— Непременно напишу в "Таймс"!
Я не простила Гарри. Я никогда его не прощу, но от жалобного взгляда в его сторону удержаться не удалось. Эти неприятные женщины в форме, с короткой стрижкой и руками–обрубками… я видела по телевизору, как они раздевают и обыскивают. Но в действительности все оказалось не так уж и ужасно. Меня препроводили в соседнюю комнату, где вполне симпатичная блондинка охлопала меня с ног до головы, попросила вывернуть карманы и весело объявила:
— Все, спасибо, дорогуша!
После обыска нам наконец предоставили свободу. Поначалу мы стремились по–прежнему держаться стадом, но когда Гиацинта предложила всем перекусить, атмосфера почти разрядилась. Шанталь отправилась на кухню, и я, не знаю уж почему, поплелась следом.
— Пришла помочь? — едко поинтересовалась Шанталь. — Или проследить, чтобы я не дала деру? Прости. — Она невесело рассмеялась. — Сама же предложила перемирие, и сама же начинаю по новой.
— Ты ведь испугалась, когда смотрела в свой магический кристалл? — Я развернула пачку масла.
— Не уверена, действительно ли я что–то видела. Возможно, это была просто, реакция на чувство вины.
— Чувство вины? Что ты имеешь в виду? Не хочешь же сказать, что…
Шанталь нарезала хлеб.
— Что я убила твоего друга Энгуса Гранта, чтобы сделать тебе гадость?
— Нет, я совсем о другом. Чувство вины… Это я во всем виновата. Не будь меня здесь, может быть, Энгус не стал бы ни во что вмешиваться…
Губы мои задрожали.
— Наверное, я тоже сыграла свою роль… — Шанталь отложила нож и грустно посмотрела на меня.
— Какую? Полагаешь, убийца мог счесть тебя отличным козлом отпущения из–за Тессаила и старого проклятия?
— Я думала над этим, но нет… я чувствую свою вину потому, что сестры Трамвелл так чудесно относятся ко мне, а…
— Чепуха! Ты ведь столько работаешь.
— И получаю при этом целую кучу побочных выгод. По–моему, я уже говорила тебе, что интересуюсь историей, но про свой диплом не упомянула. Я пишу дипломную работу как раз по истории монашества, а для таких исследований нет места лучше, чем "Кельи", тем более что я очень восприимчива к окружающей обстановке. — Ее ресницы отбрасывали на скулы ажурные тени. — Ты знаешь, я начала подмечать, что от научных изысканий при свете цыганского костра портится зрение, а от вареной крольчатины так и вовсе воротит. Эта работа была для меня просто находкой. Сестры Трамвелл каждый вечер с готовностью ели лишь спагетти с тостами, так что заниматься я могла, но я так и не смогла избавиться от чувства, что они находятся в стане врага.
— И что теперь делать? Что нам обеим делать? Стоять и ломать руки? — Я вовсе не была уверена, что Шанталь стала мне больше нравиться, но между нами явно возникло подобие близости. Я поскребла ножом масло и принялась намазывать его на хлеб. — Мой отец говорит, что чувство вины — плохое оправдание, чтобы сидеть сложа руки. Если мы с тобой хотим отплатить сестрам за их доброту, то должны отыскать убийцу. И тогда их жизнь вернется в нормальную колею. Если только ты не считаешь, что это сделала одна из них.
— Нет, не считаю. А ты?
— Нет.
Шанталь чуть улыбнулась.
— Возможно, мои опасения вовсе не беспочвенны.
Спросить, что она имеет в виду, я побоялась — вдруг прозвучит имя Гарри.
— Полиция вечно оказывается в невыгодном положении, поскольку появляется лишь в последней сцене, тогда как мы присутствовали на всем представлении.
— Да, но только если причина убийства находится здесь, во Флаксби—Мид.
— Тесса, ты же хорошо знала Энгуса Гранта. Существует какая–то иная возможность?
— Не думаю. — Раскладывая поверх хлеба нарезанную солонину, я рассказала о причине визита Энгуса в "Кельи". В глазах Шанталь мелькнуло облегчение. — Да, я не верю в виновность Примулы или Гиацинты. Но уверена, что карты имеют какое–то отношение к смерти Энгуса.
" — Годфри, этот ничтожный зануда…. Он способен почти на все, если кто–то пригрозит отнять у него любимую игрушку.
— А его мать без колебаний убьет кого угодно, чтобы только драгоценный сынуля не огорчался.
— Кто еще был в Чейнвинд–холле?
— Некий мистер Уитби—Браун, неприятный субъект по имени Фриц Вортер и какой–то священник.
Нож соскользнул, на пальце Шанталь набухла капелька крови. Пока она промывала порез холодной водой, я спросила:
— Сказав, что видишь в кристалле карточную игру, ты пыталась отвлечь внимание от Примулы и мистера Дизли?
— Нет. — Шанталь закрыла кран. — "Пасьянс означает "терпение". Я почувствовала, как что–то затаилось и ждет. Терпеливо ждет.
Да, и у меня в саду возникло схожее чувство. Кто–то скрывался в кустах, выжидая подходящий момент. И это было еще до того, как Энгус появился в Кельях .
— Терпение — это то, без чего цыгане не могут обойтись. Слишком часто перед нашим носом захлопывают дверь.
— А ты собираешься ходить по домам и торговать искусственными цветами? — Голос мой звучал раздраженно.
