– Макроджер, ты когда-нибудь слышал о капитане Мобладе? – спросил я.
Тот покачал головой.
– Совершенно ничего. Но то, что он сумел одолеть Клинта, автоматически делает его самым страшным пиратом в здешних морях… Хотя погоди, есть же ещё Монте-Винчи… Значит, он на первом, Моблад этот второй, Клинт на третье отодвинулся… Дьявол раздери, получается, я вылетел из призовой тройки! Обидно…
– И почему это, какого бы нового капитана мы ни встретили, он всенепременно оказывается наистрашнейшим и сверхужаснейшим?.. Я даже начинаю подозревать, что кое у кого напрочь отсутствует фантазия и чувство меры, – пробурчал Крюк4.
Здоровенное насекомое, почему-то смутно напоминавшее цифру 4, с сердитым жужжанием закружилось вокруг него, норовя укусить за нос.
– Ай!.. – сказал Крюк. – Ладно, ладно, молчу… Уж и сказать ничего нельзя.
Он склонился к уху Роллинза и принялся шептать тому что-то неразборчивое.
– Но где?.. – вопрошал я тем временем доктора. – Моблад этот, Клинт, Дженни?.. Где они все сейчас?
– Понятия не имею, кто такая Дженни, а вот Клинт… Тоже не имею понятия, где он. Думаю, вернулся в Сан-Януарио. Здесь-то ему что делать?
– А сокровища? – спросил Макроджер. – Он тут никаких сокровищ не зарывал случайно, а?
Стокеш лишь пожал плечами.
Все нити оборвались, всякая надежда была вновь потеряна. Мне начинало казаться, что я тщетно стараюсь поймать за хвост не какую-то там птицу, а целого слона удачи, причём слон отчаянно сопротивляется.
– Кстати, доктор, я же совсем забыл, у меня для вас есть пациент, – сказал я.
– Что же ты молчишь?! – Стокеш мигом вскочил на ноги. – Среда, бери мой чемоданчик! Нельзя терять ни минуты. Когда ещё на этом острове мне представится шанс спасти больного ребёнка?.. Скорее на помощь!
– Да-да… Только, пожалуйста, бинтов с собой побольше захватите. Это… гм… довольно крупный мальчик.
– Ага, поспешите-поспешите, – сказал Роллинз. – А мы пока здесь вас подождём.
– В засаде. А то вдруг Клинт вернётся, – добавил Крюк.
– Зачем?.. – начал было Макроджер, но Роллинз незаметно – как он, по-видимому, считал – наступил ему на ногу. – Гм… Да, зачем мы все вместе-то пойдём? Вы уж сами как-нибудь, без нас.
Пантомима эта очень мне не понравилась, но Стокеш и его мохнатый ассистент уже почти исчезли в джунглях, а потому я быстро сказал д’Арманьяку:
– Проследите, пожалуйста, чтобы они тут не… В общем, чтобы не как обычно.
И вслед за явно соскучившимся по работе доктором поспешил обратно к морю.
За время моего отсутствия форт сильно изменился. Ворота были починены и заперты на засов, внутренние помещения сияли чистотой, из кухни доносился аромат банановой похлёбки. Патрик нёс караул на смотровой вышке.
Едва успев с ним поздороваться, Стокеш ринулся к больному. Ещё на бегу раскрыл чемоданчик. Замелькали шприцы, ланцеты, скальпели, тампоны, расширители, зажимы, дефибрилляторы, иглы, нитки, пинцеты и ножницы. Лихая косынка из бинтов в сочетании с чёрным пятном вокруг глаза превратила Монморанси в настоящего пиратского слона.
– Доктор, а где вы так здорово слонолечению научились? – спросил я.
– Практика, практика и ещё раз практика. Здесь, в Сан-Януарио, каждый практикующий врач волей-неволей ветеринаром станет. Даже если б это моим хобби и не было. Видел бы ты, какие звери среди этих пиратов попадаются… Прирождённые суперхищники.
