— Возьмешь арбалет с моста? — Елена не стала уточнять, о каком оружии идет речь, Гамилла и так поняла, что Хель имеет в виду один из трофейных. Второй, к сожалению, затонул вместе с хозяином…
— Самострел, — поправила «госпожа стрел». — Да, возьму.
Ну, хоть что-то хорошее, подумала Елена. Гамилла питала к трофейному арбалету-самострелу все ту же необъяснимую ненависть, которая заставила поломать отличный баллестр. А лупить по забронированным кавалерам из пращи — занятие малополезное.
— Можно как-нибудь застрелить их предводителя насмерть? — спросила Елена, главным образом, чтобы отвлечься от зловещих симптомов грядущей паники. — Было бы проще. Раз — и наповал. А прочие разбегутся в ужасе…
Она умолкла, поняв, что несет чушь.
Арбалетчица помолчала, синяя татуировка на челюсти двинулась, будто зажив собственной жизнью. Елена вздохнула, готовясь к сокрушительному падению авторитета в глазах по крайней мере отдельно взятой спутницы.
— Ты ведь не знаешь, как действует волшебство стрелометания? — неожиданно спросила Гамилла.
— Нет, не знаю, — ответила Елена и тут же ахнула, не сдержавшись. Лекарке по умолчанию казалось, что магия такого рода — «личная», происходящая от носителя. Елене и в голову не приходило, что колдунство может быть еще и привязано к инструменту. Теперь, после наводящего вопроса, внезапно все встало на свои места.
— Вот именно, — вздохнула Гамилла, понурившись. Было видно, что тема ей неприятна и навевает тяжелую грусть, однако женщина через «не хочу» цедила сквозь зубы тяжкие слова.
— Мой зачарованный арбалет… забрали.
Елена сжала губы, стараясь «удержать лицо», не выразить всю гамму чувств, что рвались наружу. Она-то помнила обстоятельства, при которых арбалетчица по ее же рассказу лишилась оружия. Неудивительно, что Гамилла с такой болью вспоминает потерю. Однако… зуд любопытства и вполне искреннее желание помочь все же толкнули Елену к новым расспросам.
— А если купить или сделать новый арбалет и…Зачаровать его?
Гамилла вновь покосилась на собеседницу, поджав губы и неестественно выпрямившись. Казалось, она сейчас жестко прервет беседу, однако госпожа стрел все же ответила:
— Это возможно. Надо или обратиться к семье… или собрать несколько наших. И провести над оружием ритуал. Тогда сработает… может быть. Иногда не получается.
На языке у Елены вертелся следующий вполне естественный вопрос «так почему бы не сделать?», однако женщина вновь решила помолчать, и опять молчание оказалось к добру. Гамилла ответила сама, хоть и с прежним нежеланием:
— И конечно нужно будет подробно пояснить, что с утраченным оружием. Почему случилась утрата.
Елена уже и сама была не рада, что подняла тему, и самооправдания «я же не знала» помогали слабовато. Наверняка для Гамиллы каждое использование нормального оружия становилось мучением, напоминая, чего лишилась госпожа стрел. Терпеть можно долго, и все-таки боль утраты оказалась невыносимой.
Сколько же денег растоптала Гамилла?.. С куплей-продажей стрелкового оружия Елена дела не имела, однако слышала, что стоимость годного арбалета вполне могла сравняться с хорошим клинком, а то и превзойти. Сложность (соответственно, цена) заключалась в дуге, которая требовала и качественный металл, и правильную закалку. Плюс механизм взведения.
— Мне кажется… — Елена опять запнулась, терзаясь сомнениями, нужно ли здесь что-то говорить. Не лучше бы вспомнить старую мудрость «язык мой — враг мой»? И все же решилась. — Кажется, что первична тут сила посвященного. И если подумать… постараться…
Она умолкла, поняв, как глупо это звучит с точки зрения Гамиллы. Стало немного стыдно, а затем и много.
— Эх, — вздохнула Елена и решила, что в сложившихся обстоятельствах честность с откровенностью будут лучше всего. — Извини. Глупо вышло. Я… не хотела бередить душу.
«Не хотела, но получилось на отлично. Поздравляю саму себя»
— Ничего, — Гамилла пожала плечами. — Это все же правда. А правда не может унижать.
— Как солнце…
— Что?
Елена с трудом воздержалась от того, чтобы врезать со всей силы по твердому колу. Надо же было так эпично не сохранить язык за зубами! А теперь уж поздно, отвечать придется.
— Один мудрец, не помню имя, — она и в самом деле не помнила, в памяти осталась лишь фраза из какого-то фильма про вампиров, неплохого, кстати. — Правда, как солнце. От нее можно закрыться. Но солнце от этого не исчезнет.
На глаза сами собой навернулись не прошеные слезы. Она ведь уже вспоминала эту цитату — в разговоре с покойным Буазо. И он ответил, причем Елена помнила каждое слово искупителя, будто вчера их слышала:
«Мудро сказано. Совершенное зло остается, его уже не изменить, не вычеркнуть из прошлого, как ни прикрывайся ладошкой»
Буазо мертв. Погиб, спасая то ли подопечных, то ли товарищей, а может и тех, и других. И, вполне возможно, через день-два смертная тень раскаявшегося грешника встретит бывших спутников на том свете. Стараниями Елены!
— Хорошо сказано, — кивнула «госпожа стрел». — Мне нравится.
