– Сказано тебе – не годится, значит, не годится! – монотонно долдонил Чемоданов, даже не пытаясь перекричать голосистого Петрова. – Говорят тебе – переделывай, значит, переделывай!
– Да с какой стати?! – тряся руками и патлами, вопил Сашка. – Я не виноват, что у вашего клиента семь пятниц на неделе! Мне дали заказ, и я его выполнил в соответствии с высказанными пожеланиями, а если пожелания изменились, то это уже будет совсем другой заказ! Заплатите за первый – выполню второй!
Дискуссия на вечно актуальную для рекламщиков тему борьбы с самодурством заказчиков была мне профессионально интересна, но принять в ней участие не позволяло полное отсутствие времени. Приветливо помахав ручкой Чемоданову из-за спины ярящегося художника, я встряла в первую же образовавшуюся паузу:
– Андрей Петрович, а я к вам за обещанной премией!
– Инна, давай завтра, а? – попросил комдир, покосившись на Петрова, на длинной физиономии которого при слове «премия» отобразился живой интерес, какой читается на морде гончей, готовой принять посильное участие в травле оленя.
– Завтра не могу, Бронич дал мне три дня отпуска, я уезжаю в Сочи, – соврала я.
Никакого отпуска шеф мне не давал и даже не обещал. Поездку в Сочи я придумала с дальним прицелом: чтобы сбить со следа Дениса и вообще всех, у кого может возникнуть желание искать нас с Зямой. Кулебякин непременно будет спрашивать меня в «МБС», и тут ему скажут, что я в Сочи. А главный российский курорт – самый протяженный город в мире! И в высокий сезон найти там кого-либо против его воли крайне проблематично. Денис сам мне говорил, что половина преступников, объявленных в федеральный розыск, прячется по принципу иголки в стогу сена на переполненных черноморских курортах.
– Инна, у меня сегодня нет денег, – лживо заявил Чемоданов и попытался заслонить своей хилой фигурой куда более крупный сейф.
«Какое свинство, так нагло лгать и зажимать твои денежки! – активно посочувствовал мне внутренний голос. – Чемоданов просто негодяй, не заслуживающий благородного отношения! Ну-ка, надави на него!»
– Как? – нахмурилась я.
– А вот так, сказано – нету, значит, нету! – развел руками бессовестный комдир.
– Дай-ка сюда! – Я выдернула из рук Петрова пластиковую папку с макетами и с размаху шлепнула ею о стол.
Звук получился замечательно громкий, и пыль взметнулась дымовой завесой.
– Сказано было – дадите премию, значит, дадите! – грозно сказала я. И тут же пустила в ход секретное оружие: – Дайте по-хорошему, а не то вот ка-ак упадет тугрик, вам же хуже будет!
Наш комдир, скажу я вам, избытком эрудиции не страдает. Подозреваю, что он просто не знал, что это за страшная такая штука – тугрик. И закономерно забеспокоился: мало ли, куда конкретно этот самый тугрик может упасть? А вдруг, не дай боже, непосредственно кому-нибудь на незащищенную плешь? Опять же, мои звучные удары папкой по столу могли вызвать у Андрея Петровича опасение, что и неведомый тугрик упадет не сам по себе, а с моей деятельной помощью. Я же, когда скандалю, такой энтузиазм проявляю, с каким не только отдельный тугрик – всю экономику государства обрушить пара пустяков!
В общем, премию свою я получила (буквально – выбила!), после чего не задержалась в офисе ни на секунду, легконогой сильфидой упорхнула прочь под производственный конфликт, возобновившийся с новой силой.
26
Лишь усевшись в машину, я осознала, что вынесла из конторы не только свою премию, но и чужую папку с рекламными макетами. Возвращаться, чтобы вернуть ее, я не стала. Сказано Сашке – нарисовать новые картинки, значит, нарисует, не треснет.
Пока я прятала в бумажник деньги, Зяма от нечего делать проявил профессиональный интерес к содержимому дизайнерской папки – вытащил картинки и принялся их рассматривать.
– Куда едем? – поинтересовался водитель.
– На автовокзал! – громко ответила я в продолжение и развитие легенды о поездке в Сочи.
Зяма взглянул на меня вопросительно, но я со значением сказала:
– Спокойно, Маша, я Дубровский!
Зяма кивнул и уткнулся в бумажки, но секундой позже ахнул, дернулся и сразу же замер, как самая настоящая трепетная барышня при виде мужественного разбойника с неясными намерениями.
– Ну, что еще? – сердито спросила я.
Зямина необычная порывистость мне очень не понравилась. В годину суровых испытаний я бы предпочла менее нервозного компаньона.
Братец механическим движением робота поднял повыше рассматриваемый макет. Я поглядела на него и не узрела ничего особенно ужасного. Ну, не шедевр сваял наш Сашка, так ведь его фамилия просто Петров, а не Петров-Водкин!
Картинка, чем-то поразившая Зяму, представляла собой откровенно халтурный макет карманного календарика на будущий год. Лицевую сторону этого рекламно-раздаточного материала сомнительно украшали фотография полнозубо улыбающейся девицы и слегка подредактированный слоган моего собственного сочинения: «Если вы всегда улыбаетесь, вы не идиот, а пациент клиники „Мегадент“! Девица на фото дивной красотой не блистала, но улыбка у нее была вполне голливудская. Поэтому я решила, что Зяма в шоке от моего текста, и в свое оправдание сказала:
– Слоган, конечно, дурацкий, но клиенту понравился.
