столицы. Вскоре мятеж был подавлен. Действия мятежников в совете министров открыто и твердо решился поддержать только Сустель. Сразу после этого де Голль принял непреклонное решение о его исключении из правительства. 5 февраля он вызвал министра в Елисейский дворец и, как сказал Сустель, «ликвидировал за две с половиной минуты двадцать лет сотрудничества»[50]. Разговор был кратким. Генерал заявил, что их идеи относительно алжирской политики в корне расходятся и поэтому министр должен покинуть правительство. Сустель не стал возражать. Он лишь выразил сожаление, что президент не подождал с решением до июля. Тогда бы исполнилось ровно 20 лет с того момента, как он присоединился к де Голлю и начал служить его делу[51]. Вот так «проблема Алжира» вмиг оборвала нить, на протяжении стольких лет соединявшую судьбы двух человек. Отныне и навсегда разошлись их пути. Де Голль умел быть безжалостным даже к самым близким соратникам. Но и Сустель был человеком хладнокровным и решительным. Он тоже твердо решил до конца стоять за свои идеалы. Для него было просто немыслимым предать идею «французского Алжира». У каждого своя правда. И каждый имеет на нее право.
6 февраля уже бывший государственный министр заявил, что он исключен из правительства за то, что «вопреки всему остается верным идее “французского Алжира”». Некоторые голлистские лидеры, несмотря на расхождение во взглядах со своим товарищем по партии, относились с уважением к его прошлому преданного и темпераментного защитника идей голлизма. Жак Шабан-Дельмас, Раймон Трибуле и другие побывали у Сустеля дома и попытались уговорить его прекратить высказываться как устно, так и письменно в пользу «французского Алжира». Сустель не согласился. Тогда премьер-министр Мишель Дебре написал ему письмо с такой же просьбой. И она тоже была отвергнута. Только после этого ЦК голлистской партии сообщил, что «хотя и с грустью, но решительно исключает Сустеля из рядов ЮНР», так как его позиция более не соответствует интересам голлистского движения[52]. «Могли ли друзья Сустеля, – писал впоследствии Луи Терренуар, – лелеять надежду на раскаяние блудного сына?» Но сам тут же добавил, что евангельская притча, скорее всего, неприменима к этому человеку[53]. И действительно, Сустель оказался верным своим взглядам относительно Алжира. Он решительно порвал с голлизмом и встал на путь борьбы с президентом.
Никогда больше бывший голлист и знаменитый ученый не скажет ни одного доброго слова о генерале. Его перо будет теперь выводить только гневные слова осуждения первого президента Пятой республики. А де Голль лишь через десять лет упомянет имя Сустеля в своих «Мемуарах надежды», посвятив ему небольшой и достаточно бесстрастный отрывок: «С 1940 года и до момента, когда я через двенадцать лет отошел от дел, этот талантливый человек, блестящий интеллектуал и пылкий политик находился подле меня. Мое отдаление от политической деятельности предоставило его самому себе. Назначенный в 1954 году генерал-губернатором (то же, что министр-резидент. – М. А.), он видел, как разразилось восстание, как распространялся ужас, вызванный бойней, как к нему взывали “черноногие” (европейцы Алжира. – М. А.)… Из-за наших прежних отношений я назначил его министром. Однако события повернулись таким образом, что я не мог более оставлять его на этом посту»[54]. И это всё.
В начале 1960 года Сустель продолжает занимать твердую и активную позицию в деле защиты идеи «французского Алжира». Он создает Центр информации по проблемам Алжира и Сахары, который отстаивает перед общественным мнением права французского населения «заморских департаментов». Круг общения Сустеля теперь замыкается в основном на людях, придерживающихся таких же, как он, взглядов. Надо сказать, что в нем оказались многие известные политические деятели эпохи: представители партии «независимых» Роже Дюше и Морис Андре, один из ведущих лидеров МРП Жорж Бидо, социалист Робер Лакост, который после Сустеля занял пост министра-резидента Алжира, и многие другие. Почти все они были депутатами и представляли в 1960 году довольно мощную оппозицию де Голлю в Национальном собрании. Усилиями этих людей были организованы так называемые Венсенские коллоквиумы. Они собирались в Венсенском лесу близ Парижа в июне, а затем в ноябре 1960 года. В выступлениях всех ораторов отстаивалась все та же идея «французского Алжира» и критиковался курс правительства де Голля. Сустель был одним из активных участников обоих коллоквиумов.
В следующем, 1961 году конфронтация сторонников «французского Алжира» и правительства усилилась. Крайнего напряжения обстановка достигла в самом Алжире. В апреле был поднят новый мятеж. На сей раз его организовали военные, отставные генералы, ранее сражавшиеся в алжирской войне, – Салан, Жуо, Зеллер и Шаль. Они захватили алжирскую столицу и требовали сохранения Алжира под французским суверенитетом, а также свержения правительства де Голля. Мятеж был быстро подавлен. После него власти приступили к самым решительным действиям в метрополии. Начались аресты подозреваемых в причастности к происшедшему. Сустель заявил впоследствии, что он узнал о мятеже, как и все, по радио. Но, по его же словам, он был уведомлен друзьями, что на его имя заготовлен ордер на арест. Поэтому, как только мятеж начался, он тут же предпочел покинуть Францию[55].
