Гай Луцилий в 130-х гг. до н. э.: «Часто римляне в сраженьях были побеждаемы, но ни разу – в целых войнах; ну, а это главное».[16] Отношения, которые Рим налаживал со своими соседями, имели, однако, далеко идущие последствия. Союзники, которые должны были только поставлять живую силу, представляли самую многочисленную, но не единственную категорию. На некоторые сообщества в центральной Италии римляне распространили римское гражданство, причем иногда полное, включая право голосовать и баллотироваться на выборах, сохраняя при этом гражданство и своего города, или же «гражданство без права голоса» (cives sine suffragio). Были люди, проживавшие на захваченных территориях в колониях (coloniae), которые не надо сравнивать с современным понятием «колонии». Это были новые (или разросшиеся) города со смешанным населением, как правило, из местных народностей и переселенцев из Рима. Статусом полного римского гражданства обладали немногие. У большинства были так называемые латинские права. Это не было гражданством как таковым, скорее это был пакет прав, которым обладали латинские города с незапамятных времен. Позднее эти права были более точно сформулированы как право вступать в брак с римскими гражданами, право на заключение сделок с римлянами, на свободное перемещение и т. д. Обладатели латинских прав занимали промежуточное положение между полными римскими гражданами и иностранцами, или hostis.
Загадкой остается, откуда взялась такая сложная мозаика статусов. Римские авторы I в. до н. э., и вслед за ними современные специалисты в области права склонны считать ее частью мудреной, до мелочей продуманной системы гражданских прав и обязанностей. Но скорее всего, такое мнение – плод позднейшего обоснования правоведов. Маловероятно, чтобы римляне IV в. до н. э. проводили жаркие дискуссии о конкретных последствиях введения статуса cives sine suffragio или о подробностях привилегий, полагавшихся жителям «латинских» колоний. Более правдоподобно, что новые отношения с разными народами внешнего мира выстраивались на основе импровизаций, с использованием или приспосабливанием уже существовавших, примитивных категорий гражданства и этнической принадлежности.
Последствия вновь оказались революционными. Римляне, распространяя гражданство на людей, которые никогда не имели прямого отношения к городу Риму, разрушали вековую жесткую связь между понятиями «быть гражданином» и «быть жителем» конкретного города, которая казалась сама собой разумевшейся для людей классической эпохи. Был запущен беспрецедентный процесс, в результате которого появилась возможность не только стать римлянином, но и быть гражданином одновременно двух городов: своего родного и Рима. Создание новых латинских колоний по всей Италии изменило значение слова «латинский», этническая принадлежность была заменена на политический статус, не связанный с национальностью или территорией. Все это подготовило почву для выработки модели гражданства и «приобщенности», которая легла в основу римских идей о принципах управления страной, политических правах, национальной принадлежности и государственности. Эта модель быстро распространилась на соседние территории и послужила фундаментом для Римской империи.
Причины и объяснения
Нет более яркого символа изменений отношений Рима с окружающим миром, чем возведенная в начале IV в. до н. э. огромная стена вокруг города. Построенная после ухода галлов, она имела периметр 11 км и толщину, достигавшую в некоторых местах 4 м. Это одновременно был и гигантский строительный проект (по одним подсчетам, трудозатраты составили 5 млн человеко-часов), и горделивая заявка на выдающееся положение в мире. Античные историки, поддерживаемые современными исследователями, не сомневались в том, что именно в это время Рим развивает военную активность вне круга ближайших соседей. Нет сомнений также и в том, что, однажды начавшись, экспансия подпитывалась силами все новых народов, вступавших в союз с победоносным Римом.
Но что являлось первопричиной изменений – вопрос непростой. Что произошло в IV в. до н. э., что подняло военную активность римлян на новую ступень? Ни один античный автор не отважился ответить на этот вопрос, не считая сомнительной идеи: мол, семя господства над миром каким-то образом упало в подходящую почву. Не исключено, что после вторжения галлов римляне, страшась вновь оказаться в подобной ловушке, предпочли на будущее вынужденной самозащите превентивную агрессию. Возможно также, что несколько случайных побед на региональном уровне, позволивших получить приток живой силы от новых союзников, запустили механизм дальнейших завоеваний. Так или иначе, не последнюю роль могли сыграть кардинальные изменения во внутренней политике Рима.
До сих пор, обсуждая этот период, я рассматривала отдельно внутреннюю историю Рима и развитие его завоеваний. Это делает изложение более ясным, но в ущерб оценке влияния политики «дома» на отношения с жителями «зарубежья» и наоборот. К 367 г. до н. э. борьба сословий имела гораздо более существенные по масштабу последствия, чем прекращение политической дискриминации плебеев. К управлению государством отныне допускались не по праву рождения, а по богатству и достижениям. Это как раз и нашло отражение в эпитафии Барбату: хоть и принадлежал он к патрицианскому роду Сципионов, выделены его должности, личные качества и выигранные битвы. Никакие достижения не могли сравниться с ратными победами, которые охотно предъявлялись и громко праздновались. Желание представителей новой элиты выделиться победами в битвах не могло не повлиять на усиление военной активности и развитие военного дела.
