щих императоров у власти. Все они пытались оставить сверкающий мраморный след в римском городском пейзаже, и это сформировало сегодняшний образ Древнего Рима. К тому же есть свидетельства того, что даже в Риме Помпей наделялся, как и будущие императоры, богоподобными эпитетами. Это уже проявилось в речи Цицерона 66 г. до н. э., в которой он говорит о «божественных», «дарованных богами» качествах Помпея, особо подчеркивая его «ниспосланную свыше необычайную доблесть» (incredibilis ac divina virtus).[53] Неясно, насколько буквально нужно понимать слово divina, но в Древнем Риме это никогда не было такой окаменевшей метафорой, какой слово «божественный» бывает в наши дни. По меньшей мере в Помпее виделось нечто, превышающее просто человеческое. Это, конечно, подразумевалось, когда в 63 г. до н. э., в ожидании его возвращения с Востока, по предложению двух трибунов проголосовали за предоставление ему чести носить костюм триумфатора на все цирковые бега.
Это было гораздо более серьезно, чем может показаться: это не просто поправки к дресс-коду. Особый костюм, в который традиционно облачались успешные полководцы во время триумфальной процессии, был идентичен одеянию статуи Юпитера в храме на Капитолийском холме. Военная победа как будто позволяла военачальнику буквально побывать в «шкуре» бога, только на один день – что объясняет, почему раб за его спиной в колеснице вновь и вновь нашептывал триумфатору: «помни, ты смертен» (memento mori, буквально – «помни о смерти»). Позволить Помпею носить триумфальные одежды по другим случаям было равносильно тому, чтобы наделить его божественным статусом вне строго определенного ритуального контекста. Отважиться на такое, очевидно, было делом очень рискованным, известно однако, что Помпей примерил новое платье лишь однажды, но даже это, как метко заметил спустя каких-нибудь 70 лет один римский писатель, было «на один раз больше, чем следовало».
Как сочетать личные заслуги и известность с теоретическим равенством среди элиты и принципом разделения власти – вот основная проблема Римской республики. В эпоху раннего Рима мифы и легенды рассказывали о лихих героях, которые нарушали установленный порядок, чтобы сразиться с врагом единолично. Заслуживали ли они наказания за неподчинение или награды за принесенную Риму победу? Были и до Помпея исторические личности, чья известность не вписывалась в традиционную властную структуру государства. Напрашиваются примеры Мария и Суллы. Однако более чем за сто лет до них, несмотря на свои грандиозные победы или благодаря им, Сципион Африканский провел последние годы жизни фактически в изгнании, после того как его в римских судах многократно пытались унизить, и даже похоронили его не в великом сципионовом семейном склепе под Римом, а в Южной Италии. Про Сципиона рассказывали, что он полагался на божественное вдохновение и ночи напролет мог проводить в храме Юпитера, чтобы заручиться особой поддержкой бога. Но к середине I в. до н. э. ставки настолько повысились, размах операций и обязательства Рима так возросли, а денежные и трудовые ресурсы настолько увеличились, что выход на авансцену таких людей, как Помпей, уже было невозможно остановить.
Что в конечном счете смогло остановить Помпея, так это появление соперника, Юлия Цезаря, члена старинного патрицианского рода, с политической программой в духе радикальной традиции Гракхов и с такими амбициями, которые в итоге прямой дорогой привели его к единоличному правлению. Но сначала эти двое мужей вошли в тройственный союз.
44. Недавняя реконструкция театра, который был сердцевиной архитектурного ансамбля Помпея, со сложно устроенной сценой и кулисами и амфитеатром, вмещавшим, по одной античной оценке, 40 000 зрителей, почти столько же, сколько Колизей. В глубине амфитеатра находился небольшой храм Венеры Победительницы (Venus Victrix), что должно было свидетельствовать о том, что Помпея поддерживали боги, и о том, что военные успехи принесли добычу, за счет которой и финансировалась эта постройка
Банда трех
Два года спустя после возвращения в Рим, в 60 г. до н. э., Помпей с удивлением обнаружил, что сенат еще не успел формально ратифицировать пакет его распоряжений на Востоке, а вместо этого занимался утверждением отдельных его частей. Помпей как всякий римский полководец того времени подыскивал землю, на которой он мог поселить своих ветеранов. Марк Лициний Красс, тот самый, что в конечном счете победил Спартака, самый богатый человек в Риме, незадолго до этого взялся спасти почти обанкротившуюся компанию откупщиков: они внесли слишком большую сумму на торгах за право взимать налоги в Азии, и Красс старался добиться пересмотра залоговой цены. Юлий Цезарь, который из троих в этой группе был наименее опытным и наименее богатым, хотел обеспечить себе должность консула на 59 г. до н. э. и следующее за тем командование армией для большого похода, а не для истребления италийских разбойников, как сулил ему сенат. Взаимная поддержка всем показалась лучшим способом добиться поставленных целей. Итак, заключив абсолютно неофициальную сделку, эти трое объединили ресурсы, власть, связи и амбиции, чтобы заполучить то, чего они хотели в ближайшей перспективе. И в более далекой тоже.
