7. Одинокая смерть не так страшна. Бесполезно заботиться о том, как ты умрешь
Если кто-то умирает в одиночестве, то люди с сожалением называют его «бедняжкой», «несчастным». Но я совсем так не думаю.
Я считаю, смерть в одиночестве не худшим из зол. Ты ведь, умирая, никому не доставил беспокойства, не обременял семью уходом за тобой и тратами на лечение в больнице. Ты просто раз — и ушел навсегда. Поэтому я совсем не боюсь так умереть. Я всегда говорю старшему сыну с женой и соседям: «Если меня несколько дней не будет видно, то я, может быть, умерла. Поэтому спокойно заходите в дом». И это совсем не шутка. Даже сейчас, в свои восемьдесят девять лет, когда я сижу одна, то порой думаю: в любой момент меня могут забрать на тот свет! И это совсем не странно.
Утром в среду, четверг, пятницу, субботу за мной приезжает водитель на больничной машине, и я постоянно прошу его: «Если я не выйду в обычное время, то, наверное, я уже умерла, поэтому сходите, пожалуйста, в соседний дом к старшему сыну».
Раз мы рождаемся в одиночку, то и смерть встречаем одни. Когда ты умер, все заканчивается, поэтому, мне кажется, бессмысленно думать о том, каким тебя увидят, что о тебе скажут, каково будет твое «положение» после смерти. Нас могут хоть хвалить, хоть называть дураком, но к нам все это уже не имеет отношения. Что бы о нас ни говорили, мы все равно не услышим.
А еще я думаю, что, пока ты жив и здоров, бессмысленно беспокоиться о том, какая она, одинокая смерть. Единственное, о чем переживаю я, — как же мне не хочется умирать под капельницами или подключенной к аппарату искусственного дыхания. Массаж сердца, такой сильный, что ломаются ребра, кажется мне настолько болезненным, что я думаю: спасибо, не надо. Поэтому я все время прошу старшего сына: «Пожалуйста, не продлевайте мне жизнь. Если обнаружишь меня упавшей и еще чуть-чуть дышащей, оставь как есть, ненадолго. Если меня повезут в больницу, то сразу подключат к разным аппаратам, верно? Поэтому вызывай скорую так, чтобы я умерла точно к приезду в больницу». Вот что я ему твердо сказала.
Как бы то ни было, у всего есть начало и конец. Если мы рождаемся, то обязательно умрем. Можно умереть в одиночестве, можно умереть в больнице, но я думаю, главное — умереть спокойно, как подобает человеку.
Не стоит беспокоиться о том о сем, строить какие-то планы. Знаете, я думаю, что нужно с минимальными просьбами обратиться к родственникам, а потом пусть все идет естественным путем.
Заметки о прошлом. Эпизод 5. Беспокойство, печали, худшие дни в жизни и неустанная работа
Когда Цунэко-сенсей вернулась на работу, ее старшему сыну было пять лет, а младшему — всего два с небольшим года. Они переехали в новый дом, где собирались жить с родителями. Сейчас эти воспоминания вызывают у нее самую горькую усмешку: именно тогда, по ее словам, начались худшие времена.
Как я уже говорила, родители полностью взяли на себя моих детей — а потом и все остальное. О мальчиках они заботились очень хорошо, но вот меня от семейных дел все больше отстраняли. На спортивные соревнования, на школьные мероприятия — везде ходили только родители. Да еще и мои младшие братья-студенты начали приезжать в гости с ночевкой… В какой-то момент мы с мужем перестали быть хозяевами в собственном доме. Естественно, настроение у мужа портилось, он день за днем ругался со мной, ворчал, мол: «Мое место — только туалет». Он все больше выпивал, чаще шатался по питейным заведениям. Вот тогда-то все и началось: муж думал, что раз он зарабатывает, то может не думать о деньгах, и стал безудержно тратиться на гулянки. Он считал, что раз его заработка хватает на выплату кредита за дом и частично на жизнь, то о всех остальных тратах вообще можно не думать. А еще он винил во всем меня. И его родители меня тоже упрекали, говорили, что я с ним не считаюсь, уделяю ему мало внимания. А тем временем только мой заработок и помогал тащить дом на себе.
Для моей психики каждый день был испытанием. Меня будто загнали в тесную клетку, втиснув между мужем и родителями, и работала я полный день: курировала по восемьдесят пациентов, лечила амбулаторных больных, делала обходы палат, дежурила по ночам в ординаторской. Шестеренки моей жизни крутились как ненормальные, я с головой погружалась в работу, везде — и дома, и в больнице — было очень много вопросов, которые меня тревожили, при этом я так уставала, что жаловаться не было ни времени, ни сил. Но, думаю, именно благодаря этому опыту у меня появились черты характера, необходимые психиатру. Все те заботы научили меня эффективнее работать и с больными. Вот такая странная вещь человеческая жизнь.
Все эти распри и раздоры тянулись целых десять лет. Я продолжала жить с родителями, загруженная работой до предела. И только когда младший сын пошел в среднюю школу, мать с отцом наконец-то объявили, что возвращаются в родной город. Я вздохнула с облегчением.
