97. Вид Монс Клаудиануса, где добывали знаменитый серый гранит (гранодиорит) для колонн Пантеона. Каменоломня Монс Порфиритес в 12 км отсюда снабжала Рим порфиритом. Поставка камня была буквально военной операцией, обеспечивавшей строительство римского государства.
Доставка гранита из Египта стояла особняком среди грузоперевозок в римской империи. Она осуществлялась государством, в основном силами армии. Трудно удержаться от предположения, что отчасти это было демонстрацией способности Рима осуществить невозможное, этакое reductio ad absurdum[96] римской власти. Но в других секторах экономики, от товаров массового потребления до предметов роскоши, во всех уголках империи процветала частная коммерция. Сохранились яркие свидетельства о счастливчиках, разбогатевших на разного рода сделках. В одном папирусе середины II в. содержится список товаров с их стоимостью, доставленных на корабле из Южной Индии в Египет, предположительно, для переправки в Риме. Весь груз за вычетом налогов оценивался в 6 млн сестерциев или более того, что соответствовало стоимости приличного имения сенатора того времени (Плиний приобрел просторную, хотя слегка обветшалую виллу за 3 млн сестерциев); на судне было около сотни пар слоновых бивней, ящики масел и специй и, очень вероятно, много перца. Вероятно, коммерсант по имени Флавий Зеуксис был не из этой высшей лиги, но его эпитафия, найденная в древнем текстильном центре Иераполисе (в современной Турции), гордо сообщает, что за свою карьеру он 72 раза обогнул мыс Малеа, южную оконечность Пелопоннеса, на пути в Рим для продажи тканей. Не совсем ясно, считается ли поездка туда и обратно за одну или две, но так или иначе этим достижением можно гордиться.
Если не считать этих отдельных предпринимателей, более общая картина предстает в менее эффектных деталях, но не менее интересных фактах и цифрах об основных поставках. Небольшой холм на берегу реки Тибр в Риме, теперь известный под названием Монте Тестаччо («Гора черепков»), красноречиво показывает масштаб оборота основных продуктов питания, благодаря которому миллионы жителей города получали все необходимое для жизни, и уровень инфраструктуры (транспортного хозяйства, служб обработки грузов, складского хозяйства, сети розничной торговли), которая поддерживала столицу. Хотя холм кажется природным, он целиком рукотворный: его образовали черепки 53 млн сосудов для оливкового масла, амфор вместимостью 60 л каждая. Они почти все были привезены из Южной Испании в течение примерно 100 лет, с середины II до середины III в. После опорожнения сосуды сваливались в большую груду. Эти поставки были частью интенсивного производства товаров на экспорт, кардинально изменившего экономику некоторых областей Испании, сделав ее заложницей монокультуры (оливки, ничего кроме оливок, и еще больше оливок). Так снабжался Рим одним из необходимых продуктов. По самым грубым оценкам, годовая потребность Рима в оливковом масле составляла 20 млн л (для освещения и умащения, помимо питания), в вине – 100 млн л, в зерне – 250 млн т. Почти все это доставлялось в Рим не из Италии.
98. Монте Тестаччо – это один из самых удивительных холмов и свалок в мире, сделанный целиком из разбитых амфор, содержавших в свое время оливковое масло из Испании. Их нельзя было использовать еще раз, так как масло впитывалось в поры стенок сосудов и становилось прогорклым
Передвижения в империи необязательно были связаны с осями «метрополия – периферия». Интересной особенностью развития в первые два столетия империи стало движение людей и внутри, и вне ее границ, и насквозь, часто минуя сам Рим: транспортные потоки соединяли не только центр с остальными частями римского мира. Существует немало способов отслеживания этих передвижений. При помощи самых современных методов ученые изучают человеческие скелеты, а конкретнее – рот, находя на зубах скелетов следы воздействия климата, состава питьевой воды и рациона, характерные для местности, где человек рос. Подобные исследования дают пока предварительные результаты, но, согласно этим данным, значительная часть городского населения, скажем, римской Британии, выросла южнее (труднее сказать, где именно, на южном побережье Британии или же в благодатном климате Франции).
О некоторых путешествиях мы можем узнать из историй жизни людей, прибывших к стене Адриана. Перед глазами встают образы несчастных солдат из солнечной Италии, вынужденных терпеть в Северной Британии туман, мороз и дождь. В действительности все было не совсем так. Гарнизон был, по большей части, набран из жителей не менее туманных мест по другую сторону Ла-Манша, находящихся на территории современных Голландии, Бельгии и Германии. При этом на всех уровнях попадались люди из более отдаленных мест, даже с других концов империи. Среди них и отпущенник кавалериста по имени Виктор, на надгробье обозначенный как «мавр», и самый знатный римлянин провинции, Квинт Лоллий Урбик, наместник Британии в период 139–142 гг. Благодаря некоторым уцелевшим фрагментам можно идентифицировать постройки в Северной Британии, которые он финансировал, и фамильный склеп, который он заказал на другом краю римского мира в своем родном городе (в Тиддисе, как его сейчас называют) на севере Алжира.
