Не ждите, пока вас поймают. Не надейтесь, что проблема останется незамеченной. И на более личном уровне: не обманывайте людей — откровенно говорите о своих потребностях и планах.
Известна история о спартанском царе, который случайно наткнулся в толпе на юношу с его покровителем. Подросток смутился, а царь заметил: «Гулять надо с такими людьми, чтобы не краснеть, если с кем-нибудь повстречаешься»[58].
Если вам стыдно, если вы не хотите, чтобы вас видели, если вы не решаетесь совершать что-то на людях, если вы оставляете дело только на темное время суток… о чем это говорит?
Представьте, как поменялась бы жизнь, если бы ее подвергали испытанию. Если бы компании гордились тем, как производится их продукция и как выглядят их цепочки поставок. Если бы покупатели понимали, откуда берется их еда. Даже если для некоторых это было бы неважно (или они жаловались бы, потому что так вещи стоят дороже), мы все равно должны придерживаться такого правильного стандарта.
Мы возмущаемся, когда кто-то не прозрачен с нами, и этого факта должно оказаться достаточно, чтобы требовать от себя большей прозрачности, нежели нам, возможно, хотелось бы.
Каждый из нас должен решить, как выглядит прозрачность в его сфере деятельности или жизни и в какой степени она имеет смысл.
В то же время каждый из нас в силах взять на себя персональное обязательство быть настолько прямым и прозрачным, насколько это возможно, и стараться не делать ничего, что, как выразился Марк Аврелий, «нуждается в стенах и завесах»[59]. Прозрачность — не маркетинговая уловка и не бессмысленное слово, а образ жизни, сознательный выбор приветствовать свет, позволить ему очистить вас и озарить ваш пример, чтобы другие увидели его и последовали ему.
Томас Джефферсон знал это. В 1785 году он писал в письме своему другу Питеру Карру: «Всякий раз, когда тебе предстоит совершить какой-либо поступок, который останется известным исключительно тебе, спроси себя, как бы ты поступил, если бы на тебя смотрел весь мир, и действуй соответственно». Отличный совет, и печально, что сам он ему не всегда следовал. В Париже, где Джефферсон писал это письмо, к нему попала Салли Хемингс, его рабыня и любовница, которую он контролировал и насиловал (и обманывал надеждами, что она получит свободу, а их детей признают законными[60])[61].
Говорят, что о сущности человека можно судить по его тайнам. У Джефферсона хватало тайн, скрываемых его людьми, его компрометировали ужасы рабства. Он был до отвращения замешан в этом. Он не вел себя так, словно весь мир наблюдает за ним, — ни в своих делах, ни в потворствовании своему начальнику и коллегам в годы, когда он являлся членом кабинета Вашингтона. Он считал, что ему все сойдет с рук, и оказался прав.
Но теперь, когда мы все знаем? Теперь мы думаем о нем хуже.
В то же самое время в той же самой стране Бенджамин Франклин объяснял, что не должен увольнять своего камердинера, если тот окажется британским шпионом, — как он подозревал (и как оно было на самом деле) — потому что Франклин, как и Марк Ливий Друз, старался жить безупречно.
Между тем много ли браков сохранились бы, если бы один из супругов заглянул в телефон другого? А если бы начальник прочитал нашу электронную переписку? Много ли репутаций сумели бы пережить судебный процесс, если бы до него дошло?
Если мы склонны что-то скрывать, то, вероятно, нам не стоит делать то, что мы скрываем. Если мы боимся огласки, возможно, мы живем неправильно и делаем неладное.
Мы должны стремиться к противоположному. Не утаивать от людей то, что мы делаем. Мы хотим быть градом на холме. Надо стараться, чтобы чем больше о нас слышали, тем сильнее уважали и восхищались.
Давайте жить так, чтобы нами гордились. Давайте действовать днем так, чтобы спокойно спать по ночам.
Будьте порядочными
Когда знаменитый адвокат Кларенс Дэрроу путешествовал с сыном на поезде по Тихоокеанскому побережью, у них возникли проблемы с обслуживанием. В вагоне-ресторане образовалась очередь, пассажиры проявляли нетерпение, а низкооплачиваемый персонал, казалось, оказывал помощь только тем, кто мог дать чаевые. Все были недовольны друг другом.
Сын знал, что у отца есть связи на железной дороге, поскольку ранее тот работал юристом компании, и спросил: «Ты сообщишь о нем в администрацию Чикагской и Северо-Западной железной дороги, когда вернешься?» — имея в виду одного довольно грубого официанта. «Нет, нет, сын, — сказал отец, игнорируя пренебрежение. — Никогда не обижай человека, который трудится, чтобы заработать себе на жизнь».
Насколько далеко это от современного мира, где пассажиры набрасываются на стюардесс, а каждая потерянная посылка воспринимается как личное оскорбление. Печально, что работники ресторана с ужасом ожидают воскресного бранча[62], поскольку даже клиенты, пришедшие прямо из церкви, похоже, не стесняются обращаться с персоналом как с мусором.
