— Подставить вас под удар «живодеров», затем перезаключить договор с теми. кто останется в живых или другими, пришлыми… Это разумно. Подло, жестоко, но расчетливо и разумно.
Артиго чуть откинулся на спинку простого деревянного стула, скрестил руки на груди. Юному господину не понравилось, как спутница отзывается о человеке чести за глаза. Но мальчик не проронил ни слова, предпочитая наблюдать, и Гаваль последовал его примеру, вспомнив, что вообще-то долг летописца — все видеть, все запоминать, сохраняя для истории.
— Однако барон кое-что упускает, — продолжала рассуждение Хель. Женщина говорила в абсолютной тишине, которая захватила дом, как густая паутина, заглушая шум с улицы. Может быть, у Хель когда-то имелась более внимательная аудитория, но… вряд ли.
— Если я все понимаю верно… А я думаю, что понимаю верно, — Хель взяла перо и маленький ножик для очинки. — Люди умирают, голодают и разбегаются. Очень скоро не человек будет искать землю, а наоборот, земля человека. Чтобы тот ее обработал и снял урожай. Так что землевладелец рискует потерять не годовой доход, а куда больше. Если все это расписать… — она приступила к очинке гусиного пера. — Кто знает, может быть, он предпочтет синицу в руках? Конечно, придется отдать что-то взамен. Но лучше расстаться с частью, чем безысходно терять все. Я так думаю. Это первое.
Хель подняла перо, указывая, что речь еще не закончена. Раньян, чьи руки лежали на столешнице, сжал кулаки в перчатках. Кадфаль размеренно качал головой, будто соглашаясь с услышанными тезисами. Гамилла смотрела главным образом на юного повелителя, интересуясь лишь тем, что скажет он, а сельские проблемы дворянку-арбалетчицу. кажется, вообще не задевали.
Женщина, что раньше принесла еду, тихонько убрала опустошенные Кадфалем деревянные тарелки, поставила другой кувшин. Судя по запаху, питье там было куда пристойнее разбавленного пива, что ставили прежде. Марьядек, не смущаясь, тут же налил себе полную кружку, покосился на непьющих соратников и наполнил вторую, про запас. Кажется, отношение горца-браконьера к происходящему было таким же, как у Гамиллы. Есть те, кто решает — и это все их заботы.
— Второе, — Хель положила заостренное перо и, не спеша, убрала нож в клапан гульфика. Жест вызвал некоторое волнение и ажиотаж у деревенских, однако интерес к словам оказался выше.
— Четверть сотни злодеев — это много. Я бы сказала, очень много. Сколько там господин сможет отрядить бойцов, если договориться?..
Староста дернулся было, шевеля губами в зарослях могучей бороды, однако межевой со значением кашлянул, и «медведь» осекся, тоже поняв, что вопрос ответа не требовал, будучи риторическим.
— Немного. Наверняка не хватит. Но… Здесь уже есть мы. Благородный господин… и его храбрая свита. Так что если барон все же пошлет на защиту сколь-то воинов… И если за тыном окажется пусть маленький, но боевитый и грозный отряд… Это уже иное дело.
В тишине, наступившей после этих слов, отчетливо послышался скрип бретерских перчаток. Раньян, похоже, сжал кулаки еще крепче, хоть это казалось невозможным, и уставился на Хель исподлобья с нехорошим выражением. Так обычно глядят на противника с мечом в руке, оценивая и стараясь предугадать действия. Артиго в лице вообще не изменился, хотя речь зашла непосредственно о нем. Селяне, кажется, осознали, что средь пришлых какой-то разлад, но сути его не поняли, а потому внимательно слушали, обмениваясь загадочными взглядами.
— Бьярн, — напрямую спросила Хель. — Скажи, будет скотская банда штурмовать деревню в таких обстоятельствах? Если на охране какая-то дружина, «живодеры» могут обойти село без драки? Или в осаду возьмут?
— Хм… — искупитель пошевелил кустистыми бровями, почесал один из многочисленных шрамов. Взгляды, что кидали на седого деревенские, выражали сложную смесь из почтения к вооруженному человеку, надежды на внезапную удачу и ненависти к природному врагу. Хоть нынче рыцарь и стоял на пути добра, былая натура проявляла себя в каждом жесте, и мужики безошибочно узнавали хорошо знакомый образ бетьяра — кавалера-разбойника. Того, кто приходит и берет, что хочет, расплачиваясь огнем и железом.
— Осады не будет точно, ну, дольше пары дней, может неделя. И то много. Без малого тридцать скотов жрут много. День простоя — два пуда провианта для людей. Лошадям еще по четверти пуда на морду, и то мало. На телегу обычно грузят пудов тридцать, десять дней — и пусто. Большой обоз «живодеры» за собой не утащат, а если бы и тащили, не станут его растрачивать у навозной кучи в пустом ожидании.
Селянам такое сравнение категорически не понравилось, однако пришлось сделать вид, что не заметили.
— Насчет штурма… Может быть, да. Может быть, и нет, — Бьярн пригладил тощий ус и прищурил единственный глаз, размышляя. — Зависит от многого. Я бы остался и полез через тын. Место богатое, грех такое обойти просто так. Да и живот военный человек привык набивать без меры, свинку любит, а тут провианта много. Стоит заморочиться и рискнуть.
