contiones), часто проводившиеся непосредственно накануне голосования. На сходках политические оппоненты склоняли народ каждый на свою сторону (к примеру, на сходке Цицерон произнес Вторую и Четвертую речи против Катилины). Как часто проводились эти сходки и сколько народа их посещало, нам доподлинно неизвестно. Зато остались свидетельства о том, какие страсти там разгорались и какие громкие возгласы сопровождали дебаты. В I в. до н. э. ворона, пролетавшая на свою беду над собранием, от страшного шума упала замертво.
Ходили анекдоты, показывающие, с каким усердием проводилась предвыборная агитация. Полибий передал нам историю про сирийского царя Антиоха IV Эпифана (прозвище означает «славный» или даже «явленный Бог»), сына царя Антиоха Великого, которого разгромил Сципион Азиатский. В молодом возрасте этот Антиох пробыл в Риме больше десяти лет в качестве заложника, пока его не обменяли на младшего родственника, того самого, которому Полибий помогал организовать побег. Вернулся он на Восток, отягощенный некоторыми римскими привычками. Это касалось в основном налета народолюбия: он заговаривал со встречными людьми на улицах, раздавал подарки простым людям и посещал мастерские ремесленников. Больше всего соотечественников поразили его выходы на базарную площадь в тоге, он пожимал руки посетителям базара, уговаривал отдать свои голоса за него, словно изображая римского кандидата, ведущего предвыборную агитацию. Такие выходки настолько озадачивали жителей сирийской столицы Антиохии, непривыкших к подобному поведению монаршей особы, что они поменяли его прозвище с Эпифана на Эпимана (что означает «безумный», «юродивый»). Очевиден урок, который Антиох хорошо усвоил в Риме: народ вещь полезная, особенно его голоса.
Не менее забавным кажется рассказ Валерия Максима про очередного члена семьи Сципионов во II в. до н. э., Публия Корнелия Сципиона Назику. Во время выступлений перед выборами на должность эдила он пожимал руки избирателям (очень распространенный обычай среди кандидатов, как тогда, так и теперь). Неожиданно ему попалась пара сильно натруженных рук, и молодой аристократ решил остроумно поинтересоваться: «Не имеешь ли ты привычки ходить на руках?»[27] Его слова были услышаны толпой, и народ решил, что он насмехается над бедностью и тяжелым трудом. Результат был предрешен: Сципион проиграл выборы.
Так какая же политическая система установилась в Римской республике? Равновесие между различными интересами было не столь честным, как рисовалось Полибию. Бедные никогда не попадали на верхушку власти, простые люди не могли перехватить политическую инициативу; аксиомой была формула: чем богаче гражданин, тем большим политическим весом он обладает. Но подобный перекос характерен и для многих современных стран так называемой демократии: и в Риме тоже богатые и привилегированные граждане соревновались между собой за высшие должности и власть, которые им давались путем голосования и с согласия простых людей, притом что никто из простых избирателей не имел средств на выдвижение собственной кандидатуры. Как молодой Публий Корнелий Сципион Назика смог убедиться, успех богатых – дар, принимаемый из рук бедных. Богатым пришлось усвоить урок: они зависели от народа как единого целого.
Империя послушания
Полибий был уверен, что устойчивое государственное устройство обеспечивало хорошую основу для развития успеха за пределами Рима. При этом он побывал в гуще военных событий на стороне Рима, испытал на себе агрессивность римской власти, демонстрировавшей нескрываемые амбиции завоевать весь мир. Римляне «не только возымели смелую мысль, – писал Полибий в конце своего изложения Первой Пунической войны, – о подчинении и покорении мира, но и осуществили ее». Но не все были с этим согласны. «Некоторые эллины» думали, что успех римлян был «случайным и бессознательным».[28] Многие в Риме настаивали, что их быстрая экспансия была следствием того, что они вели справедливые войны, сражались при поддержке богов в целях самозащиты или поддержки союзников, которые часто звали их на помощь. И никакой агрессии, разумеется.
Если бы Полибий прожил еще сотню лет и увидел статуи полководцев выше человеческого роста с земным шаром в руках, то он наверняка порадовался бы правоте своих слов. Жажда мирового владычества, безусловно, проявляется во многих латинских выражениях о могуществе римлян в I в. до н. э. и позднее. Юпитер в «Энеиде» Вергилия предрек римлянам: «вечную власть». Однако логика его же собственного повествования продемонстрировала, что Полибий ошибался, считая, будто и в далекие времена римляне увлекались идеологией агрессивного империализма или доктриной «предопределения судьбы». В реальности во всех слоях римского общества присутствовала жажда славы, страсть завоеваний и жадность до добычи в результате побед. Не в последнюю очередь надежда на богатые трофеи поманила народ, проголосовавший за начало Первой Пунической войны. Но какими бы фантазиями ни обменивались гости на Сципионовых пирах, ни одна из них не оборачивалась планом мирового господства.
Подобно тому, как распространялось влияние Рима в пределах Италии, римская экспансия III и II вв. до н. э. вне полуострова выглядела значительно сложнее, чем победоносный парад легионов, стройными рядами прошедших по завоеванным территориям, как нам изображает известный миф. Во-первых, римляне были не единственными действующими лицами в этом спектакле. Это не был уютный мир миролюбивых народов, тихо занимавшихся своим делом, когда врывались ненасытные головорезы из Рима. Какой бы скепсис, вполне оправданный, ни вызывали попытки римлян объяснить свои войны исключительно просьбами союзников и друзей о помощи (известное оправдание для самых кровавых войн на земле), внешнее давление на политику Рима сбрасывать со счетов нельзя.
