На чемодане и в самом деле лежала картина, я наклонилась и подняла ее. Из желтого сумрака на меня смотрело лицо. Лицо, которое я, быть может, узнала бы, если бы кто–то не водрузил на его обладателя пышный парик, широкополую черную шляпу и черную повязку на глаз. Зачем? Трясущимися пальцами я поскребла холст и поднесла картину поближе к пламени свечи. Нога моя коснулась чего–то мягкого. Наверное, старый коврик… Я попыталась отпихнуть его, но коврик не сдвинулся с места. Глаза скользнули вниз. Это был вовсе не коврик, а Минерва.
Картина, какую бы тайну она ни таила, может подождать. Я опустилась на пол и положила голову Минни себе на колени. Желтые глаза были подернуты пеленой.
— Очнись, старушка! — прошептала я, поглаживая уши собаки.
Внезапно меня посетила ужасная мысль: а что, если собаку никто не похищал? Что, если ее просто отравили?! Я начала трясти Минни, она недовольно приподняла голову. Какая же я дура! Если Минерву отравили, то тряской делу не поможешь. Но как она очутилась на чердаке? Приползла сюда, чтобы… чтобы умереть?..
Глава тринадцатая
Умереть! Нет, бедная Минерва не умрет! Как хорошо, что я вовремя наткнулась на нее. Самое трудное — спустить собачку вниз, идти придется в кромешном мраке, поскольку нести одновременно и Минни и свечу невозможно. Спуск был долгим и медленным, но за это время я успела все хорошенько обдумать и прийти к выводу, что не стоит тревожить сестер. Пожилых людей не рекомендуется будить посреди ночи дикими криками и дурными известиями. Вот если мне не удастся привести Минни в чувство, тогда я разбужу старушек, но сначала попытаюсь управиться сама.
Я отнесла Минни на кухню и уложила в большое кресло у камина, после чего приготовила крепкий растворимый кофе, использовав для этого чуть теплую воду. Разжав мощные челюсти Минервы, влила жидкость в ее неблагодарную глотку. Вырвавшееся из глубин собачьего желудка урчание не могло меня остановить: чем горше лекарство, тем оно полезнее. Я так и сказала Минни, и чудо произошло. После третьей кружки кофе Минерва бодро подскочила и рванулась к садовой двери, требуя, чтобы ее немедленно выпустили.
Натура человеческая переменчива, и мой восторг по поводу внезапного выздоровления Минервы быстро пошел на убыль. Если она увяжется за мной к развалинам, то поднимет такой гам, что разбудит не только мертвых монахов, но и сестриц Трамвелл. Однако я жестоко ошибалась. Минерва улизнула в темноту еще до того, как я пересекла лужайку. Если Гарри дождется меня, я, так уж и быть, прощу неблагодарную собаку. Но если Гарри ушел, тогда другое дело, придется высказать Минерве все, что я о ней думаю, В темноте циферблата часов было почти не видно, а во время реанимации Минервы я не удосужилась взглянуть, который час.
Вот и развалины. Одна из теней отделилась от прочих и направилась в мою сторону.
— Где тебя черти носят? — сварливо буркнул Гарри, и от его недовольного тона у меня словно крылья за спиной выросли.
Я стрелой преодолела расстояние, разделявшее нас, и повисла у него на шее, не забыв впиться в его губы поцелуем оголодавшей вампирши. Секунд пять Гарри крепко прижимал меня к себе, а потом — вот бесчувственное создание! — решительно оттолкнул.
— Опоздала всего на две ночи и на два с половиной часа, — холодно сообщил он, взглянув на часы. В отличие от моих они были современными, со светящимся циферблатом.
— Но я же не обещала, что приду в какую–то определенную ночь, — возразила я.
— Так же, как не опаздывать на три часа! — отрезал Гарри. — К твоему сведению, уже почти шесть.
— Не может быть! Твои часы, наверное, неправильно идут, или…
О нет! Я вспомнила про ощущение, будто проспала дольше, чем показывали часы. Видимо, старинный хронометр Энгуса попросту остановился, а я, даже не заметив этого, завела его.
Прошмыгнув мимо Гарри, я села на обрушившийся кусок стены. Влажный и холодный камень ничуть не улучшил моего настроения. Между двумя искрошившимися колоннами проступало розовеющее небо. Гарри сел рядом. Его рука на мгновение зависла у меня над головой, словно собираясь отвесить подзатыльник, затем нежно коснулась моих волос.
— Прости, Тесс. Я вовсе не сержусь, просто очень беспокоился. Не пора ли оставить свою навязчивую идею? Ведь ты ничего не нашла, правильно?
— Почему ты так уверен? На самом деле со времени появления в "Кельях" я выяснила уйму интересных фактов, один из которых имеет непосредственное отношение к тебе.
Я ссутулилась.
— Откуда этот тон? — Гарри оставил в покое мою голову и занялся руками. — Тесса, ты знаешь, как сильно я за тебя беспокоюсь. — Его ладонь ласково сжала мои пальцы, голос был нежен. — Если мои поступки заставили тебя думать иначе, то это только потому…
Что он такое говорит?
— Так ты знал! — воскликнула я, вырываясь. — Ты ведь знал, негодяй, когда я решила проникнуть в "Кельи", что твоя любовница–цыганка подвизается там в роли служанки… — Голос мой затих. Изумление на лице Гарри было столь неподдельным, что я устало опустилась на камень и неуверенно коснулась его рукава. — Прости, Гарри. Это подло с моей стороны. Если бы ты знал, что Шанталь работает в "Кельях", ты бы меня предупредил. — Гарри продолжал молчать. Я угрюмо оглядела развалины. — Ты ведь видел ее, когда прошлой ночью приходил сюда? И эта встреча не застала тебя врасплох, так? А что она? Шанталь видела тебя? Ты с ней говорил? — Теперь моя рука вцепилась в его рукав, я презирала себя за отчаяние, сквозившее в голосе. Лицо Гарри, освещенное первыми робкими лучами солнца, было таким прекрасным. — Это настоящая комедия ошибок.
