«Я бы не стал лишать себя жизни, — сказал однажды Мартин Лютер Кинг — младший о том, как предан делу, — но я с готовностью отдам ее за то, что считаю правильным».
Регул уже не увидел пользу от своей верности обществу, но целые поколения его соотечественников ее ощущали. Осознавали ее и враги. Люди поняли, что слову римлянина можно доверять до самой смерти.
Действия разоблачителей почти никогда не идут на пользу им самим. Они оплачивают огромные судебные издержки, лишаются работы, теряют годы жизни.
Считается, что отмена рабства обошлась Британии примерно в два процента ее ВВП за следующие полвека. В итоге эта величина оценивалась триллионами долларов, и британское правительство производило выплаты вплоть до 2015 года. Но, если оглянуться на прошлое, можно ли было поступить иначе?
Ведь следует заметить, что существует и другой путь. Оскар Уайльд в романе «Портрет Дориана Грея» напоминает нам, что человек расплачивается за эгоизм, за жизнь для себя «угрызениями совести, страданиями… сознанием своего морального падения»[242].
Хотелось бы надеяться, что люди оценят добро, которое мы делаем, и воздадут должное цене, которую мы платим. А может, и нет.
Может быть, они поймут. А может, и нет. Но дело не в этом. Дело вообще не в нас. Дело в тех, кто от нас зависит.
Кроме того, мы не стремимся к тому, чтобы нас хвалили… и хорошо, потому что нас может не оказаться рядом, когда люди в конце концов соберутся это сделать.
Вот что имеет значение: мы делаем то, что имеет значение.
Самоотверженность Харви Милка была связана не только с людьми, которым он пытался дать надежду, хотя именно ради них он был готов противостоять собственному ощущению приближающейся смерти.
Но и последний выбор Милка также оказался актом дарения, практичным и доступным каждому из нас. Он пожертвовал свои органы — и у всех нас есть возможность стать донором после смерти.
Даже если бы он не спасал тех, кто находился на грани отчаяния, не продвигал мир и гармонию между радикально разными образами жизни и вероисповеданиями, благодаря одному этому последнему решению он все равно стал бы человеком, подарившим надежду и счастье… и точно так же можете стать им и вы.
Просто поставив галочку в анкете[243].
Взяв на себя обязательство быть дарителем во всем, что вы делаете, — большом и малом. Ценить других людей превыше себя.
Ценить то, что правильно, больше своей жизни.
Отдавать все силы служению. Вот для чего мы здесь.
Это и есть работа. Это и есть справедливость.
Любовь побеждает
Малкольм Икс был очень злобным.
Газеты называли его самым злобным человеком в Америке. Он не отрицал.
Это вполне объяснимо. Он родился в нищете. Его отец трагически погиб, когда Малкольму было всего шесть. Малкольма втянули в преступную деятельность, и он много лет провел в сырой тюрьме.
И всегда рядом оказывался расизм — ужасающая несправедливость того времени. Когда ему было тринадцать, школьный учитель поинтересовался, чем он хочет заниматься в жизни. Малкольм, уже тогда умевший выступать, ответил, что станет юристом. Но учитель, которого он уважал и на которого равнялся, в один момент разбил всю его устремленность. «Тебе нужно быть реалистом, — сказал он. — Юрист — это нереальная цель для ниггера».
Представьте жизнь, наполненную несчастьями и жестокостью. Представьте тысячи унижений и разочарований. Представьте мир, в котором вы по закону гражданин второго сорта. Представьте, что все это навязывается под постоянной угрозой насилия и смерти.
Так что да, Малкольм был злобным человеком. Да, он ненавидел сам, будучи продуктом ненависти.
Оскар Уайльд писал о тюремной жизни, не особо отличающейся от той, что знал Малкольм: «Самое страшное не то, что эта жизнь разбивает сердце, — сердца создаются, чтобы быть разбитыми, — но то, что она обращает сердце в камень»[244].
В тюрьме Малкольм начал читать. Он интересовался философией и историей. Как Ганди в Англии — он впитывал все. Но Ганди осознавал, что во всей этой учебе кроется потенциальная опасность. Она может разрушить остатки иллюзий человека. Однажды индийского политика спросили, что больше всего беспокоит его в жизни, и он ответил просто: «Черствость сердец образованных людей». Именно такой эффект произвела та правда, которую Малкольм почерпнул из книг, узнав, как поступали с его народом на протяжении сотен и сотен лет.
Малкольм перешел в мусульманство, вступив в секту «Нация ислама», проповедовавшую превосходство черных. События его жизни и содержание прочитанных книг подтверждали правдивость фразы «Белый человек — это дьявол», услышанной им во время религиозного обращения. Позднее Малкольм вспоминал, что практически с неизбежностью должен был откликнуться на подобную идею и в результате «следующие 12 лет жизни посвятил распространению этой фразы среди черных людей».
