Вадим Каретин, подавшись из ряда, с ухмылкой взглянул на меня и на Аркадия.
— Довольно секретничать! Сейчас начальство выйдет, примите бодрый вид...
Вскоре перед строем появились Володя Верещагин и Боря Берзер, командир и комиссар отряда. Володя, студент пятого курса, был строителем-ветераном, он выезжал на сибирские стройки три года подряд и накопил немалый опыт. Неулыбчивый, немногословный, с какими-то замедленными движениями, он окинул нас скучноватым взглядом и сказал кратко и внушительно:
— Работать на совесть, ребята, одним словом, на полную мощность. Сил про запас не оставлять. Сейчас подойдут машины и развезут вас по объектам. А пока можете разойтись, подождем немного...
Боря Берзер сказал что-то Верещагину, и Володя, подняв руку, задержал строй:
— Одну минуту, товарищи! Заболел Сережа Брагинский. Вместо него бригадиром назначается Растворов Аркадий. Все.
Вадим удивленно захлопал выпуклыми глазами, хихикнул льстиво и от этого глупо.
— С повышением тебя, Аркаша.— И протянул руку. Аркадий отбросил ее.
— Отстань! Они с ума сошли! Какой из меня бригадир?,. Ошибка какая-то. Надо выяснить...— Он ушел выяснять вопрос о внезапном своем назначении, а ко мне обратился Вадим.
— Что говорил тебе Аркадий? — Он осторожно взял меня под руку.
Я отстранилась.
— Спроси у него сам.
— Мне он не скажет.
— Так почему же должна говорить я?
— Ну да, конечно... Я догадываюсь. Что-то связано с Еленой, да?
Я отвернулась от него к Эльвире. Она спросила озадаченно:
— Хорошо ли, что Аркадий у нас будет? Уж очень такой... сумасшедший. Житья не даст.
— А что нам до него? Будем работать хорошо, никто не придерется... Ты есть хочешь?
— Еще бы! Я даже умыться не успела, не то что кусок проглотить...
— Сейчас принесу.— Я сбегала в палатку, схватила бутерброды, еще московские, сделанные Нюшей, и вернулась назад.— Вот тебе, один с сыром, один с копченой колбасой. И мне такие же...
Мы отодвинулись в сторонку от толпы. Эльвира, торопясь, жевала зачерствевший хлеб и уже сухой, покоробившийся сыр.
— Ты где была вчера? С Алешей? Счастливая: есть с кем время проводить. Я ждала, ждала тебя... Так и уснула... А Елена еще интересней стала, значительней. Глаз не оторвать, какая красивая! Только рано замуж вышла. Я на ее месте сперва поиздевалась бы над мужиками вдоволь, отомстила бы им за нас всех. Они повертелись бы хороводом вокруг меня.— Она коротко всхрапнула, ударив в землю пяткой, ноздри обреченного на реформацию носа напряглись. Я засмеялась, обнимая ее:
— Бодливой корове бог рог не дает, Эля...
Машины за нами не пришли. Отряд — частью на попутных грузовиках, в автобусах, частью пешком — добирался к месту работу.
Нашей бригаде достался нелегкий объект: подготовка и бетонирование площадки причала чуть выше Гордого мыса. Мы прибыли туда в назначенный срок, но машин — бульдозеров, грузовиков со щебенкой, с раствором — не было. Пусто. Ребята бесцельно бродили по берегу, кидали в воду камешки, жалели, что не захватили удочки,— хорошо бы забросить крючок на хариуса, что ходил тут в прозрачной глубине.
— От такой работенки не устанешь,— ухмылялся Вадим. Многие уже поснимали рубашки и подставили спины солнышку.
Аркадий нервничал: его деятельность в новом качестве начиналась неудачно. Ребята, задрав головы, глядели на утес, уносящийся в поднебесье, где в сквозной голубизне плескалось и трепетало алое пламя флага. Напоминали:
— Между прочим, Аркадий, под сенью знамени люди должны трудиться. Это обязывает. А мы загораем. Непорядок.
— Отстаньте! Растворов ожидающе глядел на дорогу.— Без ваших шуточек тошно!
Часа через полтора приполз бульдозер. Потом спустились с горы большие, вместительные машины с железными кузовами. На одной из них приехал машинист катка. Аркадий, подойдя к водителям, сказал, подавляя в себе гнев:
— Вот что, уважаемые механизаторы: технику вам вручили не для того, чтобы она по милости вашей пребывала в сиротском состоянии, она должна быть использована не меньше как на семьсот процентов.
Один шофер, толсторожий, курносый, с нагловатым настоем во взгляде, стоял на подножке своего грузовика, повиснув на открытой дверце, и ухмылялся. Ковбойка на нем была измазана мазутом до полной потери первоначального цвета, брюки засалены и сплошь в прорехах — есть такие рабочие, которые носят одежду по принципу: чем грязнее, тем милее. Он предупредил с насмешливой ленцой:
— Вы, уважаемые товарищи, голоса не поднимайте, мы такого обращения не любим. И вы нас на провокации не толкайте. Мы знаем, как работают студенты,— загорать поможем! — Механизаторы засмеялись, переглядываясь между собой.— Показывай, куда сваливать. Другим рейсом крепкой влаги привезу к обеду, хотите? Это веселей!
