Так было и теперь.
Дальше поехали крупной рысью. Время от времени сдерживая своего коня, пытавшегося перейти в галоп, Злобич внимательно прислушивался к стрельбе, смотрел на восток, где свет ракет колыхал предутреннюю мглу.
Конь проскочил мимо трех сосенок и вдруг с большака повернул на узкую полевую дорогу, ведшую к Ниве. Злобич осадил его, потрепал по шее и прошептал:
— Ах ты, умница! И мне хочется этой дорожкой, но… не получается.
Он вспомнил радиограмму, слова о том, что основные силы противника ломятся по родниковскому большаку… Об этом убедительно свидетельствовала и доносившаяся от Родников стрельба. «Полевой дорогой, — думал Злобич, — гитлеровцам трудней продвигаться, но если они прорвутся на большаке, районный центр сразу окажется под большой угрозой».
— В Смолянку… в штаб поедем, товарищ комбриг? — услышал он голос Турабелидзе.
— Нет. На Родники. В отряды Калины и Зарудного! — он повернул коня и поехал на большак.
На рассвете они прибыли в Родники. При въезде в село Злобич увидел на выгоне воронки от снарядов, развороченный угол гумна — ночью враг бил сюда из орудий.
Ехали по обочине дороги, вдоль кювета. Под копытами лошадей чавкала грязь. Вокруг стояла настороженная тишина, только время от времени прерываемая одиночными выстрелами километрах в трех от села.
Грохот, стоявший ночью над большаком, теперь перекатился на юг от Родников. Там беспрерывно строчили пулеметы и автоматы, взрывались мины. По звукам Злобич определил, что бой идет где-то возле Нивы. Вспомнилась Надя — и сердце тревожно защемило. Как она там теперь?
— Товарищ комбриг! — вывел его из задумчивости неожиданный возглас.
Он оглянулся и увидел командира отряда Антона Калину, идущего от здания сельисполкома. Злобич спешился и направился навстречу ему. Здороваясь, он заметил покрасневшие от бессонницы глаза Калины, выражение усталости на его небритом широком лице. «Видимо, немало сил вымотала эта ноченька», — пронеслось у него в голове.
— Выдержали натиск?
— Да, но разведка доносит, что гитлеровцы готовят новый удар.
— Какие потери?
— В нашем отряде погибло пять человек, и у Зарудного три… Раненых всего — двенадцать…
— Плохо… Так ненадолго хватит сил. Позиционный бой невыгодный. Мы — партизаны, а не фронтовая часть.
— Хорошо еще, что имеем лесные завалы, рвы… Если бы не они, жертв было бы значительно больше. Вообще черт знает что было бы. Гитлеровцы перли на танках, на мотоциклах. А как напоролись на рвы и на завалы — стоп, объезжать их не осмелились… Побоялись завязнуть.
— А что делается около Нивы? — спросил Злобич. — Связь с третьим отрядом есть?
— Недавно приезжал оттуда связной. Говорил, что бой идет в нивском лесу. Отряд Перепечкина и дружинники едва сдерживают натиск.
— Так-так… А где Зарудный?
— Там, на переднем крае, — показал Калина рукой на восток, в направлении леса. — Я только что оттуда.
— Ну, бери своего коня. Поедем в отряды.
5
Давно стемнело, но девушки не торопились расходиться по хатам. Они сидели на скамейке у Ольгиного дома и оживленно болтали. Только Надя в этот вечер была рассеянна, мало шутила и смеялась, а все поглядывала на дорогу, идущую от Калиновки.
Вдруг до девушек долетели звуки канонады. Все умолкли и, вскочив со скамейки, стали настороженно оглядываться по сторонам. Прислушиваясь к стрельбе, они торопливо стали расходиться.
На улице, против своего двора, Надя попрощалась с подругами, но в хату не пошла. Она еще долго стояла у ворот, напряженно смотрела то в сторону большака, то в сторону Бугров. В ночной черноте непрерывно вспыхивали ракеты, пролетали трассирующие пули. Враг наступает на район, с ним бьются партизаны, может, и Борис уже там, в бою. Она вздохнула и направилась ко двору Змитрока Кравцова.
Из-за леса вышла луна. Длинные тени от строений и деревьев легли поперек улицы. Под ногами хлюпала липкая, густая грязь.
Надя хотела постучать в окно, но в это время увидела самого Змитрока. Луна освещала его кудрявую голову, худощавое лицо.
— Ты чего ходишь? — спросил Кравцов, открывая окно. — Не с кавалером ли свидание у тебя? Расскажу Борису.
— Э, дядька. Змитрок… лучше не шутите. Не до хлопцев… Вон где они все, — показала она рукой в сторону Родников. — Им там помощь нужна, а мы здесь бездельничаем.
— А что, по-твоему, нам делать?
— Как это что? Вы же начальник дружины — лучше меня знаете.
— И знаю, миленькая, — обиженно сказал Кравцов. — Не думай, что только ты одна не спишь. Я уже посылал человека. Сказали — ни с места, ожидайте приказа, охрану усилить. Так что иди отдыхай, потому что утром тебе на пост заступать.
— Знаю.
Надя молча отошла от окна. Грустная и недовольная, она вернулась домой. Отец и мать тоже еще не спали. Они, как и все нивцы в эту ночь, сидели у окон и тревожно прислушивались к нарастающему грохоту.
— Вот окаянные, снова лезут сюда, — ворчал отец.
