Иногда все надгробие задумывалось с большим размахом, чтобы не просто сообщить о ремесле умершего, но как бы отождествить человека с его работой. Например, на исходе I в. до н. э. некий предприимчивый пекарь построил себе и жене грандиозный мемориал прямо у городской стены Рима. Этот Марк Вергилий Еврисак был, судя по имени, вольноотпущенником, а судя по десятиметровой высоте гробницы, чрезвычайно разбогател на своем бизнесе. В эпитафии он назван «пекарем и подрядчиком», что предполагает, что он владел целой сетью пекарен и, скорее всего, также получил выгодный государственный контракт. Гробница выстроена в форме оборудования для изготовления хлеба, а наверху, где на официальных памятниках размещаются скульптурные рельефы с изображением религиозных процессий или триумфа, представлены сцены из жизни принадлежавшей Еврисаку пекарни: фигура в тоге, которая руководит трудовым процессом, – наверное, сам Еврисак.
82. Мраморный рельеф с изображением лотка продавца дичи в Остии, надгробие или же вывеска магазина. Второй человек слева, кажется, зазывает покупателей, а женщина за прилавком их обслуживает. Лоток составлен из клеток (в том числе и с кроликами), а сверху сидит парочка мартышек
Если Еврисак слышал пренебрежительное высказывание Цицерона о труде за деньги, недостойном высшего класса, то эта гробница, можно считать, была насмешливым жестом в ответ на такой снобизм. С другой стороны, аристократам в этом надгробии, наверное, виделось нечто от похвальбы Трималхиона.
83. Гробница Еврисака, пекаря и подрядчика (I в. до н. э.), сохранилась, потому что позднее была встроена в башню городской стены. Странные завитки на фасаде с большой вероятностью изображают механизмы для размешивания теста, которые применялись в крупных хлебопекарнях
Но на карту было поставлено больше, чем личное достоинство. Ремесло и торговля имели большую социальную значимость: это совместная деятельность многих людей, они учились сообща отстаивать свои интересы и осознавать себя как часть целого. По всей империи создавались местные ремесленные союзы (collegia), членами которых состояли и рабы, и свободные, потому что в большинстве ремесел рядом трудились и те и другие. В одной такой коллегии, обустроившейся во II в. под Римом, были установлены правила, согласно которым раб, получив свободу, должен был поднести сотоварищам «амфору доброго вина», вероятно, для праздничной пирушки. Иногда коллегии располагали импозантной штаб-квартирой, они имели вполне конкретную административную структуру, правила, требовали вступительные и ежегодные взносы, они могли действовать как группы влияния, дискуссионные клубы, товарищества совместных обедов, похоронные агентства. По крайней мере вступление в такую ассоциацию гарантировало человеку приличные похороны (возможно, именно поэтому эпитафии так часто упоминают профессию покойного: скажем, плотники за свой счет хоронили собрата-плотника).
До средневековых цехов еще очень далеко: эти коллегии не требовали экзамена на право заниматься определенным ремеслом, не ограничивали допуск. Нельзя назвать их и античным вариантом профсоюза или делового картеля, хотя, судя по сохранившимся декретам местного правителя, пекари Эфеса (в современной Турции) ухитрились во II в. спровоцировать беспорядки, объявив забастовку. У Петрония также один из персонажей «Сатирикона» сетует на пекарей (снова пекари), которые, мол, в сговоре с местными чиновниками удерживают высокие цены на хлеб.
Римское общество изобрело для коллегий особую генеалогию, явно вымышленный, но сыгравший важную роль сюжет: дескать, впервые создал коллегии второй римский царь Нума, собрав строителей, работников по бронзе, горшечников, златокузнецов, красильщиков, кожевников и музыкантов. Кто бы это ни выдумал (а это, безусловно, выдумка), он старался наделить ремесленников и их компании историей, достигающей почти что момента основания Рима.
О социальной значимости различных торговых и трудовых объединений мы можем судить в том числе по надписям, найденным в Помпеях: на стенах сохранились предвыборные лозунги, временные рисунки красками, призывающие поддержать того или иного кандидата в местный совет. Они достаточно схожи с современными политическими плакатами, хотя более стандартизированы и обычно сводятся к одной простой фразе типа «Кресценс хочет Гнея Гельвия Сабина в эдилы». Имеются вариации на эту тему, включающие антирекламу («Мелкие воры хотят в эдила Ватию», вероятно, подразумевает «Не голосуйте за Ватию»), но есть также ряд надписей, гарантирующих кандидату поддержку определенного «цеха»: пекарей, плотников, продавцов кур, работников прачечных и погонщиков мулов. Неизвестно, насколько официальной была такая поддержка. Мы не можем утверждать, будто местные коллегии собирались для формального голосования, хотя это могло быть и так, но, по крайней мере, как-то они решали сообща, что все вместе, как «работники прачечных» и т. д., предпочтут одного кандидата другому.
