ностью рядового повседневного выживания. Деревенские — люди суровые и привычные к смерти, однако не воины. Выдержать осаду за прочным забором или накостылять малой группе лиходеев они еще могут, но посылать ценных работников на произвол судьбы… нет. Поэтому все с такой надеждой ждали пробуждения раненой девочки, чтобы она разъяснила ситуацию. Для Елены это было очередной дикостью, и женщина даже хотела предложить съездить, потихоньку глянуть, что да как, однако решила — местным виднее. Не просят — не лезь. К тому же после некоторых раздумий женщина решила, что все-таки есть здесь какое-то второе дно и опять же, не надо вешать на себя лишние заботы без спросу.
Елена глотнула еще чуть-чуть, задумчиво покатала по небу шарик терпкого алкоголя. И решила, что после всего бардака, через который прошли две женщины, назвать их подругами, конечно, было бы чересчур, но и право на определенные вольности заслужено. Например, задавать неудобные вопросы.
— Есть разговор, — вымолвила она. — Можно не отвечать, но мне хотелось бы знать…
«Коль уж вы привыкли коситься в мою сторону, когда надо принимать суровые решения» — подумала, однако не сказала вслух Елена.
— Знать, что случилось с твоим?.. — она красноречиво развела руки, узнаваемо изобразив дуги арбалета.
— Зачем? — бесхитростно спросила Гамилла, более тщательно обстругивая щепку-спуск для самострела.
— Мы странствуем небольшой компанией, — Елена тоже решила быть откровенной. — И когда что-то сильно меняется, это важно для всех.
Гамилла покосилась на лекарку с недоумением во взгляде, так, будто Елена должна была что-то знать по умолчанию, например как держать ложку или завязывать шнурки на одежде. Лекарка ответила прямым взглядом, дескать, да, ведать не ведаю. Гамилла выдохнула, покачала головой и немного помолчала, будто предоставив собеседнице возможность угадать. А может быть, просто собираясь с мыслями. Елена так же молча и терпеливо ждала.
Арбалетчица неожиданно вытянула руку с ножом, и Елена чуть вздрогнула. Рефлексы, отточенные годами… да, а ведь уже и впрямь годами? — упражнений и хождению бок-о-бок со смертью заставили тело напрячься от близости оружия в чужой руке. Если арбалетчица и заметила реакцию, то сделала вид, что ничего не произошло. Она качнула рукой, вновь указывая на то, к чему хотела привлечь внимание.
Средь мертвых деревьев мелькала фигура в узнаваемой цветовой гамме, которой не было ни у сельских, ни в свите Артиго. Шапюйи, очевидно, искал женщин и, найдя, спешил к ним, огибая столбы ободранных стволов.
— Там… это!.. — провозгласил, точнее, проорал в голос Кондамин еще издалека, и Елена поневоле усмехнулась. Хотя племянник городского правоведа был постарше Гаваля и куда опытнее в жизни, горожанин и менестрель казались очень похожи. Гаваль так же никогда не мог толком удержать новость или хотя бы рассказать ее степенно, вдумчиво. Знание буквально распирало Кондамина, вырываясь как воздух из надутого меха. Елена снова чуть напряглась. Шапюйи не выглядел человеком, который просто спешит поведать что-нибудь интересное. Наоборот, Кондамин казался встревоженным, почти так же, как в день, когда Бьярн махал клинком над головой узника.
Опять, с неудовольствием подумала Елена. Снова кто-то бежит, спотыкаясь, торопясь доставить некую весть. В прошлый раз это закончилось встречей со свитой короля и поездкой в Пайт. Затем резня, гибель Буазо, вероятно смерть Грималя. Дай бог, на сей раз что-то более пристойное и радостное. Хотя вряд ли…
— Это!.. — выдохнул горожанин, добежав и тяжело дыша, как человек, долго раздувавший угли.
— Говори, — указала Гамилла, нахмурившись, а Елена подумала, сжав кулаки «только бы не девчонка!».
— Пришла в себя! — Кондамину понадобилось три тяжелых вдоха-выдоха, чтобы, в конце концов, сказать главное. — Вдовицына дочка!
— Слава богу, — проговорила Елена и на всякий случай набожно глянула в небо, приложив ладонь к груди, там, где обычно под одеждой носили кольцо Пантократора. Не то, чтобы она как-то специально верила в местного бога, но… в мире столько случайностей. Кто знает, может и в самом деле некая высшая сила приглядывает со стороны. Только сила эта явно к человечеству не слишком расположена, что, впрочем, не повод ею пренебрегать. Злые боги все равно богами остаются.
Кстати, у нее то кольца снова нет! Золотой подарок Дессоль женщина положила в могилу Буазо. Надо бы найти другое.
— Ну, это как сказать, — вымолвил Шапюйи, окончательно восстановив дыхание, и тут же перешел к главному. — Надо уходить. И быстро.
За ворота гостей так и не пустили, подозрительность селян «набором мелких услуг» было не перешибить. Компания собралась у недостроенного сарая, Кадфаль под страшный вой деревенских баб проговорил последние новости, нарисовав безрадостную картину.
