— Крутить мечом — нелегкий труд,
И нет об этом спора,
Но в дни войны с кого берут
Бессчетные поборы?
Кто должен чертовы войска
Кормить да одевать?
Нет, даже тут без мужика
Не обойтись, видать!
Он шмыгнул носом, отчетливо понимания: ныне безвестный менестрель создал удивительное, прекрасное, пусть даже никто этого не поймет. Гаваль не думал, что его старания оценит в должной мере тугоухое мужичье, не ждал и похвалы от едва ли более развитых спутников. Однако Бог видит и слышит все, Он знает…
Юноша обтер дудочку рукавом и замер, опустошенный, как после тяжелого перехода от зари до зари со всей поклажей на горбу.
За тыном громко блеяла коза. Куча тряпья у канавы зашевелилась и превратилась в мужичка, спящего прямо на голой земле в обнимку с флягой из тыквы. Судя по глубокой шапке, надвинутой по самые уши, и специфической позе — колени подтянуты к подбородку, ноги обвивают друг друга, руки сложены на груди — пьяная дрема под открытым небом в холодок для мужика была привычна.
— Конец почкам, не сейчас так скоро, — тихонько прокомментировала Хель, аж поморщившись. — Нет, точно пьянство суть зло.
Марьядек вышел вперед, вслед за ним, не дожидаясь понукания, шагнул и Кондамин Шапюйи.
— Ваше дитя? — громко вопросил Марьядек, показывая тельце, закутанное в плащ.
За воротами шушукались, бормотали, шуршали. Те, кто выглядывал из-за тына, глядели попеременно внутрь и наружу. Луки по-прежнему оставались в готовности, однако, без стрел на тетиве.
— Девку на жратву не меняем! — ответили, наконец, из-за ворот. Звучало, впрочем, именно как намек на переговоры, дескать, меняем, куда ж деваться, однако не задорого, и не надейтесь.
— А мы и не продаем! — отозвался браконьер, то ли хорошо изобразив праведное возмущение, то ли впрямь гневаясь. — Девчонку забирайте. Мы добрые дела по зову сердца делаем. Потому что Господь так велел!
— От ночлега не откажемся! — тут же влез Шапюйи, которому, судя по всему, категорически не хотелось оставаться один-на-один со случайными компаньонами.
— Трепло, — фыркнул в жидкие усы Бьярн и тихо добавил что-то похожее на «все-таки надо было тебя раньше замочить».
Потянулась долгая немая сцена, на протяжении которой обе стороны гадали, что будет дальше и не закончится ли дело, наконец, хорошей дракой.
— Эй! — гаркнул Шапюйи, не теряя надежду. — Я не к такому привычен! Где достойный прием? Где стол и баня? Глаза протрите, это ж я!
Лица деревенских были все, как одно, помечены сердитой недоверчивостью и подозрением. За воротами шушукались и бормотали, однако ни единого слова разобрать не получалось. Ну, ладно, хоть луки не натягивали… уже хлеб.
— Эй, ты, — отозвался, наконец, один из селян, широкий, кряжистый, похожий на медведя с бородой. — Рожа знакомая. Племяш законника из города?
Какой именно город бородач не пояснял, очевидно, здесь большое селение могло быть только одно.
— Ну, я! — обрадовался Кондамин. — Я же тут заместо писаря был весной-летом, когда вашего лихорадка пришибла, забыли уже?
— А, Шляпа! — узнал, наконец, деревенский. — Чего приперся? Кого привел?
— Шляпа? — удивился вполголоса Раньян, доселе молчавший. Бретер стоял, завернувшись в плащ, под которым держал саблю, однако рост и осанку никакое одеяние скрыть не могло. Кондамин покосился через плечо, видимо чувствуя неловкость за прозвище. Очевидно у «Шляпы» имелась занимательная и обидная предыстория.
— Это славный… — Шапюйи вдруг замялся, наверное, поняв, что за всей суетой и молениями все забыли согласовать — как представляют Артиго, под своей фамилией или безымянно. Он сглотнул, нервно качнул головой и продолжил, импровизируя. — Мой славный друг и попутчик! Со свитой!
— Мы таковских не знаем! — проблеял второй пейзанин, в самом деле, похожий на старого козла. Впрочем, лук у него был наиболее длинным и боевитым на вид. — Идите своей дорогой! И свитов забирайте!
— Да вы ослепли, что ли?!! — гневно заорал Шапюйи. — Что за дела!
Раньян, прихрамывая, шагнул вперед, решительным движением отодвинул городского назад, не слишком громко, но веско произнес так, что слышали все:
— Мы зла не хотим. И за плечами его к вам не тащим. Нам нужно переночевать, запасы обновить и почиститься. Потом уйдем. А девочку забирайте. Наша лекарка, — бретер указал на Хель. — О ней позаботилась. Послушайте только ее, как дальше за больной ходить. Не повредит.
— Кажется, не видать нам тут роздыху, — проворчал Кадфаль.
— Терпение, брат, — вполголоса окоротил его Бьярн. — Бог с нами.
В темнеющее небо взмыл истошный женский вопль, нечленораздельный и жалостный. Шапюйи навострил ухо, прислушался и пояснил через плечо:
— Вдовица. Про девчонку, видать, прознала.
