Все помолчали, глядя, как от пешего отряда выдвинулся одинокий всадник, махнул рукой с каким-то цветастым предметом, явно приветствуя.
— Шляпа, — хмыкнул Бьярн. — Ну, точно. Шапуй, как есть.
Шапюйи-младший направился к Армии, не слишком торопясь. То ли опасался изрядно выросшего отряда, то ли блюл достоинство, как представитель вольного города.
— Что ж, давайте посмотрим да послушаем, что скажет, — предложил Марьядек. Предложение было странным, не по природе своей, а оттого, что браконьер-актер нечасто выступал застрельщиком чего-либо. Обычно характерный злодей предпочитал соглашаться или не соглашаться с чужим планом. Впрочем, идея показалась здравой, соответствующей моменту.
— Город нам пригодится, — вполголоса вымолвила Елена, обращаясь к Артиго. Для этого пришлось наклониться с коня и, немного подумав, женщина спешилась.
— Да… — с неопределенной интонацией произнес отрок, будто ждал именно этого — когда фамильяр догадается не говорить настолько сверху вниз…
— Мы уже говорили об этом… — вымолвила Елена. — И я продолжала думать. Нельзя прийти к людям и сказать «я ваш правитель». Ну, то есть можно, только мне кажется, добром это не закончится. Потому что… Много званых, но мало избранных.
Елена задумалась на мгновение, соображая, удачно ли получилось щегольнуть случайно задержавшейся в памяти цитатой. Артиго по своему обыкновению молчал, внимательно слушая, и женщина решила, что в любом случае поздно перетолковывать, надо гнуть мысль дальше.
— Придется объяснить людям ясно и понятно, каждому по его разуму — почему именно «ваше величество» достойно владеть империей. А прочие, соответственно, недостойны. И для этого нам самим надо понимать, что такое «империя». Почему и для чего она существует. На каком основании?
— Империя есть империя, — сумрачно произнес Артиго. — Она и была, и пребудет.
— Да, — согласилась Елена. — Но Старая Империя и новая, это совершенно иные сущности. Название одно, содержание абсолютно разное. И если… — она помолчала, вновь переживая катастрофический дефицит понятий в общем языке Ойкумены. — Если сейчас наступил черед нового… перелома, империя тоже необратимо изменится. Вновь. Прежние времена уже не вернуть, если бежать за этой телегой — проиграем. Кроме того…
Слог к слогу, слово к слову, и сами собой получались фразы, отраженные в рассуждениях смыслы, над которыми женщина задумывалась множество раз.
— Империя сейчас и прежде — дом, который собран из кирпичиков обоюдных клятв. Есть умный человек, администратор — есть дело и успех. Нет человека — нет дела и тем более успеха. Но это как… — Елена даже пощелкала пальцами, выбирая нужные слова. — Детские штанишки на лямке. Из них надо вырастать. Пора вырастать, за столько веков то… Государство должно стоять на общеобязательных правилах, институтах и кодексах.
Тут Елена поймала взгляд Артиго. Подросток смотрел на женщину округлившимися глазами, чуть приоткрыв рот, и ораторша поняла, что, увлекшись, вставляла в речь привычные русские слова — «кодекс», «институт», «государство».
— Я объясню, что это значит… позже, — пробормотала она.
Артиго медленно закрыл рот, по его лицу будто прошла невидимая волна, стирая эмоции. Несколько мгновений — и парень снова казался оживленной куклой.
— Изобрести новую… Ойкумену? — уточнил он.
— Да. Придумать идею империи, которую можно продать людям.
— Продать… идею… — процедил Артиго с таким видом, словно пробовал на вкус новые слова.
— Да. А большой город — это церковь, люди божьи, которые знают Свитки хоть как-нибудь. И Шапюйи — юрист. Чтобы делать умные вещи, надо общаться с умными людьми, которые знают больше нас.
Артиго помолчал, затем кивнул и ответил:
— Соглашусь. И танцы.
— Что?..
— Учитель танцев, — Артиго посмотрел на женщину с недетской строгостью и напомнил. — Этикет! В бою ты движешься с изяществом змеи. Однако вне сражения твои жесты грубы, лишены изящества. Грация должна быть во всем и всегда. Иначе ты не станешь своей в беседах со значимыми людьми. Тебя будут и дальше воспринимать лишь как моего охранника и лекаря, не более.
— Да-да, фамильяр должен соответствовать гос… покровителю, — досадливо кивнула женщина и задумалась, пытаясь вспомнить, когда она последний раз танцевала. Получалось, что в прошлой жизни. Девочка Лена танцами особо не увлекалась, а затем… не до того приходилось.
— Танцы, — повторила она, мечтательно щурясь и представляя, как здорово было бы пуститься в пляс, нагрузить мышцы не сотнями повторений убийственных приемов, а веселой беззаботной усталостью.
Артиго размеренно, как механический болванчик, трижды кивнул и отвернулся, показывая всем видом, что разговор пока завершен.
Однако удивительный собрался табор, в котором смешались разные люди всех сословий. И мы все же направляемся в славный город Дре-Фейхан, подумала Елена. Долгим, извилистым путем, который стал изрядно скользким от пролитой крови, однако все же идем. Поневоле задумаешься о божьем промысле, он ведет покорного, а упрямого тащит, прикладывая попутно физиономией о все кочки.