Бьярн, казалось, искренне наслаждался молчаливой злобой, что светилась в глазах деревенского собрания, вынужденным вниманием людей, которые в прошлом (да и настоящем) с огромным удовольствием подняли бы его на вилы или забили цепами.
— Но меня там нет, — как ни в чем не бывало, продолжил искупитель. — И если мудаки добычу хорошую взяли прежде… и за тыном стоят крепкие люди, да еще видно, что защитники биться готовы насмерть… тут даже не командир будет решать, а собрание. Рискнуть или ну его к чертям, лучше профит и добрую забаву поискать дальше? Может быть, и шапку по кругу пустят, чтобы туда черепки бросали. С пометками углем.
— То есть шансы отсидеться имеют место быть… — задумчиво проговорила Хель, поглаживая гладкий острый подбородок, словно у женщины имелась борода.
— Или так, или этак, — согласился Бьярн, поправляя свой меч, который положил на скамью в начале встречи. Сейчас рыцарь говорил деловито, оставив прежнюю издевку над селянами. — Не попробуешь, не узнаешь. Только…
Седой обвел долгим взглядом всех, и своих, и чужих, с высоты громадного для обычного мужика роста.
— Только надо сразу понимать, — прогудел он, срываясь время от времени на болезненный хрип в глотке. — Если они решат все же взять свое, то лапти назад сворачивать будет поздно. От всадников не убежать. Тут уж как в настоящем бою, резня пойдет без «дурачков и кулачков». И обе стороны кровью умоются по самые уши. Так что, коль железо воздуха понюхает, либо мы их расхерачим вдребезги… либо никто отсюда не уйдет.
— Богоугодное дело, — пробормотал как бы сам себе Кадфаль, но, разумеется, услышали все. — Справная задачка…
Гавалю отчетливо показалось, что под «нами» мужик с дубиной подразумевал отнюдь не всю компанию, однако додумать мысль не успел. Хель решительно хлопнула по столу ладонью и подытожила с обманчивой мягкостью:
— Мое предложение… — она осеклась, взгляд женщины метнулся к Артиго и обратно. Видимо поняв, что многовато и резковато на себя взяла, Хель продолжила тоном ниже и с бОльшей почтительностью, старательно делая вид, что выступает от лица господина.
— Я сейчас напишу вашему барону письмо. Красивое, вежливое, куртуазное. И краткое.
На Раньяна было страшно глядеть, кажется, он лишь сейчас до конца поверил, что рыжеволосая любовница по собственному почину затягивает Армию в новое приключение. Гамилла и Марьядек подобрались, как люди, наконец-то слышащие не словоблудие, а какой-то план.
— Распишу ему, как обстоят дела, — говорила Хель. — Опишу, что вы готовы договариваться на урезание прав… В разумных пределах.
Селяне опять зашушукались, недовольно и резко, как ни странно, в этот раз их окоротил молчавший прежде костоправ. Горбун казался ужасным, с руками до земли и перекошенным гримасой лицом — Гаваль знал, что такое бывает при скверных родах, когда дите тащат из утробы силой, увеча слабенькое и хрупкое тельце. Но, кажется, лекарь имел авторитет немногим слабее межевого. Все болеют…
— Слушайте, что скажет грамотный человек, — прохрипел горбун, и сельское собрание замолчало. Казалось, даже воздух в комнате дрожит в нервическом ожидании.
— И что если он вас кинет на поживу злодеям… скорее всего договариваться с новыми арендаторами он будет нескоро. А договор этот состоится на пепелище с бурьяном, которое приводить в божеский вид еще придется. Поэтому для барона же лучше прислать по-быстрому вам подмогу, не тратя ни единого часа. А там… как Бог положит.
Хель красноречиво посмотрела в черный от копоти потолок. Все остальные набожно повторили ее жест и взгляд, прося у Пантократора защиты и поддержки.
— Если подмога не придет… Или не успеет, что ж, — Хель пожала плечами. — Не свезло вам. Значит такое испытание Господне вам ниспослано ради смирения и за грехи. Мы сами по себе драться с бандитами не станем. Но если баронские воины придут вовремя… тогда посмотрим. Сумма двух всегда больше целого.
Гаваль сделал зарубку в памяти, отметив еще один мудрено звучащий, но красивый оборот словес.
— Если даже устоим, они обозлятся! Сожгут в округе все, до чего дотянутся! — буквально прогавкал десятский, каждое слово давалось ему с болью, наверное, от подсчетов, какими трудами все придется восстанавливать. — Не отстроимся же!
— Не понимаете вы, — почти дружески сообщил Бьярн. — Это тебе не обычные грабители, которые соседей обнесут, а вам толкнут на продажу воровской профит. Нет. Считай, что на вас идет саранча дьявола. И уж решайте, чем готовы жертвовать. Или в лесу зимовать, землянки долбить в мерзлой земле, или дотянуть до тепла по-бедному, зато в своих халупах.
На этот раз селяне вообще повставали, ушли на другой конец дома, к очагу. Спорили громким шепотом, размахивали руками, едва ли не плевались через густые бороды — у кого такие были. Кажется, сельское управление разделилось поровну.
— Круто забираем, — пробормотал горец-браконьер. — Прям крутенько…
— Колья, — отрывисто вымолвила арбалетчица. — Надо колья повбивать. Земля еще не мерзлая, войдет легко.