— Может, вынести в огород кое-какие вещи? А то, если заскочит в деревню эта нечистая сила, все уничтожит… Давай, старик, спрячем кое-что, — настаивала мать; не дождавшись согласия, она сама принялась складывать в мешки одежду и выносить в огород.
На рассвете канонада на большаке и у Бугров утихла. Надя, не раздеваясь, прилегла на кровать и, усталая, сразу заснула. Склонившись над столом, задремал и Макар. Только одна старуха, непрерывно топталась на месте, не зная, что ей делать: выносить ли из хаты остальные вещи или идти в огород за теми, что вынесла раньше.
Однако затишье было коротким, вскоре километра за два от Нивы опять поднялась стрельба. Через деревню туда стали продвигаться пешие и конные партизаны.
Надя выбежала из хаты. Первым, кого она встретила на улице, был Змитрок Кравцов. Оказалось, он шел к ней.
— Зови своих подруг! Четыре девушки нужны, — с тревогой в голосе проговорил он. — Приходите ко мне в хату, там вас ждет доктор Ковбец.
Надя побежала в конец деревни. Сперва она позвала Ольгу Скакун, потом еще двух девушек. В ее организации это были лучшие комсомолки. С ними она создала в деревне комсомольское подполье, с ними выполняла поручения партизан, укрепляла дружину самообороны, помогала Змитроку Кравцову налаживать в деревне жизнь. Когда-то малоопытные и непрактичные, девушки за годы войны научились выполнять разнообразные задания, смело брались за каждое дело.
Подойдя к хате Кравцова, они увидели на стене листовку. Это было воззвание районного комитета партии и райисполкома к трудящимся района, партизанам и дружинам самообороны.
«Гитлеровские банды блокировали район. Они стремятся разгромить силы народных мстителей, снова создать в деревнях свои гарнизоны, чтобы грабить и расстреливать советских людей.
Дружинники! До этого времени вы каждый час, днем и ночью, бдительно охраняли свои деревни от фашистских лазутчиков и этим самым активно помогали партизанам. Теперь наступило время всем вам присоединиться к партизанским отрядам.
Трудящиеся, к оружию! Все силы против врага! Смерть немецко-фашистским захватчикам!»
Прочитав воззвание, девушки молча переглянулись и пошли во двор Змитрока. В хате их ждал Рыгор Ковбец.
— Помните, как оказывать первую помощь раненым? До войны я читал вам в школе лекции. Не забыли?
— Помним, — ответили девушки.
— Отлично. Теперь будете проходить практику. — Ковбец открыл небольшой чемоданчик, вынул из него несколько индивидуальных пакетов и роздал девушкам. — Ваша дружина присоединится к партизанам и вступит в бой. Вместе с ней вы пойдете в лес, будете выносить раненых с поля боя и доставлять в сарай за деревней. Знаете, где это?
— Нам ли не знать! — ответила Ольга и спросила: — Только почему туда, а не в деревню?..
— На всякий случай. Там безопаснее.
Пока Ковбец объяснял девушкам их обязанности, Змитрок Кравцов собирал на улице свою дружину. Выстроив в ряд бойцов, Змитрок проверял исправность оружия, наличие патронов. Дружинники были разного возраста, а их оружие — разного вида.
Вот рядом с Макаром Яроцким, старым и опытным человеком, стоит Вася Корольков, самый молодой член комсомольской организации и дружины. Он небольшого роста, худощавый, с быстрым взглядом круглых глаз. Его впалые щеки и острый подбородок покрыты светлым пушком. На нем широкий серый пиджак из домотканого сукна, на голове большой отцовский картуз, который надоедливо сползает на брови, придавая мальчику вид гриба-боровика. Вася, казалось, сам понимал, что имеет неказистый вид, и, словно желая компенсировать это, старался быть особенно серьезным, выпячивал грудь. Чтоб не запачкать в грязи приклад винтовки, он поставил ее не на землю, а на носок сапога, стоял и с озорством поглядывал на своего соседа в строю — Макара Яроцкого.
— Что ты заришься на мое ружье? Не менять ли хочешь? — заметив Васин взгляд, подмигнул Макар.
— Что я буду делать с вашей трещоткой?
— Трещоткой?.. Ишь, хоть мал, а на язычок остер. Придачу давай — не променяю. Своим ружьем я, хлопче, не одного зверя уложил. А вот что ты убьешь — посмотрим…
— Что за спор в строю? — послышался голос Кравцова.
Макар покосился на Василька, хотел было еще что-то сказать, но, увидев, что к нему ковыляет Кравцов, удержался.
— Как, дядька Макар, твоя бронебойка? Исправная? Патронов много? — Змитрок взял ружье и принялся осматривать его.
— Исправная. Тридцать патронов есть. Зарядил картечью, что сберегал для волков.
— Здорово! Хороший гостинец приготовил гитлеровцам, — усмехнулся Кравцов и, вернув старику ружье, неожиданно сказал: — Старый ты, дядька Макар… Может, в деревне бы остался? За порядком проследил бы тут.
— Ты что, Змитрок, смеешься надо мной. А может, хочешь, чтоб я тебя обругал?
— Я серьезно говорю. Трудно тебе будет.
— Ничего, как-нибудь… За волками охотиться тоже нелегко, даже хуже: бегать надо. А тут на тебя сам зверь будет лезть. Лежи и только стреляй, — задорно ответил Макар. — Сам оставайся, ты же не здоровей меня… да к тому же инвалид… Или вот этого шпингалета оставь, — добавил он, показывая на Василька.