Он подошел ближе к барьеру, и по мере того как всадник пошел на прыжок, вместе с ним подался вперед, как бы желая передать ему все, что было у него самого в «руках».
Лошадь закинулась.
— Просидел! Опоздал! — закачали головами ветераны.
— Главное, — продолжали они, — чтобы не только выигрывать, а выигрывать красиво. Древнее правило олимпийцев! А при теперешних нормативах это становится все труднее. «Голы, очки, секунды» — результат! Этим все диктуется. А зрелище где?
— Сядь в седло, сядь в седло! — вдруг чуть не хором закричали они всаднику, который слишком подался вперед, опережая движение коня.
Наконец сказали они так:
— Придут новые Лиловы, на него самого, может быть, вовсе не похожие. Но все-таки о нем вспомнит каждый, кто захочет себе представить, что есть истинное спортсменство в нашем деле.
Вот и ответ. Пора в обратный путь. Дорога убегает из-под колес автобуса, как бы отодвигая в панораме заднего стекла этих троих, оседлавших полосатое бревно, на историческую дистанцию.
И только четвертого с ними нет.
Вл. Артамонов
СЕКРЕТ УСПЕХА(Инга Артамонова)
Замечательная спортсменка Инга Артамонова потрясла спортивный мир своими фантастическими результатами, она смогла сделать то, что не удалось сделать ни одной конькобежке за всю историю мировых коньков — стала четырехкратной абсолютной чемпионкой мира.
В 1962 году Инга установила сразу в одном соревновании каскад феноменальных мировых рекордов, побив 4 прежних. 10 раз она была чемпионкой мира на отдельных дистанциях, 5 раз абсолютной чемпионкой СССР, 27 — чемпионкой СССР на отдельных дистанциях, свыше 10 раз улучшала мировые рекорды… Сколько бы Инга еще могла сделать?! Но в 1966 году трагически оборвалась ее жизнь, на 30-м году…
Выступая на торжественном заседании в Большом театре, посвященном Дню 8 марта, Инга сказала:
— Мы (спортсмены. — В. А.) всегда чувствовали, что за нами стоят миллионы советских людей. Какая это радость быть полпредом Страны Советов, делегатом великого народа — строителя коммунизма!
Радость ее зиждилась на необыкновенном чувстве ответственности перед своей Родиной. Один пожилой человек писал ей в те годы: «Милая Инга, я Вас не знаю как человека, но люблю и «болею» за Вас. Вы даже не представляете, что Вы делаете для страны. Большое тебе спасибо, дочка».
Инга получала тысячи писем самого различного содержания. Во многих из них был неизменный вопрос: «В чем секрет Вашего успеха?»
…Инга всегда спокойно относилась к своим победам. Все кругом шумят, хвалят, поздравляют… А она смотрит с недоумением, и на ее лице будто написано: «Товарищи, произошла ошибка, это не обо мне, что вы?» И такого легковесного признания («Я в следующем году пробегу еще лучше») от нее и не услышишь. Только когда приехала она с первенства мира, где выиграла свой второй лавровый венок, а под глазами синяки, тут, как говорится, все налицо. И какой ценой ей давался спорт, тоже становилось понятным. Не на банкетах, нет, когда светилось в бокалах шампанское в ее несть, а она искрилась от счастья, не на парадах, когда на ней были чемпионские ленты с медалями… А вот именно в эти минуты. Есть одна фотография Инги, которая в тысячу раз больше может сказать о цене ее побед и о ней как о человеке, чем сто красивых эпитетов. Ее запечатлели в момент приступа язвы. Глаза ввалились, губы делают усилие, чтобы получилось глотательное движение… Больно, очень больно там внутри! Но в глазах терпеливость. Спокойная, упрямая, гордая. Потом, когда все пройдет, Инга может отшутиться («Сейчас очень модно иметь какую-нибудь болезнь») или признаться матери в своих «достижениях» по излечению язвы («Мама, а я вчера даже кусочек куриной шкурки съела, и, ты знаешь, ничего…»).
Я тоже искал истоки ее успехов. Не так это просто, как кажется на первый взгляд! Даже брату. Но когда я вновь и вновь задумываюсь над вопросом «В чем секрет ее успехов?», невольно вспоминаю наш каток. И смысл опять не в том, что окна нашей комнаты выходили чуть ли не на лед. И не в том, что, много тренируясь с детства, Инга сумела поэтому стать классной спортсменкой. Нет. Хотя кататься действительно она начала очень рано (на массовом катке, наверное, лет с десяти).
С годами она крепла физически, лицо румянело (а ведь в детстве у нее обнаружили туберкулез).
Все это являлось прелюдией к мировой известности, но, если быть педантичным, причина все-таки не в том, что она рано приобщилась к конькам, волею судьбы оказавшись в благоприятных условиях конькобежного двора (ведь сколько там ребят жило, а из многих так и не получилось классных спортсменов), а в том — и это самое главное, — что, накатав за многие годы большое количество километров, не напрягаясь, испытывая при этом радость от движения, она на 80 процентов подготовила из себя конькобежку, не подозревая об этом и храня в неприкосновенности свои нервные ресурсы. Ведь она каталась не по принуждению!