99. Фигура Регины на надгробном памятнике похожа на изображения, найденные в Пальмире. Однако надпись на латыни поясняет, что «Баратес из Пальмиры возвел это для Регины, вольноотпущенницы и жены, 30 лет от роду, катувеллаунского племени». Хотя это и не указано, но, скорее всего, она была именно его рабыней. История создания памятника довольно загадочна. Сделал ли Баратес сам эскиз памятника для местного скульптора? Или в Саут-Шилдсе был мастер, уже знакомый с этим стилем?
Но самой выразительной оказалась история человека по имени Баратес из сирийской Пальмиры, который работал около вала Адриана во II в. Неизвестно, что заставило его преодолеть 5000 км через весь римский мир (пожалуй, это самое дальнее расстояние в этой книге для одного путешественника): может быть, торговля, или он мог быть как-то связан с армией. Он надолго задержался в Британии, успел жениться на Регине («Царице»), уроженке Британии и вольноотпущеннице. Когда она умерла в возрасте 30 лет, Баратес увековечил память о ней, построив надгробный памятник возле римского форта Арбея, который стал теперь городом Саут-Шилдс. Создается впечатление, что Регина, которая родилась и выросла чуть севернее Лондона, была в глазах мужа величественной матроной из Пальмиры; под надписью на латыни Баратес поместил ее имя на родном арамейском языке. Этот памятник служит свидетельством интенсивного переселения народов и культурного смешивания, которые были характерны для Римской империи. При этом возникают новые непростые вопросы: например, кем себя считала сама Регина? Узнала бы она себя в той пальмирской даме? И что эта пара думала о Риме, под властью которого они жили?
«И создав пустыню, они говорят, что принесли мир»
Безусловно, некоторые стороны римского правления вызывали сопротивление. Интеграция, мобильность, роскошь и коммерческая выгода были одной стороной «римской медали». На другой стороне были непокорность и уклонение от уплаты налогов, пассивное сопротивление и народный протест, часто нацеленные как на местную элиту, так и на римлян. Однако открытое вооруженное восстание против римских «оккупантов», похоже, было редкостью в первые два века новой эры. Некоторые храбрые, хотя в конечном счете обреченные бунтари против непреодолимой власти Рима становились национальными героями, будь то «Герман-германец» или Боудикка, чья царственная бронзовая статуя гордо стоит около Вестминстерского дворца на набережной Темзы. Крепость Масада, где в 73 г. иудейские повстанцы решили покончить жизнь самоубийством, но не сдаться после длительной осады, теперь является национальным памятником Израиля. Но это были исключения. Римская империя не кажется ареной восстаний.
100. Арка возле римского Форума, увековечившая победу Веспасиана и Тита над иудеями. Рельеф, украшающий проход в центре арки, изображает триумфальное шествие с менорой, высоко поднятой над головами, в качестве трофея, привезенного в Рим
Это впечатление может быть обманчивым. Римские властители кровно были заинтересованы изображать мятежи борцов за идею как предательство, беспорядки или бытовые преступления. Мы никогда не сможем узнать истинные мотивы так называемых бандитов, досаждавших римским наместникам по всей империи, или определить, где лежит граница между грабежом на большой дороге и идеологическим инакомыслием. Когда иудеи в Иерусалиме восстали в правление императора Клавдия после непристойной выходки в храме одного римского солдата, было ли это просто беспорядками? Или это можно назвать вспышкой зарождавшегося восстания, подавленного римскими властями провинции ценой тысяч жизней иудеев? Кроме того, охочие до военной славы императоры могли использовать удобный повод изобразить разгром внутреннего сопротивления как поход против иноземных врагов в традиционном стиле. Триумф в честь победы Веспасиана и Тита над иудеями в 71 г., то есть еще до окончания войны и взятия Масады, был увековечен аркой, на которой нет никаких намеков на то, что это была победа над вооруженными повстанцами – жителями империи, а не над внешним противником.
Мятежи, о которых у нас есть сведения, не были организованы борцами за идею или узколобыми националистами. Желание избавиться от римлян никогда не было похоже на движение за независимость в современном смысле. Равно как не были бунты проявлением классового или религиозного фанатизма. Религия часто поддерживала устремления недовольных и снабжала их ритуалами и символами, от мессианских ожиданий иудеев до человеческих жертвоприношений, которые Арминий предположительно устраивал в Тевтобургском лесу, но это не были религиозные восстания. Чаще всего они возглавлялись провинциальной аристократией, и такой поворот событий был сигналом, что в неформальном сговоре между местной элитой и римскими властями что-то пошло не так. Иными словами, мятежи были ценой, которую римляне платили за то, что слишком рассчитывали на сотрудничество. Восстания обычно вспыхивали из-за какого-нибудь подстрекательского или оскорбительного действия со стороны римлян, которое разрушало хрупкое равновесие сил.