Елена опустила голову, пробормотала «надо посмотреть, как там другие…». Гамилла резко повернулась к спутнице, решительно взяла руку Хель в свои. Первым и естественным порывом Елены было освободиться, но женщина невероятным усилием сдержалась, замерла.
— Ты никого не заставляла.
Елена посмотрела на Гамиллу и вдруг поняла, что никогда не всматривалась как следует в лицо спутницы, хотя женщины провели бок о бок много месяцев. Это казалось… нескромным, что ли… А с учетом спесивости людей чести вполне могло быть воспринято как вызов. Конечно «госпожа» — не распальцованный индюк в шелках, но все-таки дворянка, и Елена в общении уже привычно делала поправку на этот нюанс. Но какого цвета глаза у арбалетчицы? Или, например, ее татуировка на лице. Елена привыкла думать, что это некий абстрактный орнамент, а ведь если присмотреться, бледно-синие чернила изображают что-то змееподобное.
Лекарка прерывисто вздохнула, не зная, что можно сказать и стоит ли вообще говорить. Гамилла едва заметно улыбнулась и добавила:
— Мы все сделали этот выбор сами. Потому хватит себя грызть и корить. Господь отмерит нам лишь то, что сочтет нужным.
Елена попробовала улыбнуться в ответ, получилось кривенько, кивнула и так же молча спрыгнула с помоста. На душе стало немного легче. Увы, лишь «немного», поскольку лекарка в Пантократора не очень верила. Да и насчет «сами выбрали» тоже сомнительно — достаточно вспомнить выразительную мину бретера, когда он осознал, что сын вслед за фамильяром готов поучаствовать в поножовщине за безвестную деревню.
И все-таки беспросветный сумрак в голове отчасти развеялся, уступил немного места благотворным соображениям в стиле «а вдруг все закончится благополучно?»
После женщину закрутил водоворот обычных неприятностей и забот. Она решала, советовала, уговаривала и даже угрожала, стараясь, по местному выражению, зашить прореху в молочной пенке. Что-то удалось, например, организовать более-менее подходящий госпиталь с постоянным дежурством костоправа. Что-то не вышло, скажем, пришлось окончательно закопать идею централизованного обучения пехотного резерва на случай прорыва злодеев за частокол.
Общаясь с межевым, пытаясь в очередной раз пробить идею выжженной земли за оградой, Елена встретила Гаваля. Менестрель, временно мобилизованный в качестве писаря-счетовода, буквально крался по улице, озираясь и в целом имея вид мелкого воришки, которого вот-вот прихватят на горячем. Судя по всему, юноша вознамерился последовать путем Шапюйи-младшего и дезертировать. Первым желанием Елены было воспрепятствовать и устыдить. Но через пару шагов она передумала, трезво задавшись вопросом: а чего ради? Как ни крути, молодой певец, на дуде игрец для войны никак не годился и батальных приключений не искал. Добровольцем не заявлялся и по большому счету обязательств перед Армией не имел. Клятву Артиго принес, но лекарка с трудом воспринимала серьезно те слова, пустые обещания под моросящим дождем. Поэтому… пусть идет. Невелика потеря, честно говоря.
Межевой снова перечислил стандартный набор объяснений, отчего никак не можно спалить без малого три десятка построек, и сколько человек с большой вероятностью помрет, ежели так поступить. Логика, в общем то, была вполне понятной и по-своему здравой: меньше деревенских производств — больше «пищевая» нагрузка при тех же сборах зерна — большему числу селян придется уходить на отхожие промыслы по весне. Учитывая окружающую обстановку, то есть общее падение хозяйства и разгул всевозможного бандитизма, до четверти (самое меньшее) отходников просто не вернется, еще четверть ничего не заработает. И все это напрямую конвертируется в смертность. А бандиты то ли придут, то ли нет…
Елена устала это слушать и поняла, что такую стену ей не пробить, поэтому в конце концов пожала плечами, отправилась общаться с новоприбывшей дружиной и сомнительным бароном-алкоголиком.
Общий подсчет вооруженной силы на страже Чернухи можно было представить вкратце следующим образом:
Арнцен-младший — храбр и готов к подвигам, однако храбрость эта проистекает больше от юношеского безрассудства и малоопытности. Боевой навык сомнителен, конь плох, доспех, вспоминая обороты покойного Деда, относится больше к порнографии. Тем не менее, мальчишка все же всадник и худо-бедно умеет драться. Кроме того настроен показать удаль «пред градом и миром».
Дядька — нормальный, крепкий «середнячок», примерно соответствует сержанту, только без коня. Ветеран многочисленных усобиц, который хорошо знает, какого цвета кровь и потроха.
Два брата, Колине и Маргатти оказались ценным приобретением. Елена даже постучалась с каждым из них на палках и осталась, в целом, довольна. По навыкам братья примерно соответствовали тому ландскнехту, с которым ученица Фигуэредо билась в столице на рыночной площади. То есть были классом выше обычного наемника и провинциального дружинника. А уж рядовой ополченец против братанов не имел ни единого шанса. Здесь чувствовались и опыт, и школа, пусть усеченная, простенькая. Елена хотела даже выспросить, у кого парочка брала уроки, но здраво подумав, решила, что это не к месту и не ко времени. Колине как более старший и опытный, оружием владел получше брата, а вооружен был наоборот, хуже, отдав хороший тесак младшему. Поэтому человеку со взглядом совы дали меч, который был в собственности Чернухи. Марьядек философически заметил, что теперь братьям легко дезертировать, ведь продав клинок, они с женами себя до весны обеспечат где угодно. Но пришлось рискнуть.