этому образу возможного будущего. Поэтому, чуть-чуть подумав, она решила, что сделать «изысканно и многозначительно» можно другим способом. Тут и вспомнился старый-старый фильм, который Дед считал если не лучшим из всего, что когда-либо снималось на пленку, то одним из. Так земная классика обрела воплощение в совершенно ином пространстве-времени.
— Ну, двинулись, — проворчал Бьярн, критически обозрев дизайнерский флаг.
Река была неширокой, метров двадцать шириной, может тридцать. Течение довольно медленное, вода умеренно чистая, не как в озере, однако дно рассмотреть можно. На полупрозрачной глади отражались розово-желтые блики солнца. Пару раз что-то шумно плеснуло, вызвав оживление у Гаваля, который от внезапно открывшейся возможности порыбачить даже перестал бояться, во всяком случае, на время.
Мост был каменный, однако сильно, очень сильно изношенный, со следами энергичной эксплуатации при минимальных вложениях на амортизацию. Часть камней то ли вывалилась естественным образом, то ли была вытащена для строительных надобностей. Покрытие в середине постройки давно заменили на дощатое, несколько бревен подпирали конструкцию, показывая, что «быки» уже не справляются.
Застава представляла собой два сарая, побольше и поменьше, коновязь, а также сторожевую башню, почерневшую от времени.
Поленница дров, кострище, обложенное битыми кирпичами, и большой котел, похожий на кувшин с обрезанным горлышком. Здесь явно обосновались прочно и надолго. Личный состав, из тех, кого видно, был укомплектован четырьмя пехотинцами, а также сержантом. Последний тоже пребывал в пешем состоянии, однако привязанный конь был сильнее на вид и повыше рядовой крестьянской лошади, да и копье, прислоненное к сараю, казалось настоящим. Не рыцарская пика, которая прошивает два ряда пехоты, но тоже штука грозная.
Огонь теплился, котел парил, источая запах вареной брюквы, капусты и солонины. Пехота занималась хозяйственной деятельностью, сержант, озирая окрестности строгим взором, громоздился на стуле из полена с водруженным поверх седлом. У коновязи сидел грустный мужчина в городском платье, с колодкой на шее, покрытый синяками. Видимо злостный неплательщик пошлины. Какой-либо символики пункт досмотра и сбора не имел, что маркировало его как, вероятнее всего, самоуправный.
Завидев нестройное, но сплоченное воинство, да еще под непонятным флагом, сторожевая общественность обозначила некую деятельность. Стражники засуетились, что-то уронив, понатягивали сброшенные ватники, вооружились копьями немногим выше человеческого роста. Сержант ограничился тем, что поправил на поясе кожаную портупею с кавалерийским шестопером. Елена уже запомнила — если оружие выглядит маленьким, несерьезным, значит для всадника, который обычно воюет лишь одной рукой.
Компания приближалась к мосту, стараясь двигаться быстро и в то же время с достоинством, как положено свите значимого человека. Первым шагал Раньян, которого лекарка, наконец, побрила. Так что бретер, бледный и похудевший, выглядел сурово, зловеще, уже не как мушкетер, а скорее вампир. За спину Раньян повесил меч Хель, а дареную королевскую саблю подвесил к поясу и выставил напоказ, чтобы темный рубин в рукояти светил на все деньги, внушая почтение. Следом вышагивала Гамилла, торжественно вздымавшая хоругвь безымянного повелителя. Бок о бок с ней торопился Гаваль, не понимавший, отчего при равной длине шага ему приходится семенить, чтобы угнаться за спутницей. Менестрель играл на флейте, потому что неприлично знатному человеку странствовать без герольдов и музыкантов. Кстати, получалось неплохо — юноша набрался практики, поучился у столичных деятелей искусства, поэтому его мелодия звучала достойно.
Далее тяжело ступал Бьярн, как обычно, с длинным клинком на плече. Артиго восседал на лошади, которую вел под узцы Марьядек, состроив наиболее свирепую из своих физиономий. Сразу за конем шагал Кадфаль, держа в одной руке дубину, в другой кольцо Пантократора. Искупитель с набожным видом то и дело смотрел в небо, что-то бормоча под нос. Елена и Витора замыкали шествие. Женщина с Земли выставила напоказ писчие принадлежности, а на лице Виторы и так аршинными буквами начертано было «прислуга».
Паноптикум, решила Елена, прикинув, как все это выглядит со стороны. Идея обставить подобным образом «путешествие дворянина инкогнито» уже не казалась такой хорошей, как при ее рождении. Вместо внушительного кортежа получился цирк на пешей тяге. С другой стороны — много ли надо сельским пролетариям военного труда? Протоколы благородных они вряд ли знают, люди чести для простолюдинов — как пришельцы с другой планеты. Разношерстность компании (наверное) сыграет в пользу ее правдоподобия, ведь каждый знает, что благородные путешествуют со свитами, где полно бездельников и странных дармоедов.
Авось и так сойдет… Или не сойдет. Тогда случится драка, в которой…
Елена прикинула шансы. Шестеро с одной стороны, пятеро с другой. Вернее четыре с половиной, потому что Раньян в лучшем случае ограниченно боеспособен. Но вряд ли собиратели пошлин ровня прожженным убийцам вроде Кадфаля и Бьярна. Да и она сама по себе кое-чего стоит.
