Писатель Дэвид Брукс назвал это «второй вершиной»[201]. Мы восходим на первую гору своей жизни, объяснял он, добившись успеха в бизнесе, спорте или какой-либо области искусства. Это замечательно. Это приносит вознаграждение — прежде всего в финансовом плане. Это может дать пользу другим людям и всему миру. И все же в глубине души мы чувствуем, что в таком успехе есть что-то упадочное и разочаровывающее. Мы осматриваем свое царство и задаемся вопросом…
Неужели это всё?
Может быть, нам диагностировали болезнь, как Геригу. Или мы попали в аварию. Или погрузились в глубокую депрессию. Или кто-то рассказывает нам, как живет остальной мир, как живут другие.
Жизнь пытается что-то донести до нас. Пустота — это знак.
Вернемся ли мы к прежним занятиям? Или найдем другую вершину, которая окажется намного выше и не будет откровенным памятником нашему эго? Ту, что бросит нам вызов и предложит раскрыть свой потенциал — более полно, менее эгоистично, более щедро и с пользой для общества.
Было время, когда мы зарабатывали, зарабатывали, зарабатывали, а затем пришло время отдавать, отдавать, отдавать, помогать, помогать, помогать.
Артист и певец Сэмми Дэвис — младший годами «думал только о том, чтобы достичь этого», а потом, когда добился успеха, только о том, чтобы получать от этого удовольствие. Но потом? Что потом? «Наступает момент, когда [человек] хочет чего-то другого, чего-то большего», — сказал он, потому что денег, славы и забав «недостаточно, чтобы оправдать свою жизнь». Поэтому он занялся защитой гражданских прав, помогая менее удачливым людям. Десятилетия спустя другой выдающийся певец Дэвид Ли Рот окажется на таком же перепутье и пойдет работать в скорую помощь в Нью-Йорке.
Неважно, какой будет вторая вершина. Просто она должна быть связана с чем-то большим, нежели ваше собственное благополучие.
Барак Обама, беседуя с писательницей Дорис Кернс Гудвин, однажды сказал, что для большинства из нас стремления юности — «обычное дело». Мы хотим разбогатеть. Хотим, чтобы отец гордился нами. Хотим оставить свой след в мире. Но с возрастом, по его словам, эти желания постепенно затухают, особенно если нам посчастливилось реализовать какие-нибудь из них собственными силами. На их месте должно появиться нечто более обширное, нечто более глубокое; он заметил, что в его случае такой путеводной звездой стало «создание мира, в котором люди разных рас, происхождения или вероисповедания признают человечность друг друга; в котором каждый ребенок независимо от его происхождения будет прилагать усилия, достигать целей и реализовывать свой потенциал».
Но что насчет вас? Это не может быть очередным венчурным капиталом. Очередным победным сезоном. Очередным крупным клиентом.
Серьезно, кого это волнует?! Это уже делали не только вы… но и бесчисленное множество других людей.
Пришло время следовать за своей путеводной звездой к следующей вершине, к следующему вызову — скорее духовному, нежели материальному, который сделает нас и других лучше, если мы его примем.
Это не просто очередной вызов — их у нас было предостаточно. Здесь сравнение не с музыкантом, пробующим себя в качестве актера, а скорее с инвестиционным банкиром, получившим диплом учителя и работающим в начальной школе. Когда мы говорим об этой вершине, то в меньшей степени говорим о вас, о вещах, о том, как бить, дробить или добывать. Речь о том, что касается почти всех, всех нас.
Прекратите искать третье
Писательница Дон Дорланд совершила невероятное. Она отдала свою почку незнакомцу. Буквально раскрыв свое тело и отдав частичку себя, она спасла чью-то жизнь. И что еще прекраснее, ее жертва вдохновила супругу реципиента отдать свою почку кому-то еще.
Что за ангел!
Большинство людей, знавших ее, восприняли ее именно так.
Кроме одного человека.
Когда Дорланд начала публиковать посты о своем донорстве и процессе восстановления, друзья ее поддержали. Но при этом она удивилась странному молчанию знакомой, коллеги-писательницы по имени Соня Ларсон. И вот в момент, о котором они обе будут вечно сожалеть, Дон написала Соне, чтобы узнать причину.
Последовал трагический, почти комический конфликт, чье развитие событий не мог бы предугадать даже самый изобретательный романист. Банальная человеческая потребность Дорланд получить признание, желание, чтобы ее поступок оценили, цинизм и восприимчивость Ларсон, социальные бестактности, хрупкое эго, капризы творческого процесса и сила социальных сетей вылились сначала в художественный рассказ Ларсон о женщине с комплексом «белого спасителя». Своей кульминации они достигли в судебных процессах, обвинениях в плагиате и всплесках публичности.
Благой поступок Дорланд превратили в фарс, представили как акт нарциссизма или даже хуже. Ларсон, в свою очередь, потратила тысячи и тысячи долларов, которых у нее не было, чтобы защитить свое произведение в суде от Дорланд, чья ранимость и потребность во внимании лишь послужили подтверждением карикатуры, созданной Ларсон в ее рассказе.
