Разве не в том заключена красота жизни Ганди и несправедливостей, которые он переносил? Он выбрал любовь, прощение и отказ от вражды, и результатом стали не только справедливость для Индии, но и пособие по применению ненасилия — и именно им воспользуются Лоусон и Кинг. «Прощение, — заметил Ганди, цитируя старую пословицу, — украшение храбрых». Милосердие, кротость — вот лучшие одежды, в которые может облачиться лидер.
Важно, однако, чтобы мы не отмахнулись от такого рода милости как от чего-то надмирного, на что способны только истинные святые. Многие отмечали, что прощение — это дар, который мы преподносим прежде всего самим себе. То же поняли лидеры движения за гражданские права: нет никого более жалкого, чем те, с кем они сталкивались, — люди, настолько поглощенные ненавистью и гневом, что они уже не могли даже сказать, что такое человек.
«Если бы я оборачивался каждый раз, когда кто-нибудь бросал в меня оскорбления, — сказал однажды Харви Милк, — я бы шел спиной вперед, а я этого не хочу». Если бы он терзался, хранил в памяти все, что ему когда-либо сказали или сделали, никогда не прощал и не забывал перенесенных обид, как бы он двигался вперед? Как он мог бы надеяться на что-то, не говоря уже о том, чтобы давать надежду другим?
Так же должны действовать и вы. Вы никогда не получите этот фунт плоти[219]… разве что из собственного тела. Вы не сумеете держаться за него вечно.
Вам придется отпустить все, чтобы стать больше и лучше. Придется понять, простить, полюбить.
Для них. Для вас. Для всего мира. Вот единственный путь. Тот самый путь.
Прощение — это не мученичество, а своего рода победа, преодоление противника, ситуации и самого себя.
Ничто так не расстраивает зло, как прощение. Ничто так не озадачивает ненависть, как отсутствие ответной ненависти.
Вот почему мы будем использовать это милосердие как оружие — для себя и для всего мира.
Искупите вину
Джон Профьюмо оказался безрассудным, зарвавшимся и безответственным человеком. Само звучание его имени вызывает в памяти соответствующую историю — настолько прочно оно ассоциируется в британской политике со скандалом и позором. И вполне заслуженно: «дело Профьюмо», как известно, включало в себя измену Джона своей жене с 19-летней моделью, ложь парламенту об этом, реальные проблемы для национальной безопасности[220] и падение кабинета премьер-министра.
Профьюмо с позором ушел в отставку, выпав из общественной и политической жизни.
Но он не стал выступать против того, что сегодня мы называем культурой отмены, планировать возвращение или зарабатывать на мемуарах. Он поступил совершенно иначе.
Всего через несколько недель после отставки Профьюмо объявился в благотворительной организации Тойнби-Холл, занимающейся борьбой с бедностью в Англии. Спросив, не может ли он оказаться полезен, он незамедлительно получил не особо приятную работу — и это навсегда изменило его жизнь.
Он проработал в Тойнби-Холл дольше всех других волонтеров, пройдя путь от неквалифицированного сотрудника до главного собирателя средств, отдав этой работе тысячи и тысячи часов в течение следующих 40 лет — практически без признания и фанфар[221].
Всем бы нам научиться реагировать на жизненные повороты с таким спокойствием и благородством.
Эта идея заглаживания вины, искупления грехов и провалов относится к числу тех, с которыми большинство из нас имеют поразительно серьезные проблемы. Удивительное дело: казалось бы, мы — такие неидеальные по своей природе — должны довести до совершенства хотя бы искусство исправления собственных ошибок. Наш длинный список ляпов и проступков явно должен предоставлять нам достаточно возможностей набраться мастерства в этом деле.
Даже Ганди понимал, что он не идеален. Он быстро признавал ошибки. С готовностью спрашивал с себя, если не сказать больше: почти всю жизнь он искупал грех, который якобы совершил, когда его отец умирал.
Справедливость невозможна без способности признавать ошибки и нести ответственность за свои поступки.
Есть история о Линкольне, которого задолго до Гражданской войны на каком-то мероприятии высмеял политический оппонент Джесси Томас. Услышав о его оскорблениях, Линкольн поспешил на другой конец города, чтобы выступить перед толпой, пока она не разошлась. Там он начал с почти идеальной имитации Томаса, подражая его походке и манере речи. Радостная толпа разразилась хохотом. Линкольн, подхватывая энергию аудитории, продолжал настолько обстоятельно высмеивать и критиковать Томаса, что один из свидетелей описал этот процесс как публичное «обдирание кожи» — тем более болезненное из-за того, что сам оппонент находился среди слушателей и наблюдал за своим унижением. Томас ушел в слезах.