Хотя в округе было неспокойно, деревня отрядила пару телег для некой сомнительной комбинации. Судя по всему, речь шла о контрабанде соли, которую строжайше запрещалось покупать и продавать мимо господских карманов и мошны откупщиков. А соли для свиноводов требовалось очень много. Речь шла о натуральном обмене, и на сей раз покупателям не повезло. То ли продавцы хлорида натрия сдали клиентов, будучи в доле со злодеями, то ли сами попали под раздачу и выдали деловых партнеров под пыткой, так или иначе маленький конвой, несмотря на все предосторожности, попал в засаду. Живым никто не ушел кроме девочки, над которой сам Господь простер милосердную ладонь. Ребенок ухитрился избежать насилия и, будучи раненым, все же спасся на единственном муле.
До этого момента история была грустной, однако, увы, отвратительно прозаической. Можно сказать — типичное бытописание смутного времени, когда без того высокие шансы умереть в любой день и час, кратно умножаются. Соль (в качестве консерванта) традиционно была дорогим, крайне важным продуктом, без которого люди попросту не выживали. Все, связанное с нелегальной торговлей драгоценным товаром, обычно сопровождалось повышенным риском и кровью. Гораздо интереснее было то, что рассказала пришедшая в себя дочка вдовицы затем…
— Банда, — утвердительно вымолвила Гамилла.
— Не просто банда, — качнул головой Раньян.
Вся компания сидела на козлах под навесом, которые вполне сгодились как длинная скамья, где поместились все. Почти все — Бьярн по своему обыкновению расхаживал с клинком на плече, Раньян тоже ходил, по рекомендации Елены разрабатывая суставы движением и мелкими приседаниями. Артиго, как обычно, болтал ногами, в эти минуты ничем не напоминая молодого аристократа «высших градусов». Витора, прикусив от усердия язык, перебирала мелкие плашки с вырезанными буквами, которые по просьбе Елены сделал Марьядек. Служанка очень серьезно восприняла проповедь хозяйки насчет того, что невежда — всего лишь полчеловека, и каждую свободную минуту использовала для самообразования.
Вокруг царила некая суета. «Некая» — поскольку Елена слишком плохо разбиралась в сельской жизни, чтобы оценить подноготную. Женщина просто видела — характер повседневной беготни селян изменился. Детей стало меньше. Бабы чаще голосили, притом без видимой причины, будто выполняя некий ритуал. Через ворота — и главные, и вторые, поменьше, на другом конце деревни, потянулись телеги, а также мужички, груженые мешками, словно муравьи. В наблюдательном гнезде на крыше самого высокого дома вместо одного мальчишки теперь сидело сразу три девочки. А главное — лица… лица мужчин и женщин ощутимо переменились, их словно пометило мрачное ожидание дурного. Совсем как у беженцев, ранее встреченных на дороге.
— Не просто банда, — сказал бретер, а Бьярн уточнил. — «Живодеры».
Гамилла кивнула с видом человека, понявшего все по одному лишь слову. Марьядек сделал грустно-злую физиономию, Гаваль, судя по всему, не понял ничего.
— Кто это? — спросила Елена, которой уже доводилось слышать подобное название. Деталей женщина не помнила, однако звучало каждый раз в плохом контексте, очень плохом.
Из ворот гуськом выдвинулось пять или шесть мужчин узнаваемого вида — именно они в большинстве целились из луков и вообще принимали грозный вид над забором, когда компания принесла беспамятную девчонку. Вслед уходящим неслись проклятия самого скверного толка, летели грязь и камни, однако вооруженные шли быстро и целеустремленно, не оглядываясь. Здесь даже Елена поняла все с первого взгляда — нанятая состоятельной деревней охрана торопливо бежала. Бьярн и Кадфаль, не сговариваясь, плюнули вслед беглецам.
— «Живодеры» — это наемники, которым перестали платить, — объяснил затем Бьярн, прикрывая горло, словно там имелось отверстие для воздуха. Очевидно, порезанная глотка болела в холод, а день выдался промозгло-сырым.
— Некоторые попросту разбегаются и начинают искать добра с удачей кто, где придется. А бывает, что никто никуда не бежит…
Рыцарь-искупитель сделал красноречивую паузу.
— Банда, но уже не банда, — попробовала догадаться Елена. — Лучше вооруженная и по-военному обустроенная?
— Да, — кивнул Бьярн. — А еще скоты первостатейные, потому что обычным бандитам в мучительстве, на самом деле, нет резону. Только если выпытать где ценности, да баб там… Лишнее злодейство творить — быстрее всякие егеря прискачут. А вот бешеной солдатне все едино. Они пришлые, родни тут не имеют, оседать на земле не станут. Привыкли под смертью ходить, живут каждый день как последний. Ни в чем себе не отказывают. Во всяческом препаскудстве — особенно.
— А есть разница между бетьярами и этими… «живодерами»? — просила Елена.
— Не особо, — пожал широкими плечами Бьярн. — И там, и здесь вооруженная сволочь, что краев не ведает, убивает без колебаний. И не только… убивает. Можно в одном стаде и тех, и других встретить.
— Понятно. И как это все к нам относится?
— Они идут, — в разговор вступил Кадфаль, указывая на горизонт, где снова дымило. — С запада. По большому тракту. Наверное, из тех войск, что набрала бешеная козаМалэрсида и ее братец. Чтобы ощипать соседей под шумок. Зима близко, баталии заканчиваются, наемников отправляют восвояси. Швыряют на оплату. Ну… чума и расползается окрест.