Отгавкаемся, решила Елена, и небольшой отряд из девяти человек продолжил шагать под мерный топот изношенных подошв и завывание дудки Гаваля. Ветер дергал и трепал белое знамя из драгоценного габардина с нашитыми значками обычного сукна.
Глава 6
Глава 6
Пехотинцев оказалось не четверо, а пятеро, выглядели они в меру боевито, в точности как положено людям, что не бредут по колено в крови от сражения к сражению, однако занимают ответственный пост, где расслабляться нельзя. Чуть в стороне виднелось небольшое кладбище, могилки выглядели относительно свежими, так что если путники не спешили умирать именно здесь, застава и впрямь была неспокойной. Два коровьих черепа болтались на веревке, подвешенные к площадке башни, они сухо перестукивались, навевая соображения о бренности земной жизни, а также иные оптимистичные мысли.
В стороне бегал ребенок лет семи, блондинчик в зеленой курточке по самые щиколотки, а также темно-красном шапероне. Наверное, сын кого-то из стражников. Елена отметила, что парнишка слишком уж хорошо и одновременно не по росту одет, будто напялил заведомо чужое платье, притом недавно — подшить не успели.
Командир вышел вперед, корча рожи, однако не ради демонстрации. а скорее как близорукий человек, силящийся рассмотреть мелкую мелочь. Один из подчиненных, тот, что выглядел моложе всех, подобрался к уху начальства и зашептал, должно быть, расписывая происходящее. Начальник заставы кивнул, просветлел и стал отдавать какие-то указания.
Гаваль боялся — по-настоящему опасался — стрелков. Несмешная Армия, после того как арбалетчица поломала баллестер, оказалась полностью беззащитной перед метательным оружием. Несколько человек (включая лекарку, а также самого менестреля) могли худо-бедно швырять камни пращами, однако у заставников имелось, по меньшей мере, два самострела, хоть и с деревянными дугами, но все же смертельно опасных для оппонентов без брони.
Проход на мост загораживала шипастая «рогатка», судя по цвету и виду, служившая не одному поколению дозорных. Стража частично укрылась за преградой, остальные расположились по сторонам. Ребенок дисциплинированно спрятался за сараем. Командир выпятил грудь колесом и встал, заложив руки за спину, прямо на пути компании. Это весьма обнадеживало — если бы ожидалась драка или безыскусный грабеж, местные наверняка подошли бы ответственнее к вопросам безопасности. Впрочем, самострелы были натянуты, и владельцы их стояли так, что сразу набежать не вышло бы.
Интересно, подумал Гаваль, это у них в целом такое расслабление или нас не воспринимают как угрозу? Учитывая дымы по всей округе от сожженных деревенек, скорее второй вариант.
Когда отряд подошел к мосту, Гаваль прекратил играть. В наступившей тишине отчетливо было слышно, как холодный ветер шуршит высохшим ковылем, подвывает над рекой.
— Благородный господин изволит странствовать в сопровождении свиты! — провозгласила Гамилла. Дальше арбалетчица протараторила заранее выученную легенду о юном аристократе, путешествующем инкогнито в поисках знаний, приключений и ценного опыта.
— Пропустите нас, — закончила речь женщина с нажимом, однако без явного вызова, как человек, имеющий некое право.
Командир заставы поглядел на юного и безымянного аристократа, затем обозрел его свиту и в конце концов уставился на хоругвь. Артиго держался идеально, в точности как дворянин, презирающий скопом и по отдельности абсолютно все, за что цепляется благородный взор. Заставники смотрели в основном на Бьярна, который выглядел самым страшным.
— Хе, — произнес, в конце концов, старший заставы. Он, видимо, пришел к некоему решению, однако не спешил его реализовать. Судя по хмыканью и отсутствию подобострастия на широком лице, седоусого дядьку маскарад и фальшивая хоругвь из дорогущей материи не убедили.
— Да? — приподняла бровь Гамилла.
— А че железку таскаешь без обертки? — спросил командир вместо того, чтобы впечатлиться, осознать свое ничтожество и отступить. — Ржавеет ведь!
— Обет, — проворчал Бьярн. — Не заключать сталь в ножны, пока то и это.
— А чего, того и этого?
— Семейная тайна, — отрезал искупитель.
Гаваль как бы невзначай отступил, крутя в трясущихся пальцах дудку. В детстве будущий Потон-Батлео, как положено мальчишке, грезил об участии в великих сражениях, поближе к славе, однако подальше от риска. Мечтая о будущем, Галли, как звала его мать, странствовал рука об руку с людьми благороднейшего происхождения, участвовал в значимых событиях, вдохновлял воинов чудесной музыкой. Действительность, надо сказать, примерно соответствовала мечтам, здесь нашлось место и путешествиям, и встречам с носителями чистейшей крови, а уж значимых событий выдалось, пожалуй, с перебором. Однако воплощенные чаяния не радовали, скорее наоборот, пугали. Жизнь будто смеялась над юношей, не иначе произволом Темного Ювелира. Гаваль крепче сжал непослушные пальцы и стиснул зубы, чтобы те не клацали от страха.