Слив раствор, он укатил, помахав на прощание грязной рукавицей. Сгрузила бетон и вторая машина и тоже отъехала. Машинист завел каток и стал утюжить площадку, готовя ее под бетон. В другом конце бульдозерист разравнивал щебенку. Аркадий, наблюдая за неторопливостью, с которой шло движение на «объекте», крякнул и поморщился от сдержанной муки возмущения, рвущегося из самого сердца:
— Ударная комсомольская называется!
— Они думают, мы бездельничать приехали,— сказал Вадим Каретин.— При таких условиях не очень-то разгонишься. И заработаешь лишь на обратный билет, не больше...
— Да, заработаешь,— с презрительной усмешкой повторил Аркадий непривычное для них обоих слово.
С горы спускались Верещагин и Берзер. Командир отряда был мрачен, комиссар взволнован и суетлив. Аркадий двинулся им навстречу.
— Машины не пришли вовремя? — спросил Верещагин.
— Да, опоздали часа на два,— ответил Растворов.— За серьезных работников нас не считают, для них мы вроде тяжкой нагрузки — терпят, но не жалуют... Надо что-то делать, ребята, надо разбить это предвзятое и ложное представление о нас. Учтите, здесь, на этой стройке, видят студентов впервые...
— Отлучись на некоторое время.— Верещагин сосредоточенно катал под подошвой круглый камешек.— Пойдем к начальнику. Да, Растворов, возьми еще кого-нибудь дли представительства.
— Вот Женю Токареву,— подсказал Боря Берзер.— От женской половины.
Попутный грузовик довез нас до управления. Начальника строительства на месте не оказалось, он обещал скоро прийти, и секретарь попросила подождать. Мы сели рядком на стулья и присмирели, ожидая. Боря придвинулся ко мне поближе.
— Как тебя встретил муж? С делами замотался — не могу урвать минутку, чтобы поговорить.
— Хорошо, Боря,— ответила я шепотом.
— Как живет Елена? — Черные, без блеска глаза его были печальны.— Как она выглядит? Не такая стала... Ну, не прежняя...— Он смущенно запнулся.
— Ты хочешь спросить, не подурнела ли? Нет. Стала еще краше. Повзрослела немного, настоящая женщина, сибирская жемчужина!.. Да, да.
Боря улыбнулся.
— Ты всегда превозносила ее. При Аркадии не рассыпай таких восторгов, не буди в нем зверя...
Наконец появился начальник, молодой, озабоченно-веселый, принес сияние неба в голубых глазах. Задержался у порога.
— К вам, Иван Васильевич,— сказала секретарь.
Начальник широким жестом указал на дверь в свой кабинет.
— Прошу,— пропустив нас вперед, прошел сам и сел за стол.— Подвигайтесь ближе. Слушаю вас, друзья. Желательно покороче.— Остановив на мне взгляд, кивнул головой,— Добрый день.— И опять ко всем: — Кто изложит кратко суть вопросов?
Опередил всех Аркадий Растворов. Он был нетерпелив и не любил промежуточных разговоров, считая их праздными.
— У нас к вам несколько вопросов и один ультиматум.
Заявление Аркадия, видимо, понравилось Ручьеву, брови его приподнялись, шире распахнулась небесная голубизна.
— На вопросы отвечу. Ультиматум воспринимаю как атаку, которую положено отбивать.
— Он погорячился немного,— сказал Верещагин, с осуждением покосившись на Аркадия.— Ничего страшного нет.
— А я и не боюсь.— Ручьев обратился к Аркадию: — Итак, выкладывай первый вопрос.
— Вам известно, что на многих стройках страны работают студенческие строительные отряды?
— Слыхал.
— Что работают они совершенно замечательно?
— Ну, я думаю, это не стандарт...
— Нет, не стандарт, но наша норма жизни и деятельности.
— Допустим.
— Вы желаете воспользоваться нашей силой, нашими знаниями, нашим энтузиазмом, в конце концов, на пользу вашего строительства?
— Конечно.
— Тогда с самого начала уделите нам максимум внимания, нет, мы просим не особого внимания, а обыкновенного, разумного...
Мы с Берзером переглянулись с удивлением: что сталось с Растворовым, с человеком темного, стихийного нрава, с бретером? Неужели пробудилось чувство ответственности, или это спортивный азарт, или жажда доказать кому-то, что он способен на нечто иное?..
— Итак, ваш ультиматум...— сказал Ручьев заинтересованно.
Верещагин ровным, скучноватым, хотя и твердым голосом заявил, не поднимая глаз от клочка бумаги, на котором машинально выводил квадратики и кружочки:
— Мы спаяны железной дисциплиной, я подчеркиваю — железной, трудовой. Нам не хотелось бы ее ослаблять. Мы просим вашего распоряжения о следующем: предоставить нам транспорт для перевозки людей на дальние объекты; обеспечить нас стройматериалами, механизмами; на время рабочего дня машины подчинить нам; день у нас начинается в восемь утра точно.
— А сегодня как начали? — живо спросил Ручьев.
— На два часа позже,— резко ответил Аркадий.— И несуразно.
Ручьев, склонив голову, записывал что-то в блокнот красным карандашом, жирно, с сильным нажимом, как бы выражавшим его характер; волосы, медленно сползая, завесили лоб; откинув их, он заключил беседу:
— Условия ваши принимаю. Согласен со всеми требованиями. Договор вступит в силу с завтрашнего дня. Всего доброго, ребята. В случае чего прямо ко мне.
Мы вышли из помещения на крыльцо. На площади стояли легковые машины, автобусы, крытые грузовики. Было жарко и пыльно.