лько половина Польши отойдёт к Советам, что Польша получит «компенсацию» в виде территории, отрезанной от Германии, и что в этом перекроенном государстве будут проведены «свободные выборы», звучала насмешкой для каждого, кто знал, что вся Польша и половина Германии, которой Польша должна была быть «компенсирована», перейдут из под нацистского господства в советское рабство, и что армии западных союзников должны были быть остановлены, чтобы не помешать этому.
Поэтому, когда в Ялте президент Рузвельт попросил разрешения «поставить вопрос о Польше», от благородных «принципов» Атлантической хартии уже не оставалось и следа. Он начал со ссылки на то, что «в Соединённых Штатах проживают 6 или 7 миллионов поляков», показывая этим, что для него вопрос заключался не в Польше, а лишь в голосах на выборах, после чего он предложил ампутацию восточной Польши по линии Керзона, добавив странное замечание, что «большинство поляков, как и китайцы, хотят лишь сохранить лицо»; многие наблюдатели того времени отмечали частую бессвязность в его речи, и в этом случае он также не объяснил, как потеря польской территории могла помочь полякам «сохранить лицо». Рузвельт был подготовлен, для такого предложения хорошо знавшим своё дело советником. Эдвард Стеттиниус, который хотя и был в то время номинально государственным секретарём США, но по-видимому не принимал большого участия в направлении иностранной политики, сделал тогда запись, что «президент попросил меня прислать ему юриста для консультации о формулировке заявления о польских границах; я послал к нему Альджера Хисса». Черчилль остался в одиночестве, заявив свой последний протест на тему о первоначальных «принципах» и о тех целях, с которыми якобы была начата Вторая мировая война: «Мы пошли войной на Германию за свободу и суверенность Польши. Каждый здесь знает, чего нам это стоило при нашей неподготовленности, мы рисковали нашей жизнью, как нации. У Великобритании нет территориальных интересов в Польше. На карте стояла только наша честь, и мы обнажили меч за Польшу в ответ на зверское нападение Гитлера. Я никогда не соглашусь ни с каким решением, которое не даст Польше свободы и независимости… Позже, когда ему пришлось уступить давлению Рузвельта и Сталина, он заявил с горечью: „Нас обвинят в том, что британское правительство уступило во всём в вопросе о (польских) границах, и не только согласилось с советской точкой зрения, но и активно её поддержало… Великобританию обвинят в том, что она бросила Польшу на произвол судьбы…“ В конечном итоге видно и ему не оставалось ничего иного, как подписать соглашение, а когда впоследствии в Лондоне состоялся „парад победы“, польские соддаты в английских мундирах, первыми поднявшие оружие против Гитлера, сидели в трауре в своих казармах.[38]
Чёрное дело было сделано и, вместо свободы слова и религии свободы от страха и нужды, народы восточной Европы были отданы во власть режима тайной полиции и концентрационных лагерей. Казалось, что ничего худшего сделано быть не могло, однако было сделано нечто ещё хулшее: согласно «протоколу о германских репарациях», было разрешено и распространено на побеждённых наихудшее изобретение советского терроризма, рабский труд, поскольку этот документ узаконивал получение «тремя правительствами» репараций от Германии в форме «использования германской рабочей силы».
Было ещё и дополнительное соглашение, согласно которому западные союзники рассматривали всех русских военнопленных в Германии как «дезертиров», подлежащих возвращению в Советский Союз. На бумаге всё это выглядит менее страшно. Но каковы были результаты этой политики для живых людей, видно из свидетельства преп. Джеймса Чутера, английского военного священника и одного из четырёх тысяч пленных из распущенного германского лагеря для военнопленных, пробравшихся навстречу наступавшим западным союзникам в 1945 г.: «Вдоль восточного берега реки Мульде скопилось множество людей… десятков тысяч беженцев, прибывших раньше нас. Река Мульде была демаркационной линией, на которой остановились американцы и до которой должны были продвигаться русские. Американцы не пускали никого через реку, кроме германских солдат и союзных военнопленных. Время от времени, отдельные беглецы в отчаянии бросались в воду, чтобы избежать ожидаемого зверства Советов. Чтобы избежать подобных инцидентов и отпугнуть беглецов, с западною берега время ом времени, слышались очереди американских пулемётов… грозное предупреждение всем, кто хотел бы спастись, переплыв реку». Таков был финал Второй мировой войны, и соглашение, освящавшее все эти ужасы (в котором сталинская подпись присоединилась к обоим подписавшим Атлантическую хартию в 1941 г.), торжественно объявляло: «Настоящей декларацией мы подтверждаем нашу веру в принципы Атлантической Хартии».[39]