Помпеи также предоставляют нам редкий шанс заглянуть на работу к этим людям, особенно в те самые прачечные. Стирка и обработка тканей (оба процесса часто объединялись в виде «валяния») были в Риме отнюдь не самым почетным ремеслом. Одним из ключевых элементов в этой работе была человеческая моча, вот откуда шутка Веспасиана – мол, деньги не пахнут. Скелеты подростков, обнаруженные на кладбище под Римом, возле текстильной мануфактуры, свидетельствуют о том, сколько сил и напряжения требовал этот физический труд. Однако одна из многочисленных валяльных мастерских Помпей являет иной образ этой отрасли, такой, какой виделся самим валяльщикам. Рабочее помещение, где мужчины (по большей части это были мужчины) колотили ткань и вымачивали ее в тех скверно пахнущих жидкостях, которые для этого использовались, было украшено картинами этого сложного и нечистоплотного процесса. На протяжении долгого трудового дня валяльщики видели перед собой сцены своей работы, но в «лакированном» или даже облагороженном виде (см. цв. вклейку, илл. 18).
Соперники Цицерона дразнили его, справедливо или нет, как сына владельца прачечной и валяльни, но в этой мастерской в Помпеях, как и во многих других по всей империи, рабочим предлагали верить в благородство их профессии, гордиться своим делом. Они обретали то чувство принадлежности к трудовому братству, которого Цицерон никогда не знал.
Питейная культура
Еще больше, чем труд, римская элита презирала досуг нижних слоев и вместе с тем немало по этому поводу беспокоилась. Известна приверженность черни зрелищам, но еще большим злом казались тогдашние бары, дешевые забегаловки и ресторации, где собирался простой народ. В литературе можно найти яркие и зловещие образы типов, с которыми вам грозит встреча в подобных местах. Ювенал, к примеру, описывает питейное заведение в порту Остии, где завсегдатаи сплошь головорезы и матросы, воры и беглые рабы, палачи, гробовщики, и к этому сброду спешит жрец-евнух, отслужив обряд в святилище Матери Богов. Позднее, в IV в., римский историк сетовал: мол, «низший» род людей проводит в барах ночи напролет, и в особенности отвратительно сопение игроков в кости, когда они, таращась на доску, втягивают в себя сопливыми носами воздух.
Немало сообщений и о том, как вновь и вновь власти пытались ввести эти заведения в рамки закона и обложить налогами. Тиберий, к примеру, запрещал им продажу выпечки; Клавдий, кажется, вовсе закрыл «таверны», а прочим заведениям запретил подавать вареное мясо и горячую воду (вроде бы по римскому обычаю горячую воду смешивали с вином, но не проще ли было запретить вино?), а Веспасиан постановил, что бары и пабы не могут торговать никакой едой, кроме бобов и гороха. Если эти запреты не были плодом фантазии античных биографов и историков, то они оставались бесплодной жестикуляцией, символическим законотворчеством, для проведения которого в жизнь не хватило бы всех ресурсов Рима.
Элиты всегда переживают по поводу того, в каких темных закоулках собираются низы, хотя на самом деле обычный бар, где, разумеется, слышна брань и бывают грубые стычки, все же гораздо пристойнее, чем его репутация. И римские бары были не просто притонами, но существенной частью повседневной жизни для тех, кто в своем тесном жилье не располагал возможностью приготовить пищу. Доходные дома строились таким образом, что римская повседневность являет собой полную противоположность нашей: богатые, располагавшие собственной кухней и столовыми помещениями, ели дома, а бедные, если не довольствовались бутербродами, вынуждены были где-то обедать за плату. Города империи были полны дешевых баров и рестораций, и там основное население проводило большую часть свободного от работы времени. Опять-таки наглядные примеры мы находим в Помпеях. С поправкой на те части города, которые пока не раскопаны, и подавляя желание (с этим не все археологи справляются) считать любое здание, где обнаружится прилавок, баром, мы вправе предположить, что при населении примерно 12 000, не считая проезжавших через город путешественников, здесь насчитывалось значительно больше 100 подобных заведений.
84. Вид из типичного римского бара в Помпеях. Прилавок обращен к улице, на нем стоят большие сосуды, из которых клиенты могли прихватить с собой еду или питье. Ступени слева служат витриной для выставки других блюд
Они строились по стандартному плану: обращенный к тротуару прилавок с едой навынос; внутреннее помещение со столами и стульями для тех, кто хочет посидеть, обслуживалось официантами; а еще выставлялась витрина со всем набором блюд и напитков, и, конечно, требовалась печь или жаровня, чтобы готовить горячее и разогревать напитки. В некоторых барах Помпеев, точно так же как в валяльной мастерской, настенная роспись представляет фантастические или близкие к реальности сцены жизни такого же бара. И мы не видим здесь свидетельств столь ужасного морального падения, какого опасались римские писатели. Вот запас вина доставляется в огромной бочке, вот посетители перекусывают, а над головой у них болтаются подвешенные к потолку сосиски и прочие вкусности. Самое «ужасное» – откровенные сцены секса, которые теперь трудно разобрать, потому что современные моралисты постарались их изуродовать, и граффити на тему «Я трахнул хозяйку» (реальный факт? Похвальба? Вызов хозяину? Неизвестно) и несколько картин, на которых клиенты (сопя при этом носами или нет) играют в кости, вероятно, на деньги. На стенах одного бара мы видим нечто вроде комиксов: надписаны слова участников каждой сцены, чтобы зритель в точности понимал происходящее. Действительно, игра переросла в ссору, и раздались не самые утонченные выражения. Когда игроки заспорили («Ты выбросил два очка, а не три»), хозяину пришлось вмешаться. «Хотите драться, ступайте на улицу», – велит он пререкающейся парочке («Сволочь, я выбросил три, я выиграл», «Нет, засранец, выиграл я»).