С другой стороны, расширение власти над все более отдаленными народами и запросы армии спровоцировали нововведения, которые в корне изменили жизнь в самом Риме. Один из важнейших примеров – чеканка монет. С древних времен в городе существовала стандартная система определения денежной стоимости в зависимости от веса металла. В статьях «Двенадцати таблиц» предлагалось оценивать штрафы в весовых единицах бронзы. Однако чеканки монет как таковой в Риме не было до конца IV в. до н. э. Первые «римские» монеты были изготовлены в южной Италии, возможно, для выплат по военным расходам и строительству дорог.
Если попытаться обобщить, что же превратило относительно простой мир «Двенадцати таблиц» в сложный порядок, характерный для 300 г. до н. э., то из всех факторов, безусловно, выделяются размер территории, охваченной властью и влиянием Рима, и организационные задачи, продиктованные все возрастающим масштабом военных действий. Грубо говоря, программы логистики, необходимые для обеспечения транспортом, вооружением и расходными материалами для подготовки наступления с участием 16 000 римлян (по Ливию) и такого же количества союзников, предполагали развитие такой инфраструктуры, какая и не снилась еще в середине V в. до н. э. Я все время старалась не использовать такие современные термины, как «альянс» и «договор», применительно к римской действительности V в. до н. э. Но к концу следующего века паутина связей Рима со всеми частями полуострова и разнообразные схемы взаимоотношений с разными сообществами Италии сделали употребление этих терминов более уместным. Римская сложность выросла из военной экспансии.
Семейный склеп Сципиона Барбата, может быть, и выглядит теперь архаично, да и любому римлянину, вошедшему в него в I в. до н. э., он мог тоже показаться старомодным с его простоватой отделкой из грубого местного камня и слегка устарелой орфографией надписи – «consol» вместо «consul», например. Но для своего времени Барбат принадлежал к новому поколению, по-новому обозначившему понятие «быть римлянином» и место Рима в мире. Его потомки пошли еще дальше, и в следующей главе мы обращаемся к ним.
Глава 5Шире круг
Потомки Барбата
Сципион Барбат выстроил свою усыпальницу с размахом, так что в течение последующих 150 лет тридцать его потомков смогли там присоединиться к нему. Род Сципионов дал Риму нескольких видных представителей, равно как и немалое количество неудачников и бездельников. Восемь эпитафий Сципионов сохранились более или менее целиком, некоторые из них посвящены тем, кто не оставил в истории заметного следа, ни в чем не преуспел или умер молодым, а еще женщинам. «Тот, кто был здесь похоронен, не был превзойден в доблести (virtus). Всего двадцати лет от роду он был поручен могиле – в случае если вы спросите, почему никакой должности не поручили ему», – объясняет одна эпитафия середины II в. до н. э. в довольно агрессивной манере. Еще одна надпись вынуждена обратиться к достижениям отца молодого человека: «Его отец разгромил царя Антиоха». Жизнь других усопших давала больше поводов для гордости. Эпитафия сыну Барбата провозглашает: «Он взял войною Корсику, Алерию; а в городе /Он Бурям храм воздвиг, обещанный за помощь».[17] Его флот был почти потоплен бурей, и в благодарность за спасение он воздвиг храм соответствующим богам.
У других членов семейства было больше поводов для гордости. Публий Корнелий Сципион Африканский, правнук Барбата, сумел разгромить Ганнибала в 202 г. до н. э.: он высадился на африканской территории Карфагена и в битве при Заме разбил наголову противника, не без помощи слонов, которые в панике бросились вспять и растоптали своих же воинов. Могила Сципиона Африканского находилась в его имении в южной Италии, для римлян она позже стала местом паломничества. С достаточной уверенностью можно считать, что среди памятников в родовом склепе были надгробия его брата Луция Корнелия Сципиона Азиатского, того, кто «разгромил царя Антиоха» в Сирийской войне в 190 г. до н. э.; его двоюродного брата Гнея Корнелия Сципиона Гиспалла, ставшего консулом в 176 г. до н. э.; его приемного внука Публия Корнелия Сципиона Эмилиана. Усыновленный семьей Сципионов Эмилиан вторгся в Северную Африку и довел до конца дело Сципиона Африканского: в 146 г. до н. э. он разрушил Карфаген и продал в рабство бо́льшую часть оставшегося в живых населения города.