Глава 45
Что-то жужжит в ухе Сэма, и он открывает глаза.
Вокруг кромешная тьма и холод.
Он стоит на четвереньках посреди улицы, прямо на мосту. Он видит дом Сидни Пиджен в сотне футов от себя. Наверху горит свет, и у окна стоит какая-то фигура. Прищурившись, Сэм успевает разглядеть под бейсболкой густые каштановые кудри. Окно открыто, и подросток машет Сэму. – Ты меня видишь! – Кричит Сэм, радостно размахивая в ответ. – Это я! Сэм Статлер! – Он начинает хихикать, ожидая, что мальчишка сейчас помчится от окна вниз по лестнице, где ворвется в гостиную Сидни и найдет взрослого, чтобы позвонить 911. Но малец этого не делает. Вместо этого он продолжает плавно махать рукой, и внезапно Сэм понимает, что ошибся. Парнишка не подает ему сигнал, он его даже не видит. Он разгоняет дым от косяка в руке, закрывает окно, выключает свет и исчезает.
Сэм перекатывается на спину, ощущая во рту кислый привкус крови. Свет фар приближаются к холму; чья-то машина. Должно быть, это Сидни возвращается из тренажерного зала. Она выскочит из своего минивэна и спросит, какого черта он делает посреди дороги в такую погоду…
Мотыльки снова набрасываются на него, и Сэм открывает глаза, в желудке поднимается желчь, когда он вспоминает удар в лицо и понимает, что он не снаружи. Его вернули в дом и заперли в комнате. Сэм подтягивается, чтобы сесть, и ощупывает стену, пока пальцы не находят дверь. – Выходи, выходи, где бы ты ни был, – хрипит Сэм. Его горло воспалено, а рот убийственно болит; он тянется к щеке и обнаруживает глубокую рану. – Меня пора переодеть и побрить, Альберт. Ты же не хочешь, чтобы я позвонил «Домашним Ангелам Здоровья» и сообщил о нарушении первого принципа в их гребаном руководстве для сотрудников: «Когда хорошо выглядишь, хорошо себя чувствуешь!» Ты, мелкий сумасшедший говнюк?
Наконец его пальцы нащупали выключатель. Яркий свет на мгновение ослепляет, но затем Сэм промаргивается, прогоняя туман, и осматривает свою одежду, стены вокруг и груды коробок у ног.
Сэм ошибся. Он не в комнате. Он в гардеробной.
До двери рукой подать, и Сэм наклоняется к ручке. Дверь открывается, свет изнутри освещает кровать с лоскутным одеялом и его кресло. Сэм откидывается обратно. Это гардероб в «его» комнате. Он внимательно рассматривает коробки. Как минимум две дюжины коробок, аккуратно сложенных у стены, на каждой аккуратным почерком написано: «Агата Лоуренс».
Агата Лоуренс. Женщина, которая умерла в этой комнате.
Сэм снова подтягивается в сидячее положение, спину пронзает боль. Он дотягивается до верха стопки и тянет вниз коробку. Та падает прямо на его гипсовые повязки, содержимое рассыпается по полу вокруг. Сэм ждет и прислушивается. Пока тихо. Он берет толстую черную книгу, переворачивает и читает на обложке: Чарльз Лоуренс, 1905–1991. Внутри – черно-белая фотография молодой пары и двух мальчиков, позирующих на крыльце Дома Лоуренсов.
У Сэма начинается приступ смеха. – Зачем он запихнул меня в гардероб?
– Хммм, давай посмотрим. – Это голос Энни, пробивающийся сквозь боль в его затуманенном мозгу. – Он запихнул тебя в гардероб с коробками мертвой женщины. Может быть, потому что он… – Она замолкает, ожидая, что Сэм заговорит. – Ну же, давай, придурок. Думай.
– Потому что он хочет, чтобы я в них заглянул? – Спрашивает Сэм.
Энни молчит.
Сэм бросает альбом и бегло просматривает остальные бумаги, разбросанные по полу гардеробной: оригиналы архитектурных чертежей, вырезки из газет 1930-х годов об основании «Лоуренс Кемикал», письма с военного корабля в Тихом океане. Ящик за ящиком он находит финансовые документы, банковские выписки, пенсионные счета. Из одного из ящиков выпадает фотография: девочка-подросток с ярко-рыжими волосами. На ней свитер-кардиган и джинсы, в пальцах зажата сигарета, и Сэм сразу узнает в ней, в этих огненно-рыжих волосах, женщину с фотографий в рамках на полке библиотеки Альберта. Это была не мать Альберта, как предполагал Сэм. Это была та самая женщина – Агата Лоуренс.
Он возвращается к коробке, из которой выпала фотография, и находит в ней коробок поменьше, в котором лежат два аккуратных ряда незапечатанных желтых конвертов. Сэм выбирает один и достает письмо.
23 августа 1969 года
Привет, красавчик.
Я приехала в Принстон сегодня утром, и он такой же помпезный и буржуазный, как я и предполагала. Мои родители настояли на том, чтобы меня подвезти, и я еле дождалась, пока они уедут. Я в восторге от мысли, что мне не придется говорить с ними, хотя бы три месяца. Прощай, семья, и скатертью дорога. Кампус кишит телевизионными камерами, репортеры полны решимости услышать, каково нам, первым женщинам, поступившим в университет. Декан устроил специальный прием для всех нас, и пока мы пили вино внутри, толпа пещерных мужланов протестовала, держа плакаты с надписью «Верните старый Принстон». Бедняги, с ними никто в жизни не переспит.