Прошло еще несколько минут. Компания терпеливо ждала, деревенские шуршали и неразборчиво переговаривались. Небо темнело, кислый дождь прекратился, однако тончайший слой пыли запорошил все.
Наконец с забора кинули лесенку из жерди с перекладинами. Похожий на медведя крестьянин слез по ней, немного потоптался, отряхивая штаны от несуществующего мусора, подошел, близоруко щурясь. Он оглядел каждого из Армии, очень внимательно, будто измеряя и взвешивая на ярмарочных весах с проверенными байлем гирьками. За воротами, тем временем, в голос причитали бабы. Гаваль удивился — вроде бы упоминалась одна лишь вдовица, голосило же, по крайней мере, три женщины, может и больше. Но загадка тут же получила ответ.
— С девчонкой двое тележных были, — прогудел, наконец, мужик сквозь бороду. — Они где?
— Не знаем, — ответил Раньян и кратко пересказал события минувших дней, опуская сомнительные моменты вроде убийства фальшивых заставников и намерения прикончить Шапюйи. Кондамин поддакивал и кивал.
«Медведь» снова подумал, расчесывая бороду, точнее бороздя ее пальцами. При этом он тревожно косился на Бьярна, который идеально соответствовал образу подонка и мародера без принципов и морали. Рыцаря это, похоже, искренне забавляло.
— Ладно, — решил он, в конце концов. — Вы вроде как по-божески. И мы тем же ответим. Как Бог велел. Девку отдайте. Внутрь не пустим, уж не серчайте. Хоть Господом Богом и всеми атрибутами клянитесь, не отворим.
— Да не больно то и надо, — задрал подбородок Бьярн, видимо решивший взять реванш за косой пригляд. — Видели мы вашу часовню. Позор, мерзость и запустение! Люди честные, богобоязненные с божьим домом не поступают. Клясться именем Его тут — срамно и стыдно!
Медведь нахмурился. Судя по всему, в кудлатой голове за один раз помещалась только одна мысль, которую мужик думал полностью, от начала до конца, и лишь затем переходил к следующей
— Болтаете как попы… А халатов нет… И бошки небритые… Во! — наконец просветлел он. — Вы… эти… скупидотели⁈
— Искупители, — с достоинством поправил Кадфаль.
— Ну… тогда… оно то конечно так наверное… да только… — селянин еще немного помолчал и решительно заявил. — Но за ворота не пустим. А ночлег да, дадим, нешто мы злодеи какие… да божьим людям…
Артиго искоса глянул на Хель с торжествующим выражением лица, дескать, вышло по-моему, а ты сомневалась… Если женщина и заметила это, вида не подала.
— Завтра нужны бабы, числом трое, не меньше, — сурово приказал Кадфаль.
— Это че еще за такое⁈ — вскинулся опять с недоверием и опаской человек-медведь. — Про баб не было уговору! Тебе может и женок оприходовать⁈
Кадфаль выпрямился, расправил плечи, оперся на дубину с великолепной небрежностью эпического героя со словами:
— Часовню подметать и мыть станем. Как можно Пантократору, Отцу нашему возносить молитвы средь пыли да грязи нечистотной⁈ Закоснели вы тут во грехе и свинстве. Будем исправлять!
— Геракл, — тихонько проговорила Хель очередное незнакомое слово. — Только без шкуры.
Сраженный наповал мощным обвинением, бородатый как-то стушевался, опустил широкие плечи, сказал упрямо, хоть и без прежней уверенности:
— В сарае можете разместиться. Покажу. Харч принесут. Баньку бабы протопят, погодить придется. И, эта, девку кладите. Мы ее заберем.
— А я? — жалостливо пискнул Шапюйи.
— А ты окажешь нам честь и составишь компанию, — вежливо сообщила Хель, опережая долгую думу человека-медведя. — Я хочу побольше узнать насчет славного вольного града Дре-Фейхан…
И так получилось, что Несмешная Армия, пролив некоторое количество крови, обрела ночлег и приют на какое-то время, хоть и не самый удобный, но вполне приемлемый. У этого малозначительного в общем то события оказалось много неожиданных последствий, однако встретиться с ним компании только предстояло…
Гаваль поет немецкую балладу «Крестьянин и рыцарь» в переводе Льва Гинзбурга. Я чуть-чуть адаптировал перевод под реальность Ойкумены, убрав упоминание крестового похода и проч.
Глава 10
Глава 10
«Не люблю альтернативную историю. Не сказать, чтобы я питал какие-то принципиальные возражения против жанра, скорее это профессиональное неприятие. История — точная наука, имеющая дело с конкретными материальными свидетельствами, которые отражают в своем существовании однозначно свершившиеся события. Свидетельство, то есть некий факт, либо есть, либо нет. Поэтому я счастливо избегаю бесплодных мыслей и догадок о неслучившемся в истории 'континента призраков».
Однако… Признаюсь честно, поскольку я не чужд людских слабостей, временами тоже поддаюсь соблазнительной игре ума «что было бы, если?..» Только мои размышления, так сказать, узкоспециализированы, касаются одной лишь концепции, привлекающей не столько научной выразительностью, сколько эстетическими аспектами.
Я смотрю через минувшие века на истоки Войны Гнева и задаюсь безответным вопросом, а точнее сказать — красивой мечтой, более подходящей для продукта масс-медиа: если бы Хелинда су Готдуа вошла в ряды сподвижников Оттовио Доблестного?