Сложившаяся уже привычка решать внезапные проблемы толкнула женщину к приближающемуся Кондамину Шапюйи. Но тут некстати (или наоборот) одна из медицинских лошадей переступила слишком сильно, тряхнув носилки, Кадфаль пришел в себя. Искупитель застонал сквозь зубы, мешая ругательства с обрывочными словами молитвы Параклету. При этом раненый повторил несколько раз странное, неизвестное лекарке слово «Катехон».
И Елена решила: хватит с нее инициатив. Сначала думать, семь раз отмерять, внимательно слушать понимающих людей и так далее. Потом делать. Необдуманные поступки «от всего сердца» дороговато обходятся, и ладно бы ей самой. Елена жестом позвала Витору, чтобы помогла с Кадфалем. Горбун-костоправ тоже подобрался сбоку, очень похожий на краба. Он подсматривал и слушал с жадным вниманием человека, искренне увлеченного своим ремеслом и жаждущего новых знаний. Женщина ловила на себе удивленные взгляды новых членов компании, однако демонстративно игнорировала их, открыв медицинский сундучок. Оный требовал изрядного пополнения, что опять же намекало на необходимость идти в город.
Гамилла справится, подумала Елена. Умная, осторожная дворянка и боец. А я буду лечить людей. И учиться сама. Много, старательно учиться.
Так закончилась эпопея с защитой деревни под названием «Чернуха» — мимолетный эпизод, который не оставил сколь-нибудь значимый след в хрониках. Можно сказать, это был едва заметный мазок на огромном полотне смуты, что разворачивалась неторопливо, зато с размахом, в масштабе всего континента. Доселе города женщине счастья не приносили, каждая остановка плохо заканчивалась, однако Елена предполагала и надеялась, что тенденция, в конце концов, изменится.
Сомнительное кровопролитие в Чернухе — и спокойное пребывание за стенами Дре-Фейхана, где всех забот лишь делать грозную физиономию пред сумасбродными претензиями барона… как его там. Имя с фамилией женщина успела позабыть. Определенно, все участники этого кордебалета, старые и новые, заслужили отдых, покой и кусочек мирной жизни хотя бы на какое-то время.
Что ж, Елена ошибалась. И к счастью своему, она в самых смелых предположениях не смогла бы угадать — насколько.
Песня барона — Рёрик, «Вдоводелы»
Герб вольного города — герб немецкого Косфельда, только там бычья голова вместо свинячьей.
Эпилог
Эпилог
В торжественном зале, издавна именовавшемся «Галерея Славы», шумела толпа, многолюдное скопище дворян высшей пробы, а также самые нужные, самые доверенные сподвижники, которым дозволили присутствовать близ высокородных тел в исторический момент. Стены дворца были очень стары, они помнили Старую Империю, хаос, последовавший за ее падением, долгий, мучительный подъем к новому величию. Однако древнему камню редко доводилось быть свидетелем столь необычных и многочисленных собраний.
«Галерея» была огромна и в то же время проектировали ее так, чтобы ненавязчиво подавлять зрителя. Гость должен был чувствовать себя малым и слабым в окружении граненых колонн, сложноорганизованных сводов, чем-то похожих на ребра гигантского зверя. Ноги в изящной обуви ступали по плитам серого цвета из слегка шершавого, будто не до конца отполированного камня. Черно-зеленые стены из базальта скрывались когда-то под свитками ординарий с перечислением благородных семейств, а также трофейными знаменами эпохи завоевания королевств и превращения их в провинции единой Империи. Отсюда и пошло название. Знамена давно уж сгинули, не пережив эпоху распада и хаоса, но камень остался и вновь немо слушал раздающиеся под высоченной крышей воинственные призывы…
Бономы и приматоры кружились в сложнейшем танце, словно экзотические насекомые, облаченные в многоцветье богатых одежд, усыпанные драгоценностями, закованные в золото, серебро и платину. И как насекомые же, они с предельной чуткостью ощупывали друг друга усиками слухов, намеков, сплетен. Пытались торговать небытием предположений, словами пустых обещаний, тысячекратно превосходя в этом искусстве любых фокусников и жуликов. Воздух, пропитанный ароматом чистейшего масла из ламп, благовоний и духов, за одну лишь каплю которых простолюдин мог бы купить себе год пристойной жизни, буквально содрогался и вибрировал от скрытого напряжения.
Каждый старался принять вид уставшего декадента, утомленного жизнью всезнайки, для которого не осталось тайн у Двора и Престола. Каждый выглядывал из-под этой маски, жадно ловя обрывки теней лживых слухов. Никто не знал всего — и каждый имел завершенное мнение обо всем.
Мужские и женские голоса звучали приглушенно, возносясь к высоченным сводам, обрезали друг друга, перебивали, сталкивались, порождая Звук — низкий рокот, похожий на рычание предгрозовых волн.
— Его Величество…
— Цены вновь растут…
— Укротить скотскую сущность навозных червей! Привязать к земле, приковать, если понадобиться. Каленым железом и плетью указать мужичью его Богом назначенное место…