Малкольм быстро сделал карьеру в рядах «Нации ислама», выйдя из тюрьмы одним из самых задиристых и страстных ораторов своего поколения. Но, в отличие от Мартина Лютера Кинга — младшего, его посыл был жестоким. Горьким. Им двигал гнев, а не надежда.
В один из особенно мрачных моментов в 1961 году по приказу Элайджи Мухаммада, лидера «Нации ислама», он даже принял участие в обсуждении сотрудничества с ку-клукс-кланом. Два радикально разных мировоззрения на противоположных концах подковы[245] находились тревожно близко друг к другу.
У Малкольма имелись все основания для злобы.
Проблема в том, что она ничего ему не дала.
Ненависть не только медленно разъедала его самого, но и парализовала «Нацию ислама». Безусловно, члены организации красноречиво живописали несправедливость Америки того времени. Но они не уничтожали сегрегацию в кафе. Несмотря на все разговоры о борьбе, на деле они не вели никаких сражений и не участвовали в войнах. По сути, весь их праведный гнев предал Элайджа Мухаммад, который занимался самообогащением и гонялся за женщинами.
Марк Аврелий в «Размышлениях» писал: «Ведь само же себя лишит сияния то, что не станет пересылать его»[246]. Когда мы закрываемся от любви и надежды, мы, естественно, ощущаем меньше любви и надежды. «Кто ожесточает сердце свое, тот попадет в беду», — напоминает нам Библия[247]. Мы сами создаем свою тьму.
Обе эти идеи как нельзя лучше отражают ту ловушку, в которой оказался Малкольм Икс.
Многие из нас, находясь в гораздо менее тяжелых обстоятельствах, поступают так же. Но мы должны сопротивляться, чтобы освободить место для любви.
Вспомните, с чем столкнулся Ганди в конце жизни. На его долю выпало почти 80 лет несправедливости и борьбы, но когда он наконец добился успеха, то обнаружил не рай, а насилие — в таких масштабах, которые он даже не мог представить. Его давние союзники отреклись от той силы, что привела их к победе. Представители его собственного народа ополчились друг на друга, принеся насилие буквально к его порогу.
У него имелись все основания отчаяться, сдаться.
Он мог — пожалуй, даже должен был — озлиться больше Малкольма. И вот что делает последние дни его жизни еще более прекрасными и совершенными: Ганди остался верен себе. «Ни одно дело, которое по своей сути справедливо, нельзя назвать безнадежным», — писал он. Он любил. Он держал свое сердце открытым. Он отдавал больше. Это его величайший подвиг, его последняя проповедь.
Если учесть, что Малкольм Икс погиб от того самого насилия, которое проповедовал, можно ошибочно решить, что его история закончилась во мраке, что он покинул этот мир с ожесточенным сердцем.
Вовсе нет.
В возрасте 39 лет отрекшийся от «Нации ислама», но все еще исповедующий мусульманство Малкольм посетил Мекку. Там сломанный и озлобленный мужчина обнаружил, что все еще открыт и восприимчив к свету, который, как он полагал, в мире уже угас.
Он встречался как с мировыми лидерами, так и с простыми людьми. С христианами и мусульманами. С белыми, относившимися к нему с уважением, с теми, кто разделял с ним веру. Он впервые осознал, что не все они расисты; что, вероятно, мир — это не война всех против всех, а место, где большинство делает все возможное; что в мире больше любви, чем он думал.
«С меня хватит чужой пропаганды, — писал он домой. — Я за правду, от кого бы она ни исходила. Я за справедливость, независимо от того, кто за или против. Я в первую очередь человек, и поэтому за тех и за то, что принесет пользу человечеству в целом».
После пребывания в Мекке его жизнь стала шире — в круг своих друзей он привлек христиан, иудеев, буддистов, индусов и неверующих. «Истинный ислам, — размышлял он впоследствии, — научил меня, что для целостности человеческого сообщества и семьи необходимы все религиозные, политические, экономические, психологические и расовые составляющие или характеристики».
Именно эту более широкую перспективу, этот опыт в 1964 году он принес с собой на улицы Гарлема, по которым ходил сначала как преступник, а затем как разгневанный проповедник. В последние дни Малкольма — ему оставалось жить чуть меньше трех месяцев — его посыл оказался совершенно иным. «Только когда человечество покорится Единому Богу, создавшему всех, — впервые говорил он слушателям с позиции любви, — только тогда оно сможет хотя бы приблизиться к “миру”, о котором так много говорят… но для которого так мало делают».
Малкольм ушел от ненависти и двигался к свету, к любви. Он отказался от сепаратизма и принял концепции прав человека и единства.
Каждый из нас, борясь с несправедливостью, должен быть осторожен. Она может легко ожесточить, огрубить, разрушить нас. Ницше заметил, что те, кто сражается с чудовищами, должны остерегаться, чтобы самим не стать