Сэм складывает пожелтевший листок бумаги и кладет его обратно в конверт, затем пробирается пальцами к передней части коробки и первому письму. 24 июля 1968 года. Чикаго.
Привет, красавчик…
Сэм прислоняется спиной к стене, игнорируя пульсирующую боль в голове и мерзкое ощущение в желудке, и начинает читать все с самого начала.
Глава 46
Я отдергиваю дрожащей рукой занавески и отваживаюсь выглянуть во двор. Слава богу. Стервятники улетели.
Трое из них («журналисты») кружили вокруг с прошлой ночи, когда общественность узнала, что автомобиль Сэма обнаружили на складе «Стор-Мор» на 9-м шоссе. Им хватило наглости парковаться на моей подъездной дорожке, разрывать мой газон следами своих шин и нацеливать свои чудовищные камеры на мой дом. «Дополнительные кадры». Я слышал, именно это сказал один из них, пока я этим утром сидел, забаррикадировавшись в своей спальне и ожидая, когда они уйдут. Они не убирались, пока не отсняли, что хотели, то и дело громко отпуская шутки о том, как, черт возьми, машина этого парня оказалась на складе.
Я расскажу вам, как, стервятники: я взял тайный ключ и спустился в кабинет Сэма на следующее утро после бури, а когда увидел его там, на полу, и вспомнил, что я сделал (последовал за ним и ударил лопатой), то запаниковал. Я надел пару латексных перчаток и воспользовался картой из его бумажника, чтобы открыть счет в интернете. Я запер Сэма в его кабинете, а сам поехал в «Стор-Мор», попав туда по пин-коду, который пришел на его телефон, (я выудил его из кармана пиджака Сэма). А потом я вернулся домой, под ледяным дождем по пустынным улицам и понятия не имея, что делать.
Но потом Энни привела меня к Стивену Кингу, и я ясно осознал, что мне нужно сделать: самому вылечить Сэма и все исправить.
Все было бы прекрасно, если бы Сэм не решил вскрыть замок на двери и порыться в моих личных вещах, включая фиолетовые папки, не говоря уже о праве человека на личную жизнь.
Я знаю, что он это сделал. Доказательством был тот беспорядок, что он оставил мне убирать. Папки, порванные на корешках, опрокинутые ящики, охранный ордер, на который подал заявление сын Линды – все это было свалено в кучу посреди комнаты. Если бы Сэм мне позволил, я бы сам все объяснил.
Все очень просто. Мы с Линдой были друзьями, и ей нравилось, что я рядом. Все испортил ее тупоголовый сынок, который выставил наши отношения в неверном свете, намекая на что-то неуместное. С самого первого дня я знал, что он меня невзлюбил – называл «сестрой Найтингейл[63]», чего я не понимал, пока не почитал о ней. Но не имело значения, что он там думал, ведь меня наняли не для заботы о самом Хэнке, а присматривать за его матерью, с шести вечера до девяти утра, четыре раза в неделю. За Линдой Пеннипис, самым добрым человеком на свете.
Тремя месяцами ранее, в возрасте восьмидесяти девяти лет, у нее случился инсульт. Она не могла говорить, но я видел по ее глазам, как ей нравилось проводить со мной время. В те ночи, когда она не могла уснуть, мы допоздна пересматривали что-нибудь с Мэри Тайлер Мур. Я кормил ее своими кукурузными хлопьями «Келлогс», которые агентство выдавало всем, кто работал в ночную смену. Она молча смотрела телевизор, но я чувствовал, какую радость это ей доставляет. Пока не появился Хэнк и все не разрушил. Я проглатываю отвращение, вспоминая, как он вошел на кухню, а я стоял у плиты в халате Линды и готовил омлет. Меня уволили, и часа не прошло.
Видишь, Сэм, я бы рассказал. Я говорил, что этому есть хорошее объяснение. Точно так же, как есть хорошее объяснение для другого большого вопроса, которым ты наверняка задаешься. Как получилось, что я заполнил целую папку фактами о тебе? Одно слово: судьба.
Момент, когда судьба вмешалась ради нас: список из одного пункта.
1. Пекарня, как раз перед обедом, в первый вторник апреля. Я сидел в кабинке в мужском туалете, раздумывая, стоит ли жаловаться, что чай, который я только что выпил, недостаточно горячий, а ты стоял у раковины снаружи и говорил по телефону о своей угасающей мечте об идеальном офисе. Я все это выслушал: местечко, откуда ты приехал, пропахло марихуаной, и риэлтору больше нечего было тебе показать. Ты сказал, что едешь навестить мать, и я понятия не имел, пока не открыл дверь, что это вы – доктор Сэм Статлер, блестящий психотерапевт из статьи «Двадцать вопросов» в местной газете, чьи труды я так одержимо читал. Мне больше нечем было заняться, и поэтому я решил последовать за вами на своей машине, вверх на гору, к «Бурным водам». Я объезжал стоянку, пока вы сидели в своем роскошном автомобиле, и вот тогда-то, в момент озарения, мне пришла в голову идея: я мог бы предоставить вам идеальное помещение под офис.
Зачем мне это делать, спросишь ты? Потому что я хороший парень. Потому что я забочусь о людях, Сэм, и ценю работу, которую ты проделал, помогая другим осмыслить травмы их детства. Настолько, что я поехал домой и распечатал листовку. Мне потребовалось не более получаса, чтобы найти твою машину, припаркованную за банком, и подсунуть объявление на твое лобовое стекло. И о, чудо, ты позвонил буквально через несколько минут.