В 1974 году (49-й год эпохи Сёва) я освободилась из «плена». И к тому времени уже стала опытным, востребованным врачом. В мою жизнь вернулись семья и воспитание детей, оба моих сына как раз были в расцвете пубертатного возраста. После работы я вскакивала в поезд, заглядывала в мясной, рыбный, овощной магазины, возвращалась домой и готовила ужин. Так и жила — бегая между больницей и домом с кучей продуктов. На работе гонка продолжалась: я была лечащим врачом десятков пациентов. Когда мне предстояло ночное дежурство, я готовила жаркое или рис с карри на два дня, утром звонила из ординаторской и по телефону будила сыновей. Когда день перед вступительными экзаменами в старшую школу совпал с ночным дежурством, я забрала сына с собой, чтобы он переночевал в ординаторской, так как боялась опоздать, а утром отвезла его из больницы в школу.
Тем временем муж продолжал шататься по барам. Когда он был пьян, у него появлялась неприятная привычка — поймать меня и детей и часами читать разные «проповеди»… Но и это я долго терпела. Только когда мне совсем надоело, я написала то самое заявление о разводе и грозно сказала: «Если не будешь вести себя как следует, я от тебя уйду». Муж тогда начал извиняться: «Прости, ну прости!» — и после этого некоторое время раскаивался, покупал нам торты, пытался исправиться. А через несколько месяцев все повторялось… Я махнула на него рукой и, как уже говорила, решила: главное — мир в семье и здоровье детей.
Может быть, моя решимость передалась сыновьям, потому что они выросли достойными людьми и смогли «встать на крыло».
Глава шестая. Как жить, чтобы каждый день был спокойным и размеренным
1. Даже сталкиваясь со сложными проблемами, верьте: все как-нибудь образуется
После окончания войны и до наших дней Накамура Цунэко-сенсей преодолела много испытаний, но свою жизнь прожила достойно. В последней главе, я, Окуда Хироми, до сих пор выступавшая в качестве стенографа, хочу тоже немного поговорить с вами. Я расскажу обо всем, чему научилась у сенсея.
Я тоже врач-психиатр, и не пришла бы в эту профессию, если бы не сенсей. Впервые мы встретились в больнице префектуры Нара. В моей памяти очень свежо воспоминание о Цунэко-сенсей, которая в белом халате сидела на краешке стола, а вокруг нее толпилось несколько врачей-мужчин.
В то время я стояла на распутье. Я готовилась стать врачом хосписа, получить специальность, которая тогда была необычной, но вскоре у меня появился ребенок, и мне пришлось уйти с основной работы. Ежедневные «битвы» на поле воспитания ребенка, бесконечные проблемы в семье приводили меня в уныние, к тому же я постоянно размышляла, каким врачом стану и как дальше жить. Временную подработку я нашла в доме для престарелых, пристроенном к психиатрической больнице.
В один из дней Цунэко-сенсей неожиданно сказала мне:
— А что, если вам попробовать стать психиатром? Психиатрия вам подходит.
— Врачом-психиатром? Я? Неужели я смогу?
— Конечно, сенсей, у вас все получится. И еще. Если работать врачом, когда воспитываешь маленького ребенка, то профессия психиатра лучше всего. Любой опыт в жизни человека пригодится, ничего не бывает бесполезного. Я поговорю о вас с главным врачом, доверьтесь мне.
Сенсей выполнила обещание, все тут же решилось, и началась моя переквалификация в психиатра. Я ходила как привязанная за сенсеем, все время искала ее глазами.
Я и сейчас восхищаюсь ею. Самое тяжелое время войны и послевоенный период, когда всем приходилось мириться с лишениями, она пережила, полагаясь только на свои силы. Стала врачом, вышла замуж, работала до изнеможения, не имея ни минутки на жалобы. Слушая рассказы сенсея, я будто смотрю увлекательную драму. И почему-то все мои проблемы кажутся маленькими-маленькими. Появляется ощущение, как будто я могу все что угодно!
Когда я встречаюсь с сенсеем и мы начинаем разговаривать, мне легко верить в лучшее. Я особенно хорошо запомнила несколько ее фраз.
«Если жить спокойно и размеренно, все потихоньку наладится».
«Если вы едите досыта, спите в безопасном месте, а работа дает вам возможность вести минимально нормальную жизнь, то все будет хорошо».
«Если что-то не складывается, не тревожьтесь так сильно».
Эти слова сенсея напоминают мне, что из-за недопонимания между людьми не стоит постоянно переживать, а печаль, уныние и одержимость недостижимыми идеалами довольно бесплодны. Просто таковы наши изобильные времена, мы обостренно воспринимаем даже то, что не стоит особого беспокойства. Я сама каждый раз, когда попадаю в жизненный тупик и разочаровываюсь, как будто слышу слова: «Ничего, все как-нибудь сложится». И как ни странно, они вселяют в меня мужество. Я готова попробовать еще раз. Я не сдамся!
2. Если провести четкую грань между своей и чужой жизнью, то будет гораздо меньше ненужных волнений и стрессов
У Цунэко-сенсея очень мало желаний.
Она всегда опрятно и аккуратно одета, но я ни разу не видела у нее дорогущих сумок или аксессуаров. Она не гурманка, не гонится за изысканной едой, у нее нет увлечений, требующих больших затрат. Она никогда не стремилась к высокому положению или шумной славе. Каждый день она просто жила изо всех сил и старалась делать то, что могла.