Когда в Спрингфилде заговорили о произошедшем, Линкольн быстро понял, насколько жестоко он поступил, хотя ударил не первым и не собирался никому причинять вред. Человеку его интеллекта и талантов нетрудно так поразвлекаться, но намного сложнее осознать, насколько грубым получилось развлечение. Он разыскал Томаса и извинился. Но, кроме простого извинения, он вынес из этой ситуации урок, что значит зайти слишком далеко, и даже много лет спустя все еще вспоминал тот момент «с глубочайшим огорчением».
Еще важнее то, что Линкольн после стал мудрее, терпеливее, снисходительнее — приблизившись к той личности, которая построит свою вторую инаугурационную речь не только на неоспоримых грехах рабовладельческого Юга, но и на соучастии и ответственности Севера.
По прошествии почти 200 лет мы почему-то все еще боремся с этим, все еще пытаемся просто признать грехи прошлого, совершенные другими людьми. Штат Виргиния извинился за рабство… в 2007 году! Первый штат в Америке, который сделал это! Сколько северных штатов — где банки и фабрики являлись частью той же системы — сочли бы необходимым принести подобные извинения? Вот почему слово reparations (репарации, компенсации) превратилось в одно из самых грязных в американской политике. А ведь на самом деле их можно было рассматривать как прекрасную идею, и уже одно ее обсуждение вполне носит искупительный характер, даже если она неосуществима на практике.
Америка здесь, разумеется, не уникальна. Турция отказывается даже произносить «геноцид армян». Япония так полностью и не признала использование «женщин для утешения»[222] и другие сексуальные преступления своей империи. Католическая церковь десятилетиями скрывала и отрицала ужасные скандалы, связанные с насилием.
В некоторых случаях в живых не осталось никого, кто был бы непосредственно виновен в этих тяжких деяниях, но тем не менее никто не хочет смотреть им прямо в лицо. Отсутствие вины не освобождает от ответственности. Но отказ видеть факты, их сокрытие — все это делает вас соучастником. На вас ложится моральная ответственность, если подобное происходит снова.
У немцев есть слово Vergangenheitsbewältigung, которое означает «преодолеть прошлое, нести коллективную ответственность за несправедливость». По всей Германии насчитывается около 75 000 Stolpersteine, или камней преткновения, — небольших мемориалов, отмечающих преступления, — чаще всего убийства, связанные с Холокостом. И снова подавляющее большинство людей, натыкающихся на эти камни, вмонтированные в тротуары и дороги, еще не родились в моменты, когда те ужасные деяния совершались. Но, как и в случае с рабством, их последствия все еще существуют, несправедливость по-прежнему жива.
Хотя нам не изменить прошлое, мы можем отказаться отрицать его и тем самым стать лучше в будущем. Поступая так, мы начинаем заглаживать вину за случившееся.
И мы должны ее заглаживать. Мы должны исцелять, улучшать и исправлять.
Говоря о колониализме, миссионер, философ и лауреат Нобелевской премии мира доктор Альберт Швейцер объяснял, что его неустанная работа в больницах Африки основывалась на идее, что «нас обременяет большой долг. Мы не вольны по своему усмотрению решать, предоставлять ли блага людям. Это наш долг. Все, что мы им даем, — не благодеяние, а искупление. Это фундамент, с которого должны начинаться все рассуждения о “благотворительности”».
Каждый из нас должен набраться мужества, чтобы разобраться с прошлым — будь то жестокое издевательство, как у Линкольна, или интрижка, как у Профьюмо, или склонность к издевательствам в детстве, или поведение на каком-то этапе брака.
Разобраться с нашим общим и личным прошлым. У нас должно хватить сил не только на то, чтобы признать ошибки, но и на то, чтобы улучшить ситуацию.
Хотя сделанного не воротишь, у нас всегда есть возможность впредь поступать лучше. У нас есть возможность стать лучше в результате того, что произошло, — даже если для этого придется сделать шаг вперед и взять на себя неприятную ответственность за случившееся.
Отрицание, упрямство, запирательство — это неуверенность в себе. Только слабые люди и сообщества не пытаются исправить ситуацию. Они считают, что не могут позволить себе извиняться или возмещать ущерб.
Так же как мы должны пытаться простить тех, кто обидел нас, следует прилагать активные усилия, чтобы получить прощение за обиды, нанесенные нами. Мы не можем притворяться, что их не было.
Мы должны искупить свою вину.
Мы обязаны сделать это для тех, кому причинили боль.
Мы также обязаны сделать это для себя.
Наш потенциал раскрывается не в бегстве от ситуаций, а в борьбе с ними — особенно с ситуациями трудными.
То, что мы совершили, то, что произошло, необязательно должно оставаться позорным секретом, открытой раной, грузом, который тянет нас вниз.