И вот эта непосредственность в тренировках, без заботы о каких-то спортивных результатах, которые она должна обязательно показать, породила в ней и другое качество — умение не думать о предстоящих соревнованиях, воспринимать изматывающую, настоящую тренировку как ту радость, что у нее воспиталась от общения с родным катком. И характер у нее по этой же причине был такой — не принимать все близко к сердцу… Причем искусственной эту ее черту нельзя назвать.
Ингу не жди с катка, прежде чем не смолкнет там музыка и диктор Водя (так прозвали радиста Бориса) не произнесет в 22.45:
— Внимание, время катания окончено, просьба освободить территорию катка, повторяю…
Специально посмотришь в окно, а она все катается, увертываясь от милиционеров-преследователей. Минут через двадцать слышишь — стучится (не в дверь квартиры) в стенку, которая выходила на лестничную клетку. Врывается веселая, взбудораженная, морозная. Чтобы умерить ворчание бабушки, обнимет ее, а та сразу растает. Инга чуток перехватит чего-нибудь и спать — не шелохнется до самого утра, хоть из пушки пали. Или придет, расскажет, как один парень «пристроился» за ней на катке и все катается, катается, а отставать ему неудобно от девчонки, хотя и рослой. А у нее шаги размашистые, мощные (Инга каталась в байковом черном костюме, на «гагах», давнишних, уже поржавевших; шаровары заправлены были в светлые шерстяные носки). И вот круг за кругом, а парень не отстает, тянется.
— Я уже круг десятый пошла, обернулась, а он, бедный, весь запарился, а на одиннадцатом гляжу — зашатался и к сугробу. — И рассказывает этот случай без издевки. Конечно, сначала хотелось проучить парня, чтоб знал, с кем тягается, а потом жалко его стало.
О надвигающейся мировой известности Инги никто из родных не подозревал. Когда ей было лет 12, в семье полушутя-полусерьезно обсуждался вопрос об Ингиных занятиях спортом (это после того, как ей предложили заниматься в гребной секции). Вот мать и говорит:
— Надо выбрать что-нибудь полегче, например лыжи. — Ничего себе полегче, да? А бабушка тут же:
— Ну, к черту лыжи, запутаются еще ноги в этих палках.
Так выдвигались кандидатуры многих видов спорта. Инга колебалась, не подозревая, конечно, что ее будущее — коньки. Но пошла она в греблю и добилась там, как известно, тоже немалых успехов (стала чемпионкой СССР среди девушек; в 17 лет выполнила норму мастера спорта, была в восьмерке загребной; ее предполагали включить в сборную команду Советского Союза для поездки на чемпионат Европы среди взрослых).
После нескольких лет занятий греблей Инга стала еще сильнее и очаровательней. Летнее солнце, свежий речной воздух на водном стадионе «Динамо» оказали благотворное влияние на нее. Инга, бывало, приедет со сборов — прямо вся шоколадная от загара (загорала она быстро), и лишь одно в ней было неизменно — голубенькие глазенки; вся спокойная-спокойная, ничем не расстроишь. И добродушная, безмятежная, даже беспечная и чуточку равнодушная ко всему на свете.
Но чувствовалось, что большой любви к гребле у Инги нет. Любовь эта уже была воспитана — к катку, и, конечно же, в конце концов взяла свое.
Старый московский дом на Петровке (он был построен в 1836 году), который иначе называли обиденским — по имени его бывшего владельца, помнит многое, в том числе и первые шаги, сделанные Ингой… Она родилась 29 августа 1936 года. Природа подарила ей отцовский большой рост, его спокойную натуру. А от матери она унаследовала сильный характер.
Матери пришлось нелегко, особенно после того, как бросил семью отец и мать стала рассчитывать только на себя: ведь к еде в послевоенные годы дети проявляли повышенный интерес — еды не хватало. Уходила мать на работу рано утром, когда все еще спали, а приходила, когда бабушка, Евдокия Федотовна, уложит внуков спать. А весь «прожиточный минимум» семьи складывался из зарплаты матери и бабушки, работавшей санитаркой в диспансере.
Это и есть та самая «знаменитая» бабушка, которая всем без исключения Ингиным приятелям нравилась до глубины души своим своеобразным, прямым и справедливым характером, непосредственностью и золотым сердцем. Инга для нее была самой любимой из всех на свете.
Бабушка вообще симпатизировала людям высокого роста, таким, к примеру, как ее муж — он погиб в гражданскую войну, и людям с хорошим, незлобивым нравом, какой был у Инги. А сама бабушка была маленькая-маленькая, сухонькая такая, прямо «капельная», и любила все выспрашивать, когда кто-нибудь из наших знакомых оказывался у нее в гостях:
— С кем живешь? Сколько получаешь? Кем у тебе работает мать? — Причем мы всегда заранее в шутку предупреждали наших новых друзей, незнакомых с этой бабушкиной причудой:
— Ребята, будет вас бабушка о чем спрашивать, не юлите, отвечайте все как есть.
И где бы мы потом ни встречались с ними, первым был вопрос:
— Ну как там бабушка живет?
И вот эта маленькая старушка, которая могла по какому-нибудь пустяку расстроиться и заплакать, никого не боялась, если это диктовалось интересами внучат, и бросала вызов человеку любого положения. Не всегда оказывалась права, но в своей искренней «борьбе» за справедливость была неповторима.