— Нет, — он покачал головой. — Она меня не видела, и мы не разговаривали. Ее присутствие, конечно, усложняет положение, но раз Шанталь до сих пор не выдала тебя, думаю, ты можешь быть уверена, что она этого не сделает и впредь.
Мужчины — такие легковерные создания, но я не стала развивать тему Шанталь. Очень кстати вспомнив про письмо к папе, я протянула конверт Гарри. Он сунул его в карман джинсов и вновь принялся гладить меня по голове. Я почувствовала себя в безопасности, впервые за последние дни, что было довольно странно, потому что, в сущности, мне ничто не угрожало. Даже если бы Шанталь выдала меня, то самое большее, что пришлось бы пережить, — это жгучий стыд. Если кому и грозили настоящие неприятности, так это Гиацинте и Примуле.
— Гарри, я беспокоюсь о сестрах Трамвелл. В среду вечером мы ездили играть в карты в Чейнвинд–холл к местному сквайру, и, хотя Гиацинта с Примулой выиграли, боюсь, им не всегда сопутствует удача, поскольку они продали почти всю мебель и теперь принялись за серебро и книги. И самое неприятное в этом… Ты не поверишь, кто был среди гостей…
Гарри рассмеялся и закрыл мне рот рукой.
— О, Тесса! Твое воображение — это просто ведьмин котел.
Я оттолкнула его руку.
— Говорю тебе, эти женщины играют по–крупному, и более того, они занимаются шулерством. Надо отдать им должное, сестрицы подходят к этому весьма творчески, но кое–кто сумел догадаться про их шахер–махер. И этот кто–то — Энгус Грант!
— Тот человек, у которого ты работала в "Наследии"?
— Именно!
— Насколько я понимаю, он тебя не выдал. — Гарри встал и принялся вышагивать перед моим носом. Было уже достаточно светло, чтобы я могла разглядеть толстый вязаный свитер оливкового цвета и линялые старые джинсы. — Ты говоришь, Грант заметил фокусы твоих благодетельниц. Он что, тут же поднял шум? — Голос его не сулил ничего хорошего.
Я испуганно подумала, что Гарри теперь будет считать "Кельи" игорным притоном и постарается вытурить меня оттуда, пока две милые старушки не уничтожили остатки моей добропорядочности. (Милые! Гиацинту с Примулой можно назвать какими угодно, но только не милыми…)
— Энгус настоящий джентльмен, он никогда не пойдет на публичный скандал, если этого можно избежать. В Чейнвинд–холле был еще один человек, некто Фриц Вортер, который чуть не нанес Примуле… э–э–э… телесные повреждения… Энгус приезжал вчера, чтобы усовестить и предупредить сестер…
Мои слова перебил далекий душераздирающий вой. Я испуганно взглянула на Гарри.
— Наверное, какое–то животное. Попало в ловушку или еще что–нибудь… — Гарри помог мне встать. — Пойдем посмотрим.
— Это, должно быть, Минерва, собачка из "Келий". Я недавно нашла ее на чердаке, бедняжка была в полубессознательном состоянии. Мне казалось, что Минерва полностью оправилась, иначе я ни за что бы не выпустила ее из дома.
Гарри настороженно прислушивался. Окрестности снова огласил мучительный вой. Гарри потащил меня вперед.
— Я был не прав! Так воют не от боли. Это больше похоже на…
— На что?
Мы перелезли через разрушенную стену. Если что–нибудь случится с Минервой, старушки не переживут!
— На ужас. Собака до смерти напугана. Слушай! Звук доносится с аллеи. Пошли! — Он потянул меня к Тропе Аббатов.
Господи, неужели нашелся человек, способный покуситься на безобидную Минни? Похоже, что так. Кто–то явно желал собаке зла. Только сейчас я сообразила, что чердачная дверь была плотно затворена. Минерва не могла закрыть ее, сама дверь тоже не захлопнулась. Кто же поднимался ночью на чердак? Примула говорила, что туда редко заглядывают. Шанталь? Но цыганки не было дома.
Листья на вязах были почти черного цвета. Покров из ветвей не пропускал ни лучика света. Тайное перешептывание деревьев стало громче, когда мы ступили под их сень. Воздух на Тропе Аббатов был холодным и каким–то липким. И почему я так ненавижу это место? Только ли потому, что оно пропитано моей ложью? Я вернусь в "Кельи", признаюсь во всем сестрам и попрошу их о прощении.
Разве такая мелочь, как шулерство в картах, может сравниться с моим обманом?
— Гляди, Тесса! — хрипло выдохнул Гарри.
В самом центре Тропы Аббатов на земле простерлась тень. Тень… размером с человека. Неестественно вывернутые ноги прикрывала темно–коричневая ряса. Лицо закрыто капюшоном. Ряса подвязана тонкой бечевкой. Облачение монаха. Этот человек в сильном подпитии возвращался с костюмированной вечеринки и упал? Но кого могло занести в это безлюдное место в такой неурочный час? Гарри протянул руку, чтобы откинуть капюшон, и я едва сдержала крик. Остановись, время! Остановись или поверни вспять, вернись к тому дню, когда я впервые попала во Флаксби—Мид.