— Я имела в виду другие двери. Интересно, сумеет ли проницательный инспектор Луджек сообразить, что за изощренный ум ему противостоит? Или же решит, что преступление было случайным? И совершено под влиянием минуты…
Мы выложили сандвичи на тарелку.
— Завзятые игроки, — задумчиво сказала я, — зачастую люди, склонные действовать под влиянием минуты.
Шанталь подняла глаза на часы.
— Сейчас меня больше беспокоят Страш и сестры. Слишком долго его держат. Я предупредила Страша, чтобы он откровенно рассказал обо всех своих действиях этой ночью, и о туфлях тоже, но он считает, что рассказ выставит прошлое в неприглядном свете…
— Его прошлое?
— Сестер Трамвелл. Поскольку они предстанут парой чудаковатых старух. Страш всем сердцем предан им. Знаешь, что они сделали, застукав его за ограблением? Выговорили ему, что курит на работе и оставил после себя грязную чашку. Думаю, Страш готов за них умереть.
— По крайней мере у Примулы есть алиби. Я разложила нарезанные огурцы и помидоры
на стеклянном блюде, с дрожью припомнив, каким убийственным взглядом Гиацинта прожгла мистера Дизли. При нормальных обстоятельствах я и сама была бы потрясена до глубины души. Мы с Шанталь разом ухватились за блюдо и чуть не вывалили все сандвичи на пол.
— Давай отнесем тарелки, а потом я вернусь за чаем, — сказала Шанталь, водружая блюдо на поднос. — Но сначала хочу сказать тебе кое–что по поводу Гарри. — Ее совершенный профиль по–прежнему меня раздражал. — Легко понять, как ты была потрясена, когда узнала о нем правду, но заблуждался он или нет, все равно…
— Не желаю ничего слышать о Гарри.
И давно это у меня болит голова? Череп сдавливало с такой силой, что лоб, должно быть, походил на гофрированную бумагу.
— Тесса, ты когда–нибудь слушаешь Гарри? Или ты слишком занята тем, что рыдаешь и выкладываешь свои печали? — Губы Шанталь сложились в горькую усмешку. — А я слушаю… как он говорит о тебе. Я его люблю. Давно люблю; по–моему, я уже говорила, что цыгане славятся терпением. Поэтому предупреждаю — если ты его прогонишь, его буду ждать я.
— У него в постели? О, прости, я все время забываю о нашем перемирии.
Борозды у меня на лбу стали настолько глубокими, что в них можно было бросать семена, как сказала бы Ферджи. Если бы только я могла увидеться с ней или с папой! Но больше всего мне хотелось увидеться с моей милой мамой, прижаться к ней и рассказать о Гарри.
— А вот я не забываю о нашем перемирии, — вздохнула Шанталь. — Еще неделю назад я бы не поверила, что такое возможно, но теперь ты мне почти нравишься, и я хочу быть честной с тобой.
Смахнув в раковину крошки, она вручила мне один поднос, сама подхватила другой, и мы двинулись в холл.
Навстречу нам шел Гарри собственной персоной. Он выглядел усталым. Отобрав поднос у Шанталь, Гарри пристроился рядом со мной.
— Ничего не говори! — Я пронзила его гневным взглядом. — А то как бы язык у тебя не свернулся трубочкой от вранья!
— Знаешь что, Тесса, я слишком долго тебя любил, и, по–моему, мне наконец наскучило это глупое занятие.
Губы мои с трудом раздвинулись в саркастической улыбке.
— Меня это устраивает.
— Замечательно. Но если вдруг передумаешь, то теперь тебе придется побегать за мной с кольцом в бархатной коробочке. Договорились, милая?
Никогда! Никогда я не стану пресмыкаться. Тем более перед человеком, который мне совершенно до лампочки. И нечего стоять тут героем–любовником и тыкать в меня своим надменным носом! Жизнь моя пуста и бессмысленна без вот этих маленьких синих глазок? Ха–ха! У меня есть папа, у меня есть Ферджи, и у меня будет мать. Я поговорю с Мод, и она скажет мне правду. Но что, если… что, если я не нужна своей матери? Захочет ли она, чтобы в ее мир ворвалась незнакомка? Подарив мне жизнь, не заслужила ли она право на свою собственную?
— По–моему, мы настоящие чудовища. Устраиваем дрязги среди убийств и суматохи.
— Ты уж точно чудовище… — буркнула я. Гиацинта, Примула и прочие свидетели собрались в столовой. Уютной царящую там атмосферу назвать было нельзя. Страш все еще не вышел из заточения в библиотеке; по крайней мере, мы так считали. Но едва публика принялась разбирать сандвичи, как в гостиную вразвалочку вошел инспектор Луджек, следом за ним семенил констебль Уотт.
Мое сознание упорно пыталось сосредоточиться на всякой ерунде. У Мод слегка помято платье, а нос мистера Дизли покраснел еще больше. Серьги Гиацинты напоминают маленькие виселицы, Годфри никак не расстанется с томом по искусству, миссис Гранди анатомирует сандвич, Берти… Берти. Что он хотел мне сказать?
— Мистер Джонс согласился проехать с нами в участок, чтобы прояснить некоторые оставшиеся вопросы.
Джонс! Я удивилась не тому, что Страша забирают, а тому, что у него такая банальная фамилия — Джонс.
— Зачем так спешить? Неужели вам у нас плохо? — вяло пискнула Примула. — Библиотека в полном вашем распоряжении столько времени, сколько вы пожелаете, инспектор. Что касается Страша, я не очень понимаю, какую он может принести пользу вашему расследованию.