Восточное Средиземноморье, от Греции до современной Турции и еще дальше, являлось основной ареной военных действий Рима в этот период. Это была неспокойная территория с постоянно конфликтующими политическими силами, меняющимися участниками союзов и неутихающими гражданскими войнами, подобными тем, что раздирали первоначально Италию, но гораздо мощнее. Это было наследие Александра Македонского, применявшего тактику налета и грабежа на покоренных землях. Он умер в 323 г. до н. э., и ему не пришлось расхлебывать последствия своих побед и ломать голову над тем, что же делать с завоеванными народами. Его преемники создавали конкурирующие династии, которые включались в непрекращающиеся войны друг с другом и с мелкими соседями по периферии своих государств. Пирр был одним из таких правителей, Антиох Эпифан – другим. Последний, вернувшись домой после плена в Риме и поупражнявшись в популистской политике, за десять лет своего правления (с 175 по 164 г. до н. э.) умудрился затеять войны с Египтом (дважды), с Кипром, Иудеей (спровоцировав восстание Маккавеев), Парфией и Арменией.
Чем более могущественным рисовался Рим там, за морем, тем более охотно с ним входили в альянсы враждующие партии и искали его расположения. Представители Востока то и дело появлялись в Риме в надежде найти моральную поддержку или заручиться военной поддержкой. Это постоянная тема исторических трудов о том периоде: во время подготовки военной кампании Эмилия Павла против Персея было отмечено множество посланников, просивших римлян обуздать амбиции Македонии. Самая яркая иллюстрация этого заискивания перед римлянами, пожалуй, связана с городом Теосом на западном побережье современной Турции. На одной надписи середины II в. до н. э. описывается попытка втянуть Рим в локальный, нигде более не упомянутый конфликт по поводу прав на землю между Абдерами, городом в Северной Греции, и местным царем Котисом.
Выгравированный на камне текст представляет собой благодарственное письмо от жителей Абдер жителям Теоса. Теосцы перед тем согласились послать двоих людей в Рим, «лоббистов» в современном понимании, чтобы те уговорили римлян поддержать Абдеры против царя. Абдериты описали в подробностях действия этих посланников, вплоть до регулярных посещений на дому видных сенаторов. Делегаты трудились не покладая рук, страдая физически и интеллектуально, встречались с влиятельнейшими римлянами и склоняли их на свою сторону, выражая почтение каждый день. А когда им попадались римляне, которые были на стороне царя Котиса (он тоже посылал гонцов в Рим), они завоевывали к себе расположение, умело излагая факты и нанося ежедневные визиты в их атриумы, то есть центральные залы в их домах для приема клиентов.
Надпись обходит молчанием результат посольства: должно быть, абдериты проиграли. Однако мы получили свидетельство того, как непросто было иноземным противоборствующим посланникам снискать поддержку римлян: недостаточно было просто обзавестись правильными знакомствами в сенате, требовалось проявить активность и настойчивость, каждый день напоминая сенатору о своем деле. Но буквально сотни статуй римским деятелям в городах греческого мира в качестве «спасителей и благодетелей» демонстрируют, как там отмечали успех вожделенного иностранного вмешательства. Мы не можем, конечно, отследить все проявления двоемыслия в этих словах; вне сомнения, тут и искренний страх, и откровенная лесть. Однако это может послужить хорошим напоминанием о том, что за кратким сообщением о «римском завоевании» скрываются разные точки зрения, стремления и желания.
Кроме того, римляне не планировали систематическую аннексию заморских территорий, не навязывали стандартные механизмы контроля. Это отчасти объясняет стремительность, с какой происходила римская экспансия: не создавалось никакой инфраструктуры управления. Материальная выгода, безусловно, извлекалась из побед, но специфическим способом. Римляне требовали огромных денежных компенсаций от отдельных государств: за одну только первую половину II в. до н. э. вывезли более 600 т серебряных слитков. В других странах римляне перенимали готовую привычную систему налогообложения, налаженную предыдущими правителями. Иногда они изобретали новые способы извлекать дополнительные доходы. В испанских серебряных рудниках, отвоеванных у Ганнибала, римляне заставили выдавать на-гора руду с такой интенсивностью, что следы загрязнения воздуха продуктами этого производства до сих пор встречаются в соответствующем слое ледяного панциря Гренландии. А Полибий, посетивший Испанию в середине II в. до н. э., писал об увиденных в одном только рудном районе 40 000 шахтеров, преимущественно рабов, конечно (надо иметь в виду, что 40 000 – это была фигура речи у древних римлян, это просто «очень много»). Не менее разнообразны были формы римского политического контроля: от политики невмешательства, основанной на договоре о «дружбе», далее захват заложников, обеспечивавший лояльность, и до более-менее постоянного присутствия римской армии и римских официальных начальников. Показательны в этом смысле преобразования Эмилия Павла после победы над царем Персеем как пример одного из вариантов обустройства новых территорий: он разделил Македонию на четыре независимых самоуправляющихся государства; они стали выплачивать Риму налог в размере половины налога, взимавшегося Персеем; все серебряные рудники были закрыты, чтобы не ост