Сустель уезжает в Италию. Там он остается до конца года, наблюдая за развитием событий. Провести это время спокойно ему не удается. Он пишет статьи, обличающие алжирскую политику де Голля. Их публикуют во Франции периодические издания «Борьба» и «Журнал парламента». В ответ в итальянской и французской прессе появляются статьи o самом Сустеле. В них указывается, что, пребывая за границей, он связался с итальянскими и немецкими неофашистскими организациями. Бывший министр де Голля категорически отрицает это и опять дает материал в газету «Борьба»[56]. В декабре он решает вернуться во Францию и 18 числа даже устраивает в Париже пресс-конференцию. Разумеется, она посвящена «алжирской проблеме». Сустель заявляет, что абсолютно все заинтересованные стороны должны организовать круглый стол и вместе обсудить создавшуюся ситуацию[57]. А она была очень непростой.
Правительство де Голля уже давно вело переговоры с ФНО о прекращении колониальной войны и предоставлении Алжиру независимости. Но самые активные поборники «французского Алжира», как военные, так и штатские лица, в середине 1961 года создали подпольную Секретную вооруженную организацию (ОАС). Они развернули во Франции и в Алжире широкую террористическую деятельность, пытаясь помешать образованию суверенного алжирского государства. Мало того, оасовцы неоднократно организовывали покушения на жизнь президента республики, считая, что он просто обманул французов Алжира, которые помогли ему вернуться к власти, и заслуживает за это самой суровой кары.
На пресс-конференции 18 декабря 1961 года Сустель подчеркнул, что в круглом столе должны участвовать именно все, в том числе и ОАС. Он полагал, что имеет полное право свободно выразить свое мнение. Однако, по его собственным словам, это вызвало скандал[58]. В результате ему вновь пришлось спешно покинуть Францию. Теперь он уж не увидит родины семь долгих лет. Для него начинается настоящая ссылка.
Так опять Жак Сустель оказался на крутом повороте своей судьбы. Как было жить дальше известному ученому и совсем недавно преуспевающему политику? Конечно, он мог полностью погрузиться в научные исследования, например уехать в Америку, в любимую им Мексику, где его наверняка бы приняли. Но нет. Сустель этого не делает. Он остается в Европе. Свои впечатления об этом времени позднее он представил в одной из своих книг: «Рим с его бьющими жизнью улицами и величественными останками былой славы; дождливый Брюссель, где я нашел поддержку настоящих друзей; отблески вод и гудение церковных органов Амстердама; Кёльн с темным обрывистым силуэтом его собора; Цюрих, трудящийся, серьезный, хранящий столько сокровищ и секретов под покровом буржуазных фасадов Вокзальной улицы; приветливая Лозанна; космополитическое возбуждение Женевы, где меня ожидало надежное укрытие; Лиссабон с его арками Центральной почты, гудками кораблей на реке Тахо и гулко бьющимися о скалистые берега волнами. От Средиземного до Северного моря, от Альп до Рейна – таковы этапы моего вечного блуждания. При пересечении Европы завязывались тонкие нити, которые обвивали всех изгнанников: встречи на вокзальных перронах, в прокуренных пивных Голландии, на солнечных площадках Италии, в бедных меблированных комнатах, где останавливались на несколько ночей те, все имущество которых состояло из одного чемодана. Это была какая-то странная тайная Европа ссыльных, где новости невидимо перемещались от почтового ящика к почтовому ящику. Рушившиеся надежды, стирающиеся узы дружбы или, наоборот, крепнущие в несчастье, и новые знакомства, которые вдруг озаряли лучом надежды наш мрак»[59]. Жена Сустеля Жоржет не последовала за мужем в иммиграцию. Она осталась во Франции и находилась в постоянной переписке с ним. Французские власти ее не трогали.
Что же заставило Сустеля скитаться по Европе? Что постоянно притягивало его как магнитом к родной Франции, которую он вынужден был покинуть? Вне всякого сомнения, все та же «проблема Алжира», которая, как старая рана, не давала ему покоя. Конечно, он считал, что должен еще что-то сделать, что-то сказать. Как именно? Разумеется, посредством своего великолепного пера. За семь лет ссылки Сустель пишет семь книг, из них только две научные, а остальные пять – политические. В 1962 году он работает над книгой «Преданная надежда», в которой рассказывает о своей жизни и деятельности за последние три года. Центральной в ней представлена идея «французского Алжира». Де Голль обещал следовать ей, но не сдержал слова и предал надежды многих людей.