Стокеш затянул на повязке последний узел и дал Монморанси шоколадку.
– Ну вот и всё, вот и полное лимпопо. Будет у тебя ухо лучше прежнего. И нечего было так бояться и трястись.
– По-моему, он ещё трясётся, – сказал я.
– Нет, это не он. Это… – нахмурив лоб, Патрик сосредоточенно прислушивался. – Это ворота. Кто-то ломает ворота!
К частоколу форта мы подбежали в тот самый миг, когда одна из досок ворот треснула и разлетелась в щепки под ударами топора. В образовавшуюся щель протиснулось человеческое лицо.
– А вот и капитан Акаб!.. – воскликнуло оно.
При виде такого зрелища Среда завизжал от ужаса. Акаб же при виде Среды завизжал от восторга.
– А-а-а, какой великолепный образец истинной галлюцинации на фоне маниакально-парафренического синдрома в кристаллизованной стадии! И я практически уверен, что вдобавок он у меня осложнён бредом величия. Восхитительно!.. Эй вы, галлюцинации, отдайте моего белого кита и разойдёмся по-хорошему! Вам-то он на что сдался? А мне для важного дела нужен.
– Ты ошибся, здесь хирургическое отделение. Психиатрия на соседнем острове, – сказал доктор, выступая вперёд и заслоняя собой Монморанси. – А если не оставишь моего пациента в покое, то, клянусь Гиппократом, ампутирую тебе головной мозг.
– Ага, так вот кто пришил киту эти дурацкие ноги!.. Какая ирония, вообразить только… И эти докторишки ещё смели заявлять, что это, мол, у меня садистическое расстройство личности, ха!.. Я сейчас прямо наяву слышу, как несчастная жертва твоих ужасающих экспериментов взывает ко мне: «Загарпунь меня, Акаб!.. Пожалуйста, загарпунь!..»
Я вопросительно посмотрел на Монморанси. Монморанси посмотрел на меня и изо всех сил отрицательно замотал хоботом.
– Нет, – сказал Стокеш, – это к тебе взывает делириум тременс. Именно к таким печальным результатам приводит неумеренное употребление рома. Что ж, будем лечить… Среда, подай-ка мне пилу Джильи.
Голова Акаба мгновенно исчезла из отверстия.
– Даю вам десять минут на размышление! – донёсся из-за частокола его удаляющийся голос. – Это моё последнее слово, клянусь громом! Если вы откажетесь выдать кита, вместо меня будет говорить самая психопатическая и диссоциальная из моих двадцати четырёх множественных личностей.
– Друзья мои, нужно приготовиться к обороне, – сказал доктор. – Несите сюда всё оружие, какое только найдётся в форте.
– Никакого не найдётся, – сказал Патрик. – Есть только бананы и банановая похлёбка. Но зато её много. Я пока ждал, на всех готовил, с запасом.
– Хм… Это плохо. Но хорошо. Будем обходиться тем, что есть… Среда, ты на смотровую вышку. Наблюдай за манёврами противника, в драке от тебя всё равно толку мало.
– Это почему? – спросил я. – Он же здоровый как лошадь, и у него когти, клыки… Да он одним хвостом всех запросто раскидает.
– Среда не может причинить вред человеку. Нравственный закон внутри него не позволит.
– А допустить, чтобы вред человеку был причинён его бездействием, это он может, что ли?