Достойны ли уважения те, кто обслуживает вас или на вас работает? В теории мы отвечаем «да», но если бы кто-нибудь прослушал записи наших звонков в службу поддержки, то усомнился бы в нашей искренности… и в нашей порядочности.
В последние годы жизни Дэрроу, нуждавшийся в деньгах, отправился в пропагандистский тур по стране, в ходе которого вел дискуссии с другими людьми. По договору ему полагалось 500 долларов за мероприятие и 50 долларов на расходы. Но когда прошли первые дебаты, он узнал, что после всех затрат и оплаты ораторов организатору осталось всего 150 долларов, что было несправедливо. Адвокат выразил несогласие.
«Этого недостаточно, — сказал он устроителю, — забудьте о расходах и возьмите еще 100 долларов из моего чека». Позже, когда прибыли в туре возросли, Дэрроу все равно настаивал на первоначальном гонораре, отказавшись от тысяч долларов выручки. «Господин Дэрроу всегда старался отдать другим лучшую часть сделки», — с восхищением объяснял его партнер.
Для Дэрроу это был просто достойный поступок.
Неотъемлемая часть справедливости — понимание того, что другие люди — самостоятельные личности, обладающие достоинством и ценностью, и потому-то мы должны хорошо с ними обращаться. Уважение — это справедливость. Его заслуживают все.
Независимо от того, важны они или нет, наше обращение с ними говорит все о нас самих.
В первые часы после вступления в должность президента Трумэну было о чем поразмыслить. На него свалился серьезный груз… и при этом он думал совсем не о себе. Его первая мысль была о миссис Рузвельт, которой он позволил оставаться в Белом доме столько, сколько ей понадобится (и, как мы уже говорили, спросил, что он может для нее сделать). Вторая — о тех, кто жил по соседству с его квартирой на Коннектикут-авеню стоимостью в 120 долларов в месяц; он опасался, что на них обрушатся ненужное внимание и шумиха из-за того, что рядом живет президент.
Одно дело, как мы обращаемся с людьми в рядовых обстоятельствах. Другое — как мы обращаемся с ними, когда устали, когда испытываем стресс, когда на наших плечах лежит вся тяжесть мира… когда человек просто сплоховал, просто дорого нам обошелся.
Многие не выдержали такого испытания во время пандемии. Те, кто не удосуживался предпринимать элементарные меры предосторожности в отношении других. Не задумывался о том, как их действия на них влияют. А еще — те, кто поспешил махнуть на других рукой, забыв, что они сами стали жертвами дезинформации, стресса, страха и совершенно незнакомых обстоятельств, которые в отдельных случаях унесли также и их жизни.
Альбер Камю писал: «Возможно, эта мысль покажется вам смехотворной, но единственное оружие против чумы — это честность»[63]. То же верно для любого бедствия, врага и ситуации: победить чуму можно, доказав свое превосходство над ней, не позволив ей изменить ваши ценности, не позволив ей обесценить других людей, даже если трагедия или вирус делают именно это. Порядочность, по словам Камю, «помогает людям подняться над собой».
Люди, не знавшие Трумэна, например Черчилль, восхищались его умением принимать решения. Люди, знавшие Трумэна, гораздо сильнее впечатлялись его порядочностью. Яркий пример — отношения с тещей. Она неоднократно пыталась отговорить его от женитьбы на своей дочери, но после свадьбы прожила с ними три десятилетия. Он ни разу не пожаловался. Ни разу не ответил на ее насмешки или проявления неуважения. Во время жесткой политической схватки свекровь спросила, почему Трумэн «конкурирует с этим милым господином Дьюи»[64]. Он улыбнулся и пропустил ее слова мимо ушей. Он был доброжелателен к женщине, которая раз за разом демонстрировала недоброжелательность к нему.
Он не обманывал ни в бизнесе, ни в политике, ни в браке. Был порядочен с людьми, работавшими на него. «Если парень не способен проявлять терпение и внимательность к тем, кто выполняет для него работу, — сказал он однажды, — значит, он плох, и мне он не нравится».
И «не кричать на них» — это только нижняя планка. Как вы думаете, кому придется ликвидировать беспорядок, который вы оставляете после себя? Кто таскает тот багаж, который вы с собой привезли? Кто должен бегать по всему городу, чтобы раздобыть то, о чем вы попросили? Безусловно, начальник имеет право менять планы, но осознает ли он, что из-за этого кому-то другому придется позвонить супруге и отменить праздничный ужин? Что кому-то придется работать больше, дольше, в условиях повышенного стресса? Приятные слова — это отлично… Прибавка к зарплате — еще лучше.
Вступиться за маленького человека — это не просто сопереживание, это должно быть делом чести. Я не прорываю линии пикетов. Это также хорошая стратегия. Когда вы относитесь ко всем с уважением и интересом, словно люди могут что-то сделать для вас, вы с удивлением обнаруживаете, что они действительно могут. И делают! Никогда не знаешь, кто станет редактором The New York Times или кто проедет мимо, когда ваша машина сломается и замрет на обочине дороги. Каждый может нас чему-нибудь научить. Каждый — будущий избиратель, клиент или начальник. Фортуна переменчива, и как знать, не окажемся ли мы сами в роли такого маленького человека.