Из многих поколений его семьи никто не покидал Индию — мало кто вообще покидал дом, что и говорить об общении вне рамок своих устоев или касты. В то же время в Англии Ганди каждый день сталкивался с новыми людьми, новыми концепциями, новыми культурами. Как объяснял один из его британских оппонентов, если бы «идеи Ганди принадлежали только Востоку, он довольствовался бы их применением к своему личному существованию в медитативном уединении. Активным социальным реформатором его сделали именно учения Запада». На самом деле стремление Ганди к нравственной истине выходило за рамки этого упрощенного географического разграничения. Он стал социальным реформатором, потому что в действительности проникся универсальными идеалами мира, равенства и справедливости… величайший из которых — любовь.
Две встречи его ошеломили, превратив его, мелкого нерешительного студента-юриста, в борца, который изменит мир. Первая произошла в Индии, сразу после окончания учебы, когда у брата Ганди случились неприятности с британским колониальным чиновником. Надеясь исправить ситуацию, Ганди решил встретиться с этим человеком. В Лондоне к нему относились как к равному. На родину он вернулся квалифицированным юристом, он был членом важной местной семьи, действовал в полном соответствии со своими правами и соблюдением официальных процедур. Но к чему это привело?
Какой-то колонизатор избил его.
Вскоре после того, находясь по делам в Южной Африке, Ганди ехал поездом в Преторию. У него имелся билет первого класса, но по дороге его попросили пересесть в третий — из-за расовой принадлежности. Когда он отказался, его вышвырнули из поезда с багажом, и он провел долгую холодную ночь в одиночестве у рельсов. На следующий день ему не позволили занять место рядом с белыми пассажирами дилижанса, а затем его оскорбил возница.
В чем заключался смысл этой жестокости? Кому она служила?
Когда позже Ганди попросили описать «самый творческий опыт в его жизни», он указал именно на тот момент, на унижение и дегуманизацию узаконенной несправедливости. Позже он объяснял: «Мои трудности представляли собой лишь поверхностный симптом крайне предвзятого отношения к цветным людям». На том вокзале — подобно Томасу Кларксону на перекрестке — он понял, что это зло нельзя игнорировать, что он, как и любой другой человек, имеет право попытаться «искоренить эту болезнь и претерпеть трудности в ходе этого процесса».
Вскоре после того в Южной Африке появились новости о законопроекте, лишающем индийцев избирательных прав. Это была первая из многих запланированных дискриминационных мер против людей, которых британцы ввозили в свои колонии в качестве рабочей силы, а теперь опасались как социального и экономического класса. Ганди приехал в Наталь, чтобы поработать над несколькими юридическими делами, и рассчитывал вскоре вернуться домой в Порбандар. Несправедливость испытанного на себе, того, что власти теперь пытались закрепить в законе, потрясла его. Он предполагал задержаться еще на месяц. Эта война длилась следующие два десятилетия.
Ганди начинал с малого. Он представлял интересы бедных рабочих. Мусульманина, который по религиозным соображениям не хотел, чтобы его заставляли снимать головной убор в суде. Он опубликовал несколько памфлетов, отстаивая равные права индийцев. Учредил небольшую газету. Писал британским политикам в Англию. Основал Индийский конгресс Наталя — свою первую политическую организацию. У него появились союзники и друзья, в том числе Генри Полак и Герман Калленбах, два еврея, которые останутся его соратниками и советниками до конца его жизни[191]. Он посещал трущобы, впервые осознав, как живут другие члены общества, какие унижения и несправедливости ежедневно испытывают не только люди из его общины, но и те, на кого нападает сама эта община — так называемые неприкасаемые.
Все это время он хорошо зарабатывал усердной юридической практикой — настолько хорошо, что вернулся домой, забрал семью и повез в Южную Африку. Именно на обратном пути из дома он в третий раз столкнулся с расовой ненавистью, причем на этот раз встреча оказалась гораздо более опасной. Когда он находился на корабле у берегов Африки вместе с несколькими сотнями других индийцев, распространился злобный слух, что они — часть нашествия нелегальных иммигрантов, больные новички-паразиты, которые вытеснят и заменят нынешний правящий класс. Это была та самая теория великого замещения. Вирусная дезинформация. Джим Кроу и ку-клукс-клан. Старая песня, какую исполняют, кажется, целую вечность[192].
«Эти слабые создания намеревались стать собственниками единственной вещи, от которой их отстранили власти, — права голоса, — сказал один из ораторов разъяренной толпе, собравшейся на берегу. — Они намеревались сесть в парламент и издавать законы для европейцев; взять на себя управление хозяйством и отправить их на кухню».
Ганди посоветовали сойти на берег под покровом ночи. Он отказался, не найдя в ненасилии ничего, что обязывает его быть трусом. Он встретился с толпой, выдержал ее удары, оказавшись в нескольких секундах от линчевания — люди скандировали, что повесят его на яблоне.