– К черту слоган! – отмахнулся братец. – Ты на модель посмотри! Это же Машенька!
– Какая Машенька? – спросила я, уже догадываясь, что мы говорим не о подруге Дубровского.
И не о той ушлой особе, которая имела наглость объесть трех сказочных медведей.
– Здрасьте! Какая Машенька! Которую из вашей общей песочницы вперед ногами вынесли! Мы вчера ее хоронили, забыла?!
– Ах, эта Машенька! – Я с новым интересом уставилась на картинку.
На кладбище я покойную не разглядывала, а при жизни Машеньки не была с ней знакома, поэтому никакого представления о ее наружности не имела. А Машенька была ничего, интересная! Впрочем, Зяма на дурнушку и не позарился бы.
Слово «дурнушка» само собой проассоциировалось у меня с тощенькой дохленькой Сигуркиной, которую не приблизил к образу роковой красавицы даже экстравагантный тигровый окрас волосяного покрова. И ожили вдруг в моей памяти две сцены, прежде не казавшиеся мне значительными. Во-первых, я вспомнила, что видела, как Сигуркина старательно ловила у кладбищенских ворот машину и в результате уехала на большом сером джипе. Во-вторых, освежилось мое воспоминание о том, как привратник в доме на Нововасильевской докладывал Дашеньке Павелецкой о приходе нежданых гостей и подробно описывал любопытной мадам внешность Зямы. И возникла у меня дикая, но не лишенная интереса мысль, будто исчезновение Сигуркиной и убийство Павелецкой как-то связаны между собой.
– Дашенька была убита за считаные минуты до нашего с тобой прихода, – торопливым шепотом объясняла я Зяме, сидя в маршрутном такси «Автовокзал – аэропорт» и ожидая его отправления. – Мы-то думали, что случайно оказались не в том месте, не в то время. А что, если все было наоборот? Что, если Дашеньку спешно убили именно потому, что к ней явились мы с тобой?
– Дюха, это бред! – выслушав мое предположение без всякого удовольствия, заявил братец. – Случалось мне слышать о жестоком наказании женщин, встречавшихся с неподходящими мужчинами, но убивать даму для того, чтобы расстроить первое свидание, – это уже чересчур!
– Зяма, возьми свое эго и засунь его... Ну, в карман, что ли! – Я с трудом удержала рвущиеся с губ ругательства. – Я вовсе не думаю, будто Дашеньку убили только для того, чтобы помешать вашему роману! Скорее для того, чтобы не дать ей развязать язык!
Зяма смотрел внимательно, но видно было, что смысл моих слов доходит до него примерно так же, как радиосигнал до Луны, – медленно и с большой потерей качества.
– Объясняю по порядку. – Я решила не спешить, немного времени у нас было, до нужного места предстояло ехать минут десять. – У меня есть ряд взаимосвязанных предположений. Первое: вчера на кладбище, а потом и на поминках, ты со своим нездоровым интересом к ножкам покойницы крепко запомнился кому-то, кто не хотел привлекать лишнего внимания к похоронам вообще и к усопшей в частности.
– Тогда это точно не Машин муж, – рассудил Зяма. – Тот позвал гостей, как на праздник, даже пресса была – и пишущие газетчики, и фотокор «Утренней жизни»!
– Тут бы больше «Вечерняя смерть» подошла, – пробормотала я и вернулась к теме. – Предположение второе: этот самый «кто-то...
– Назовем его «Мистер Икс»! – подсказал явно заинтригованный Зяма.
– ...Он был вхож в дом к Дашеньке Павелецкой, которая знала что-то такое, что имело отношение к тем похоронам и не должно было стать достоянием гласности.
– Это сразу два предположения, второе и третье, – заметил Зяма, тем самым показав, что радиосообщение с Луной наладилось.
– Пусть два, какая разница? Одним предположением больше, одним меньше! – Мне не понравилось, что братец меня прерывает, и я ускорила темп повествования: – Предположение тре... Четвертое: вчера Мистер Икс, будучи в гостях у Павелецкой, слышит, что к ней пришел еще гость и по добросовестному описанию привратника заочно узнает тебя!
– И предположение пятое: Икс убивает Дашеньку, чтобы она не разболтала мне страшную тайну! – с подъемом провозгласил Зяма и тут же сбавил тон:
– А с чего он взял, что она непременно мне ее разболтает?
Я пожала плечами:
– Предположение седьмое: Дашенька Павелецкая была неудержимо разговорчива в постели!
– А ты знаешь, бывает такое! – оживился Зяма. – Вот, помню был у меня один интересный случай...
Нисколько не сомневаясь, что интересный постельный случай у братишки был далеко не один, я жестом отказалась прослушать историю из цикла «Новейший Декамерон Казимира Кузнецова» и задумчиво сказала:
– Кстати, из седьмого предположения вытекает восьмое: что Мистер Икс знал, какова Дашенька в постели! Из чего следует, что нам нужно обратить внимание на «Русский лес».
– Да, в лесу сейчас хорошо! – вздохнул Зяма, с тоской поглядев в окошко на душные каменные джунгли летнего города.