— Только факты, милые леди! Мы столкнулись с деликатным, я бы даже сказал опасным, случаем. Тем не менее, — он выпятил грудь, — мне удалось добиться некоторого прогресса и частично приподнять завесу.
Сестры обменялись недоуменными взглядами.
— Что дальше? — "Доктор" глубокомысленно закатил глаза. — Нельзя вмешиваться в процесс выздоровления. Если больную поместить в клиническую атмосферу какой–нибудь захудалой сельской больницы, боюсь, это приведет к самым пагубным последствиям.
Да пошел ты, Гарри!
— О боже! — испуганным хором отозвались Гиацинта с Примулой.
Доктор Ступни рассеянно подцепил чашку с жиденьким чаем.
— Осторожные расспросы, которым я подверг пациентку, пока она находилась в полукоматозном состоянии, выявили сильную склонность к амнезии, поскольку ее разум и прежде находился в беспокойном состоянии. Причиной тому — несчастная любовь. — Чай выплеснулся из чашки "доктора". Сестры Трамвелл, наверное, сочли это профессиональной рассеянностью, но я‑то знала, что Гарри от души потешается. — Ее бывший возлюбленный — сущее животное. Любая нежно воспитанная юная девушка была бы… но я не стану вдаваться в подробности.
— Да–да, мы не желаем этого слышать, — чопорно пробормотала Примула.
— Ну, не знаю, может, нам все же следует… — неуверенно возразила Гиацинта.
Доктор Ступни поджал губы, и я испугалась, как бы у него не отвалились усы.
— Печальный случай. Два потрясения подряд вкупе с очевидным одиночеством пациентки могут на неопределенно долгое время отложить окончательное выздоровление. Но я верю, что процесс пойдет быстрее, если вы по–прежнему будете оказывать ей поддержку. Благодаря вам пациентка, возможно, вновь научится доверять людям.
И "эскулап" залпом прикончил остатки чая, едва не утопив в них роскошные усы.
Он что, никогда не уйдет?
Гиацинта расправила свои и без того прямые плечи.
— Не беспокойтесь, доктор! Мы с сестрой всегда понимали, в чем наш гражданский долг.
"Доктор" посмотрел на часы, стоящие на каминной доске, суетливо пресек все уговоры остаться на обед и, подхватив свой черный саквояжик, чмокнул подставленные руки старушек. Обернувшись напоследок, мистер Ступни посулил обучить меня нескольким умственным упражнениям, которые могут "пригодиться в жизни".
— На случай, если захочешь со мной поговорить, я буду ждать тебя на развалинах каждое утро в три часа. Можешь черкнуть письмо для отца, — прошептал он у входной двери, и я, кивнув, буквально вытолкала его из дома.
Я скорее почувствовала, чем услышала приближение Страша.
— Кушать подано, мисс. В столовой. Когда я туда вошла, сестры уже сидели за столом и созерцали куриный салат.
— Принимая во внимание все обстоятельства, не таким уж неприятным типом оказался этот доктор, — сказала Гиацинта, когда я села и развернула салфетку.
— Принимая во внимание мое положение?
— И его омерзительные усы! У нашей сестры Фиалки однажды был очень красивый ухажер, но отец убедил нас, что всякий, кто носит усы, непременно скрывает какую–нибудь порочную тайну. И из этого ничего не вышло.
Остаток дня прошел спокойно. Когда мы переместились в гостиную, Гиацинта попросила меня помочь ей мотать шерсть довольно миленького розового оттенка, из которой она собиралась что–нибудь связать для младшего ребенка Фиалки. Американские дети любят получать подарки из Англии. Но только я вознамерилась разузнать о Фиалке побольше — например, когда и за кого она вышла замуж, — как в мотке шерсти обнаружился узелок. Мы пытались распутать его, но Примула нависла над нами, закрывая свет.
— Такая большая и стремительная страна, эта Америка, — зачастила она. — Я никогда не могла до конца понять, как Фиалка приспособилась к образу жизни этих странных созданий, впрочем, она всегда была такой энергичной. Я слышала, они там не пользуются тарелочками для бутербродов. Нет, дорогая, мы никогда не бывали в Америке. Фиалка много раз звала нас, но ее муж… поверь, это страшный человек! — Она хихикнула. — Чем меньше мы будем о нем говорить, тем лучше, да и, чего скрывать, мы с Гиацинтой никогда не питали склонности к путешествиям. Что довольно удивительно, если принять во внимание теорию о наследственности. Наш прапрапрадедушка Синклер Трамвелл объездил весь мир.
— Он был моряком?
— Дегустатором чая, — ответила Гиацинта. Узелок благополучно распутался, и шерстяная нить вновь плавно скользила в ее пальцах. — Это первый человек из нашего семейного клана, занявшийся торговлей. В те времена торговля считалась крайне недостойным занятием, но от Синклера осталось несколько изящных безделушек.
— Люди тогда были очень ограниченными! — Примула села, поставив ноги на низенькую скамеечку. — Правда, один из наших предков женился на дочери хозяина гостиницы; ты еще увидишь ее портрет, девица выглядит вполне смышленой. Но в нашем роду только Синклер бредил морем и любил опасности. В те далекие дни чай был все равно что золото, и Синклеру удалось поправить пошатнувшееся финансовое благополучие семьи.
— Я видела его портрет в холле.