«Ганди должен был до конца своих дней ненавидеть все белые лица», — заметил Эдвард Томпсон, оксфордский ученый и его друг. Инцидент на берегу его закалил — толпу он простил, но дело решил довести до конца. И он будет действовать, делая своих последователей лучше, а не потакая их худшим качествам.
Ганди известен своими кампаниями в Индии, а вот его деятельность в Южной Африке в значительной степени забыта. Однако именно его работа в Южной Африке, где он защищал права индуистских и мусульманских иммигрантов от первых проявлений расовой ненависти, которая унесет миллионы жизней в течение следующего столетия, породила не только его репутацию, но и великий прорыв в человеческих делах.
В начале 1900-х годов Ганди неоднократно ездил в Лондон, где добивался того, чтобы отношение колониальных властей к своему народу улучшалось, а их права как британских подданных соблюдались. Там он стал свидетелем работы суфражисток, чье движение в то время только набирало обороты. Он посетил одно из их собраний и побеседовал с самой Эммелин Панкхерст.
«Сегодня вся страна смеется над ними, — писал он, вернувшись назад, — а на их стороне лишь несколько человек. Но эти женщины неустрашимо трудятся ради своего дела. Они обязательно добьются успеха и получат право голоса — по той простой причине, что дела лучше слов».
В Южной Африке, нарушив закон, требовавший от каждого мужчины азиатского происхождения сдавать отпечатки пальцев, проходить медосмотр и постоянно носить с собой регистрационное свидетельство, 11 января 1908 года Ганди оказался в том же суде, где в качестве адвоката столько раз пытался уберечь своих клиентов от тюрьмы. Теперь он попросил судью вынести ему полный срок, предусмотренный законом. Через несколько дней к нему присоединились сотни сторонников.
Индийцы подвергались дискриминации, потому что считались второстепенным народом, политически несостоятельной, не имеющей надежды группой, — индуисты, мусульмане, богатые, бедные, свободные, подневольные. И все же они были здесь, скоординированная волна мужчин, а затем и женщин — один человек за другим, в своем молчаливом и неостановимом неповиновении закону.
Он приказал «заполнить тюрьмы»… и они заполнили!
Один из его ближайших политических союзников объяснял: «Ганди обладал удивительной духовной силой превращать обычных людей вокруг себя в героев и мучеников».
«Когда я впервые запустил сатьяграху, — говорил Ганди, — у меня не было ни одного соратника. Нас было 13 000 мужчин, женщин и детей против целой нации, способной нас уничтожить. Я не знал, кто ко мне прислушается. Все произошло в мгновение. Не все 13 000 дали отпор. Многие отступили. Но честь нации была спасена. Южноафриканская сатьяграха написала новую историю».
Это слово — сатьяграха — самое важное понятие в новой истории, возможно, одно из самых важных в истории человеческой расы[193]. В то время довольно популярным термином было «пассивное сопротивление», которое применяли суфражистки, но Ганди ощущал, что этого удручающе мало. Ведь сам он действовал активно, а не пассивно. Он искал конфликт — не насильственный, а столкновение справедливости с несправедливостью. Такой, где справедливость получила бы возможность доказать свое превосходство во всех отношениях, где несправедливости пришлось бы раскрыться, а все ее противоречия и жестокости оказались бы разоблачены.
В этот критический момент «жертва» могла, проявив терпение и мужество, выказать человечность, достоинство, милосердие — угнетателю или равнодушной публике, которая не считала, что у нее хоть что-нибудь есть. Всегда ли сатьяграха побеждала или достигала своих политических целей? Ганди с готовностью признавал, что, возможно, и нет, однако в процессе она никогда не перестанет демонстрировать нравственное величие. Она поможет практикующему подняться на более высокий духовный уровень.
«Величайшая помощь в развитии сильного, чистого, прекрасного характера, который является нашей целью, — это способность переносить страдания, — сказал Ганди в своей речи в 1909 году. — Самоограничение, бескорыстие, терпение, кротость — вот те цветы, что распускаются под ногами тех, кто принимает страдания, но отказывается приносить их другим, и мрачные тюрьмы Йоханнесбурга, Претории, Гейдельберга и Фолксрюса — словно четверо ворот в этот божий сад».
Во время своего первого пребывания в тюрьме Ганди познакомился с книгой Торо «Гражданское неповиновение». Торо, читавший «Бхагавадгиту» и другие индийские тексты, оказался в заключении после протеста против распространения рабства. В Южной Африке Ганди также полюбил произведения Льва Толстого — не романы, а христианские труды, проповедующие ненасилие и сострадание, наставляющие, что Царство Божье находится в каждом человеке.