Большинство античных авторов видит здесь очередной рубеж на пути к падению Республики. Поэт Гораций, взиравший на этот рубеж с другой стороны, оказался одним из многих, кто особо выделил 60 г. до н. э., когда в одной из од описывал «времен Метелла распри гражданские», обозначая год согласно традиционной системе римского летоисчисления.[54] Катон Младший – правнук Катона Старшего (с. 246) и один из беспощадных врагов Цезаря – утверждал, что не раздоры между Цезарем и Помпеем ниспровергли Рим, а их дружба. Закулисное улаживание политических процессов в какой-то степени было хуже открытой вражды предыдущих десятилетий. Цицерон остроумно обыграл этот момент, отметив, что в записной книжке Помпея значились не только прошлые консулы, но и будущие.
Это не было таким уж полноценным захватом власти, как намекают перечисленные выше комментаторы. Между членами триумвирата возникали разногласия, проявлялись напряженность и соперничество. Даже если у Помпея и была записная книжка со списком будущих консулов, кого желала видеть на этой должности «тройка», выборный процесс порой брал верх над триумвиратом и приводил к власти совсем других кандидатов. Тем не менее они смогли провернуть свой план. Цезарь был избран консулом на 59 г. до н. э. и среди прочих мероприятий в стиле, сильно напоминающем программы действий более ранних радикальных трибунов, выступил с законодательными инициативами от имени двух других членов триумвирата. Он также обеспечил себе военное командование в Южной Галлии с последующим присоединением обширных областей по ту сторону Альп.
На протяжении большей части 50-х гг. до н. э. на махинациях этой «тройки» держалась вся римская политика, несмотря на то что Цезарь лишь изредка наведывался в Италию, а Красс так и не вернулся из кампании, которую он развязал в 55 г. до н. э. против Парфянской империи (основная часть ее располагалась на территории современного Ирана, и во многих отношениях новый враг заместил Митридата в римских страшилках). Ранняя смерть Красса отчасти мешает по достоинству оценить его роль и значение в составе трио. История его поражения с кровавым обезглавливанием и унизительным захватом армейских святынь – боевых штандартов – долго оставалась на слуху. Решающую победу парфянам принесла в 53 г. до н. э. битва при Каррах, городке на теперешней границе между Турцией и Сирией. Голова Красса была отправлена в качестве трофея в резиденцию парфянского царя, где послужила реквизитом в качестве головы трагического персонажа Пенфея, обезглавленного матерью, при постановке пьесы Еврипида «Вакханки» (любопытно, что греческая трагедия ставилась при парфянском дворе). Штандарты оставались почетной частью добычи парфян до тех пор, пока император Август при помощи искусной дипломатии не вернул их в Рим в 19 г. до н. э., преподнеся это как крупный военный успех.
Противоречия этого времени – середины I в. до н. э. – запротоколированы в мельчайших подробностях во многом благодаря ежедневным письмам Цицерона, полным неподтвержденных слухов, догадок, намеков на заговор, полуправды, сплетен, ненадежных домыслов и предчувствий. «За положение государства с каждым днем страшусь больше» или «немного пахнет диктатурой», – повторяет он из письма в письмо среди более практичных замечаний о ссудах и долгах или громкой новости о дерзкой, хоть и кратковременной, высадке Цезаря в Британии. Читая эти слова, мы можем себе представить политическую жизнь, какой она была на самом деле, и это редчайший случай для античности, да, пожалуй, и для других времен до XV в. Эти письма, однако, часто нагнетают ощущения смятения и упадка или, по крайней мере, создают такую картину, которую трудно сопоставить с предыдущими периодами. Каким бы беспорядочным и беспощадным мог показаться мир Сципиона Африканского и Фабия Кунктатора, если бы сохранились их частные письма или записки, а не только ретроспективные сочинения Ливия и других. Более того, обилие высказываний, принадлежащих перу Цицерона, с его личными мнениями и предубеждениями с трудом позволяет смотреть на вещи другими глазами.
45. Серебряная монета, выпущенная при Августе, запечатлела эпизод возвращения парфянами римских штандартов, захваченных во время битвы при Каррах. Парфянин, покорно вручающий штандарт, одет в типичные восточные шаровары. Фигура на аверсе, соответственно, – богиня Чести. На самом деле это была, скорее, ловко заключенная сделка, чем военная победа римлян
Карьера Публия Клодия Пульхра – наглядный тому пример. Впервые Клодий скрестил шпаги с Цицероном во время скандала в конце 62 г. до н. э., когда на торжественном религиозном празднике, устроенном женой Цезаря, где полагалось присутствовать лишь женщинам, обнаружился мужчина. Некоторые заподозрили, что это было, скорее, любовное свидание, чем озорная выходка, и Цезарь предусмотрительно поспешил развестись с женой, дав при этом знаменитое объяснение про жену Цезаря, которая должна оставаться «превыше подозрения». Клодий был предан суду, где Цицерон предстал главным свидетелем обвинения. Кончилось дело оправданием и вековой враждой между Клодием и Цицероном, который предсказуемо, но, вероятно, ложно настаивал на том, что лишь солидный подкуп спас любителя розыгрышей от обвинительного приговора.