Клубок шерсти чуть не упал у меня с колен, я судорожно подхватила его. Гиацинта кивнула.
— У него вид то ли пирата, то ли контрабандиста, не правда ли? Оба определения вполне годятся. Сегодня Синклера назвали бы просто ловким коммерсантом. Судя по рассказам, он пользовался любовью среди тогдашних обитателей этого дома — он их не беспокоил, поскольку почти всегда отсутствовал, а когда приезжал, был терпимым и щедрым. Правда, и враги у него тоже имелись. Наш предок и местный сквайр готовы были перегрызть друг другу глотки. Однажды за обедом старик Гранди поднял шум, требуя убрать сардины. Он обвинил Синклера, мол, тот хотел нанести ему смертельное оскорбление, подсовывая на обед каких–то рыбешек.
— Да–да, это один из моих любимых анекдотов! — просияла Примула. — По словам нашего отца, Синклер подпрыгнул на стуле и вскричал: "Деревенщина! Не по своей воле я пригласил тебя на обед, жалкий ты глупец, но теперь я с большим удовольствием оказываю тебе эту любезность!" С этими словами он бросился через стол, круша фарфор на мелкие кусочки, и проткнул сквайра ножом.
— И тяжело ранил? — спросила я, замерев от восторга.
— Нет, — разочарованно вздохнула Примула, — крошечная царапинка. Сквайр Гранди больше негодовал из–за того, что Синклер не удосужился вытереть нож, прежде чем наброситься на него, и сардинный сок забрызгал его белую накрахмаленную рубашку. Однако следует помнить, что отец всегда с удовольствием рассказывал об этой сцене.
— Вы считаете, что ваш отец походил на Синклера своей…
— Тягой к романтике? — Черные волнистые брови Гиацинты сдвинулись. — Возможно, хотя в отношении к деньгам у них не было никакого сходства. Отец считал слово "деньги" самым вульгарным в английском языке и запрещал нам даже думать о них. Он был добрый, любящий, невероятно наивный старый…
— …бездельник, — закончила Примула. — В дни нашей молодости большинство отцов не принимали участия в воспитании детей. Он же только этим и занимался. Папа даже научил нас вязать. Он обожал детей. Часами играл с нами в оловянных солдатиков или в жмурки… Он так и не оправился после смерти Лилии. — Примула отодвинула скамеечку и встала. — Смотрите–ка, уже совсем темно. Пойду задерну шторы.
Отец и Лилия. Что такого в этом сочетании? Атмосфера веселых воспоминаний внезапно помрачнела. И не потому, что за окном наступил вечер.
Может, нежный, любящий отец превратился в грубого и вспыльчивого субъекта, когда узнал, что любимая дочь беременна? И вышвырнул ее из дома, оставив один на один с жестоким миром? Неужели мать не воспротивилась этому? Я так сочувствовала Лилии. Значит ли это?.. Но нет, я не дам больше себя обмануть. Америка всего в нескольких часах лета. Я готова была отправиться гораздо дальше, чтобы только коснуться женщины, которая держала меня, новорожденную, на руках. Тесса, остановись! Прежде чем сломя голову нестись за океан, изучи другие возможности.
— Вы говорите, отец научил вас вязать. А почему не гувернантка?..
— У нас ее никогда не было, — ответила Примула. — Отец считал всех их легкомысленными особами.
Так, выходит… Я отвлеклась от своих мыслей и услышала слова Гиацинты:
— Кстати о сквайрах прошлых и нынешних, почему не звонит Годфри? Он упоминал, что в четверг может ничего не получиться и потому, возможно, предпочтет нас за завтрашним обедом.
— Дорогая, ты не могла по–другому построить фразу? — мягко укорила Примула. — А то милый Годфри у тебя вышел каннибалом, а мы — основным блюдом.
— Что ж, если основным блюдом будет… — Гиацинта замолчала, услышав мой возглас.
Телефонный звонок! Я совсем забыла сказать о нем сестрам. Кусая ногти, я с виноватым видом пробормотала:
— А ваш сквайр — это случайно не человек с высоким голоском? А его матери требуется новое пальто? Он позвонил сегодня утром и сказал, что на этой неделе среда его устраивает больше и что в меню входят голуби.
— Отлично, — коротко ответила Гиацинта. — Пойду позвоню Годфри, чтобы уточнить подробности. Прим, будь так добра, убери остаток шерсти и возьми у Тессы клубок. Мы закончим позже.
Она отсутствовала всего несколько минут и, вернувшись, включила свет.
— Я знаю, Примула, что еще рано, но мне кажется, Тессе в отличие от нас не очень уютно сидеть здесь с одной лишь настольной лампой,
Какие они все–таки скряги! При таком–то богатстве могли бы и не думать о счетах за электричество… Но я тут же забыла об этом, когда Гиацинта как бы между делом сообщила, что сквайр Гранди с большим восторгом узнал о гостье, поселившейся в "Кельях", и пригласил меня на обед с последующей игрой в карты. С превеликим трудом мне удалось скрыть рвущееся наружу ликование. Какая прекрасная возможность познакомиться с другими обитателями Флаксби—Мид! Среди гостей наверняка будут и жители деревушки.
— Но я не могу, — лицемерно пробормотала я.
— Ты непременно должна пойти! — настаивала Примула. — Чейнвинд–холл тебе понравится. Особн