Под конец ялтинской конференции произошёл ещё один любопытный эпизод. Во время последнего разговора «с глазу на глаз» между Рузвельтом и Сталиным накануне отъезда президента, собиравшегося встретиться с королём Ибн-Саудом, Сталин заметил, что «еврейский вопрос был очень трудным; они (русские) также хотели создать „еврейский национальный очаг“ в Биробиджане, но из этого ничего не вышло: евреи оставались там два-три года, а затем разбегались по большим городам». Тогда президент Рузвельт, в манере члена аристократического клуба, уверенного, что его хозяин также состоит в нём, «сказал, что он — сионист, спросив, является ли им маршал Сталин?» На читателя этих записей это производит впечатление, что тут два деловых человека подошли, наконец, к сути дела. Сталин ответил, «в принципе — да», но тут же добавил, что «от него не укрывается трудность вопроса». И здесь грузинский налётчик, грабивший банки, производит лучшее впечатление, как государственный деятель, и говорит в более деловом тоне, чем любой из западных лидеров за последние 40 лет, ни один из которых не видел в этом вопросе никаких «трудностей» (Черчилль заранее клеймил все разговоры о «трудностях», как антисемитизм). Нет сомнения, что этим кратким обменом мнений разговор на эту тему не закончился, но в официальном отчёте дальнейших подробностей не содержится. В тот же последний день официальных совещаний конференции Сталин спросил Рузвельта, какие уступки он собирается сделать королю Ибн-Сауду, на что президент ответил, что «он мог бы предложить ему только одну уступку, а именно отправить к нему (Ибн-Сауду) шесть миллионов американских евреев» (эта цитата засвидетельствована источниками, но вычеркнута из официального текста). Приведённые цитаты, за исключением последней, взяты нами из официального издания «Конференции на Мальте и в Ялте в 1945 г.», опубликованного Госдепартаментом США 16 марта 1955 г. Газеты вышли на следующее утро, 17 марта, с заголовками на всю первую страницу, типичным для которых был заголовок в канадской «Монтреаль Стар»: «Столицы мира в ужасе после раскрытия секретов Ялты». Всё это, разумеется, ерунда: в 1955 году общественность воспринимала подобные сообщения с полным безразличием, будучи доведённой с помощью контроля печати до состояния бессильного одурения, предсказанного в «Протоколах» 1902 г.
Как исторический документ, разоблачения ялтинских протоколов достаточно красноречивы, однако они далеко не полны. Очень многое из них было вычеркнуто (мы привели только один пример), в том числе наверняка самое худшее. В мае 1953 г., под давлением со стороны американского Сената, Госдепартамент приступил к печатанию неподчищенных текстов, причём до июня 1956 г. должны были выйти из печати протоколы всех двенадцати совещаний на высшем уровне военного времени. Однако, до мая 1956 г. были опубликованы только ялтинские протоколы, и те подчищенные цензурой. Два сотрудника Госдепартамента, которым была поручена подготовка документов к печати и которые настаивали на её полноте и спешности, д-р Дональд Дозер и г. Брайтон Баррон, были уволены в отставку в начале 1956 г., хотя ещё в апреле 1955 г. со стороны президента Эйзенхауэра последовало заявление: «Я думаю, что глупо было бы… скрывать какие-либо документы военного времени, включая мои собственные ошибки. Надо опубликовать всё, на чём общественность США могла бы научиться из прежних ошибок для принятия правильных решений в настоящее время».
Перед увольнением на пенсию Баррона «подвергли усиленному промыванию мозгов, чтобы добиться от него согласия на изъятие ряда важных документов». Он был вынужден заявить своему начальству, что готовящаяся ими к изданию компиляция «извращена, неполна и плохо подчищена с целью обелить прежние правительства и ввести американский народ в заблуждение». История с ялтинскими документами показывает, что через 10 лет после войн государственная власть всё ещё была в руках «чужеземной группы», сумевшей во время войны подчинить экономику, военные операции и государственную политику целям «распространения» революции. И теперь ещё та группа была в состоянии игнорировать заявления президентов и действовать вопреки воле Конгресса США; возжи были полностью в их руках. Это означает, что проникновение в американское правительство и его аппарат агентов мировой революции, начавшееся со дней первого президентства Рузвельта в 1933 г., не было устранено и к 1955 году, несмотря на многочисленные разоблачения: а поскольку это так, то и в любой третьей мировой войне все силы Америки смогут снова быть направлены на скрытый, но по-прежнему первоочередной план создания мирового коммунизированного общества (третья фаза ленинского плана). Втянутые в такую войну народные массы снова будут воевать за цели, прямо противоположные тем, которые будут предподнесены им в ходе какого-либо нового «Перл-Харбора».
Подрыв жизненных основ Запада не ограничивался одними Соединёнными Штатами, но распространился на весь западный мир; если мы в этой главе описываем, главным образом, Америку, то это делается лишь потому, что после войны мошь и богатство Америки так выросли, что злоупотребление ими сможет решить судьбу всего мира. Как уже было нами показано, такое же положение наблюдалось и в Англии — стране, из которой произошли заокеанские нации, в том числе самые многочисленные из них, Канала и Австралия.