуюсь, потому что не хочу проверять телефон. Потому что не хочу соблазниться и написать Дане. Я сделаю только хуже. Я ничего не понимаю в любовных делах и, возможно, испортила то, что не успело толком начаться. Я не хочу, но мне приходится столкнуться с реальностью, когда Вета, заподозрив неладное, сама лезет в мой телефон и шокированно выдает количество пропущенных звонков, о которых прекрасный мобильный оператор уведомляет меня в сообщении.