Ничего этого не должно было случиться — ничего, кроме первородного греха или, скорее, первородной доброты.
Но тому и учили нас древние: попытки добиться благодарности или признания за сделанное ни к чему хорошему не приводят. «Ты сделал добро, другому — сделано добро. Что же ты, как безумец, ищешь что-то третье сверх этого? Чтобы еще и знали, как хорошо ты сделал, или чтобы возмещение получить?» — задавался вопросом Марк Аврелий[202].
В «Размышлениях» Марк неоднократно возвращался к этой мысли, потому что, как и все мы, расстраивался, что его старания не всегда понимали, не всегда ценили по достоинству, не говоря уже о вознаграждении. В сущности, по его словам, такова судьба правителя: «Творя добро, слыть дурным — царственно»[203].
Давно сказано, что быть хорошим человеком — дело неблагодарное… но, если ты творишь добро ради благодарности, насколько ты добр на самом деле?
Проблема не только в том, что погоня за ней может привести нас к неприятностям, как случилось с Дорланд, но и в том, что это портит сделанное. В каком-то смысле оба ее поступка непостижимы. Писать подруге, фактически высказывая претензию: почему ты не оценила ту потрясающую вещь, что я сделала? Весьма необычно. Отдать жизненно важный орган человеку, которого она никогда не видела? Тоже необычно! И все же одно омрачает красоту другого.
Когда Черчилль назвал спасение Америкой Европы после Второй мировой войны «самым бескорыстным актом в истории», он, должно быть, отчасти имел в виду отказ Трумэна от признания. «Я делаю это не ради похвалы, — объяснял Трумэн, — а потому, что так правильно. Я делаю это, потому что так необходимо, если мы хотим выжить».
Но именно безвозмездность и бескорыстие придали его поступку величия. Это также придало ему блеск со стратегической точки зрения. Разумеется, Советы никогда не смогли бы сделать это самостоятельно — и, по сути, само предложение, которое сделали советскому блоку, вызвало недоумение.
Таким образом, Трумэн потратил весь свой политический капитал, чтобы передать капитал реальный, что в то время никого не впечатлило. Но он уже сталкивался с этим. Политическую чистоту его рук не признавали десятилетиями. Более того, за ним несправедливо закрепилась репутация коррупционера! Это было неправильно… но, с другой стороны, и альтернатива не выглядела правильной. Следовало ли Трумэну брать взятки, потому что какая, к черту, разница, если все равно все уже считают меня коррупционером?
Лучше поступить правильно и остаться без вознаграждения, чем поступить неправильно и остаться безнаказанным.
Кроме того, вознаграждение — сам ваш поступок. Чувствуйте себя замечательно, совершив замечательный поступок, — и вам не потребуется, чтобы кто-то это подтверждал. Библия напоминает нам в Евангелии от Матфея, что не стоит громко заявлять о сделанном[204]. Иисус также напомнил своим ученикам, что, когда человек оглядывается, когда пашет, он позволяет лошадям сбиться с пути[205]. Так бывает, когда мы смотрим назад и восхищаемся тем, что сделали, радуясь своей исключительности или щедрости. Это отвлекает от движения вперед, это ошибка в суждениях.
Но это трудно.
Мы хотим слышать, что наши родители гордятся нами. Мы хотим, чтобы наши супруги благодарили нас, выражая признательность за то, что мы для них делаем. Мы хотим, чтобы нам воздавали должное за то, что мы совершили, отдали, пожертвовали. Более того, мы хотим признания, уважения, хотим, чтобы нас ценили, а когда творим добро, жаждем похвалы.
Разве это неразумно?
Вот аргумент в пользу того, что все именно так: вы не сделали ничего такого, чего не должны были делать. Как талантливый и разумный человек, вы должны были сделать именно это. Будь то милый жест или трудновыполнимое свершение, вы сделали то, что могли, чему вас учили, чего от вас ожидали. Вы должны быть щедрыми. Вы должны быть добрыми. Тот факт, что никто не спешит устраивать парад в вашу честь, в каком-то смысле является комплиментом. Мы не удивлены… потому что мы знаем вас. Мы знаем, кто вы.
Конечно, вы поступили хорошо! Конечно, вы кому-то помогли, что-то отчистили или взяли на себя чужую вину.
Кому, как не вам, это делать?
Удивительно, а вернее, разочаровывающе обнаружить, что вы делали это по иным причинам. Что вы скорее эгоцентричны, нежели бескорыстны. Что причиной послужили не сила и щедрость, а ненадежность или жажда. Нет ничего более отчаянного — и расчетливого, — чем человек, который все время думает о «наследии». (Как будто кому-нибудь удастся насладиться посмертной славой.) Люди неблагодарны? Нет, неблагодарность — это ожидать чего-то помимо удовольствия, которое приносит осознание того, почему вы сделали то, что сделали.