– Да нет, ты не понял. Он с утра краткий курс истории философских учений в пяти томах сожрал. И теперь сытый. А когда кастороиды сытые, они добрые и всех любят, как самих себя. Даже врагов… В общем, не теряй времени и разжигай огонь под кастрюлями. Похлёбка должна быть горячей!.. Патрик, Монморанси, ваша зона ответственности – северная стена. Она самая длинная, китобои непременно атакуют с той стороны. Я же возьму на себя ворота…
То и дело рискуя ошпариться, бегал я между кухней и частоколом с кипящими кастрюлями в руках. И уже готовился завершить последний рейс, когда ощутил вдруг, как трещат и прогибаются подо мною изъеденные термитами половицы. В следующий миг я уже летел вниз. Упал навзничь, пребольно ударившись всеми частями тела разом обо что-то твёрдое и холодное. Множество неразличимых в темноте мелких предметов с острыми гранями впивалось мне в спину.
Ощупью добрался я до ближайшей стены. Пошарив руками, обнаружил укреплённый на ней факел. Чиркнул огнивом. Вспыхнувшее пламя озарило табличку: «Убедительная просьба ногами по сокровищам не ходить. Клинт».
Я перевёл взгляд на пол. Уж не знаю, как Клинту удавалось выполнять собственное предписание, но мне это было явно не по силам. Весь пол глубокого и узкого – напоминавшего, скорее, колодец – подвала был сплошь усыпан толстым многодюймовым слоем…
– Пиастр-р-ры!.. Пиастр-р-ры! – закричал попугай.
К тому времени он уже приноровился цепляться за моё плечо столь мёртвой хваткой, что не покинул насиженного места даже во время падения с пятнадцатифутовой высоты. Надо полагать, за долгие года битв и штормов механизмы естественного отбора вывели породу специальных пиратских попугаев с доминантным геном противоударности.
Из самого тёмного угла сокровищницы донеслось зловещее шипение. Покрытая чешуёй тень молнией скользнула среди груд золота и через секунду обнаружил я, что вновь лежу на полу, будучи не в силах – в который уже раз за мою недолгую пиратскую карьеру – пошевелить ни рукой, ни ногой. Тугие кольца змеиного тела опутывали меня от головы до пят. Я закричал. Кольца сдавили мне грудь, словно информируя, что лучше этого не делать.
– Попугай, – зашептал я тогда, – к призраку… на помощь…
– Ух ты!.. – сказал призрак, с восторгом обозревая сокровища.
– Кхм-кхм… – сказал я.
– Ух ты!.. – сказал призрак, с восторгом обозревая меня. – Настоящий санянуарский лаокооновидный полуудав! Я про таких даже у Линнея не читал. Как тебе его удалось раздобыть?.. А погладить можно?
– Прекрати свои дурацкие шутки, – прошептал я, – и освободи меня от этой твари… Спасибо.
– Ой, да ладно тебе… Не за что. Не стоит благодарности. Я ж этого всё равно делать не собираюсь. Во-первых, я призрак, а не серпентолог. Во-вторых, лаокооновидные полуудавы занесены в красную книгу мудрости Одина. А мне проблемы с викингоидейцами не нужны, даже не уговаривай. И вообще, чего ты распереживался-то так, не понимаю? Он же не кусается.
– Это он сейчас не кусается. И что, это его, по-твоему, менее страшным делает?
– Нет, конечно. В том-то вся и штука. Полуудавы – жутко страшные! Они полуудавливают свою добычу, не позволяя ей шевелиться и издавать громкие звуки, и держат так до тех пор, пока…
– Пока что?
– Пока не переварят.
– Но для этого он должен меня сначала проглотить!.. Ай!..
Кольца стиснулись. Громкие звуки издавать, пожалуй, и впрямь не следовало.
– Вот уж глотать он тебя менее всего собирается. Ещё раз объясняю: полуудавы – страшные. И прекрасно об этом знают. Если же он тебя проглотит, то кто-нибудь по ошибке может принять его за шляпу. А разве шляпы страшные?.. Нет уж, полуудавы о своей репутации заботятся. И переваривают добычу снаружи. Живут они долго, спешить им некуда… Так что, переваривайся спокойно, времени у тебя ещё куча. Рано или поздно непременно сыщется какой-нибудь святой Георгий местного разлива и тебя освободит.