Мне нравилось строить силу. Ошибки тренировок не могли укротить меня. Особенное отвращение вызывало (и вызывает) благоразумие. Беречь себя, лелеять, мелочно брать все, что дают выгоды силы, расходовать себя скаредно, вообще скупиться на выдачу себя – не умел так, не понимал этих слов, презирал, как ползучую мудрость. Опрокидывать все, на что достает силы, а отдав ее, добыть сызнова! Гадливость я испытывал и к тем анализам историков спорта, которые лишь сводили результаты в столбцы. Без соприкосновения с чувствами цифры и факты мертвы и часто лгут вопреки самому принципиальному объективизму. Восторг силы наделял дерзостью. Упадки духа – это от усталости, это ухабы дерзости. Это и есть счастье борьбы – отдав, заново взрастить силу.
Нет, слишком многое оставалось и остается за столбцами цифр. Я не умел отказываться от цели. Просто не ведал, как это бывает. Если живешь – значит, всегда сохраняешь способность к движению. Всегда остаются иные заходы к цели. Ошибки благословенны. Они могут быть трагичны по форме, но не по существу.
Ошибки поворачивают на цель, когда умеешь читать их. Искусство обращения с ошибками и отличает удачника от неудачника, победителя от просителя, талант от посредственного умника…
Впрочем, случалось и по-другому. Сяду – и нет желания шевелиться. Кажется, везде и всюду теряешь себя. Жизнь ускользает. Все дни – мимо. Ничего не помнишь. Только помосты, диски… Я непростительно сорю днями, а смысл спорта ради результата бледен, ущербен, и вся игра преувеличенно серьезна.
Не проще ли, не честнее сразу заняться чем дорожу?
И однозначность ответа: к той, другой жизни я не готов, скорее даже беспомощен, а там борьба. И гораздо более суровая, изощренная – на знаниях и воле, которых у меня еще нет!
И еще – о молчании. Кто молчит, изменяет истине, навешивает тяжесть и боль на других. И принципы – они для выводов! Непрерывности выводов. Новых упорств жизни.
Не лгать, не играть в кумира, не выдумывать себя. Быть собой. Быть преданным движению, устоять в себе. Не дать себя выдумывать. Быть собой.
А пока искать себя, пусть через спорт. Выходить на верное направление, главное… Но и тогда я знал твердо: не буду приживальщиком от побед, не дам себя раздавить, обезличить победами. Это не дозволяло самолюбие, но еще в большей степени это соответствовало убеждению: большой спорт имеет смысл, пока ты сохраняешь способность к росту. Нет этой способности – нет спорта, лишь голый смысл выгоды вместо спорта. Поэтому я не страшился поражения. Его не могло быть. Не пустые слова – ведь впереди жизнь, новое приложение себя.
Я спешил. Достать заветные килограммы – и уйти! Есть это внутреннее обязательство, радость и злость постижения цели, а за ними – все новое, все сброшу с плеч… Перевод слова "атлет" с греческого означает "бороться, трудиться, терпеть, переносить бедствия". Точно так!
Глава 68.
Я, конечно, тешил себя выдумками, но в веренице тренировок, освоении новых весов, озорстве натиска на новые рекорды и поединках я слышал свою музыку. Дней в жизни мало, как мало! Вышагнуть за убогость "килограммового" движения.
Заложенная природой страсть к владению телом, подчинению борьбы своей воле – великое искушение! Тяготы тренировок смывала музыка настроения.
Эйнштейн утверждал: научное творчество-это процесс одной природы с искусством вообще. Я жил именно таким ощущением. И спорт я не представлял без этого приложения. Я многое выдумывал, многое идеализировал, но разве можно без мечты? Мечта и лишенные мечты. Расточительство силы и скупость расхода. Копеечность каждого шага. Торжествующий мещанин, вооруженный дипломом и чином, везде и по мере возможностей столбит участки…
Жизни еще предстояло вколачивать некоторые истины, противные всему моему существу.
Очень скоро я уверился: слава – это необходимость новых побед, это долг перед обществом, причем долг с процентами. И очень высокими. А со стороны она казалась такой уютной, удобной…
"Когда общество доходит до известной высоты развития, тогда оно начинает требовать от своих членов, чтобы у них были определенные и сознательные убеждения и чтобы они держались за свои убеждения. Кроме обыкновенной честности, является тогда высшая честность, честность политическая…" (Писарев Д.. И. Соч., т. 3. М., 1956. С. 95-96). Я понимал это как самостоятельную твердость убеждений. И разве от отсутствия похвал хуже то, чему ты предан?
Спорт давал и здесь предметные уроки. Еще бы, это такая жизнь!
Разве ограниченная духовность силы не есть насмешка над человеком, издевательство и обнаженность наживы? Разве победа – только победа, высшая правота, и все? Разве она по своей природе лишена разборчивости? Если победитель – значит, уже прав?
Как ни странно, спорт воспитывал отвращение к самонадеянности силы и победам, которые нередко приучают к неразборчивости средств. Я презирал победы от барышей. Барышей любого порядка.
Я старался понять смысл силы. Силы вообще. Справедливость силы. Да, вышагнуть за убогость только "килограммового" движения!
Глава 69.
11 сентября. Воскресенье.
Если церемония открытия Игр – шествие колонн, то в торжестве закрытия вместо команд участвовали лишь знаменосцы.
Я шагнул на дорожку "Стадио Олимпико" из тоннеля со стороны малого, "мраморного", стадиона – все плыло в мареве прожекторов! Нести флаг по стадиону долго. Я знал, зрители следят, буду ли перехватывать древко. Это было как бы небольшим продолжением соревнования. Новым маленьким испытанием.
Агентство Юнайтед Пресс Интернэшнл поместило в заголовок: "…в течение десяти минут рука знаменосца ни разу не дрогнула…"
Уже в ночи знаменосцы выстраиваются против почетной трибуны. Под гимн Греции на флагшток поднимается ее стяг. Погодя взвиваются флаги Италии и Японии – страны будущей Олимпиады.
Прощай, Рим! Прощай, город щедрого солнца!..
Команда СССР набрала 683 очка, 43 золотые медали, 29 серебряных, 31 бронзовую. Всего– 103 медали.
Второе место заняла команда США: 463,5 очка, 34 золотые медали, 21 серебряная, 16 бронзовых. Всего – 71 медаль.
На третье место вышла объединенная германская команда: 282,5 очка, 12 золотых медалей, 19 серебряных, 11 бронзовых. Всего – 42 медали. Сборная США впервые уступила первенство и в легкой атлетике.
"Нью-Йорк тайме" писала: "Русские подавили американцев по всем видам подсчетов, посвященных Олимпийским играм. Они забрали больше нас золотых, больше серебряных и больше бронзовых медалей. Они победили американскую команду по числу очков. И русские выиграли все это совершенно честно".
Глава 70.
До римского выступления едва ли не все в один голос твердили, что из меня не выйдет атлета: я не умею выступать, чересчур горю, не управляю собой. Я убедился: этот недостаток преодолевается. Да и недостаток ли – ожидание могучего выплеска силы?..
В Милане завершилось ученичество. В Риме я навсегда расстался с ученичеством. С тех пор я уже не выступал, а строил силу. Все заменил расчет. Даже выход чувств – я управлял ими. Но, как я уже писал, положиться на себя смог лишь. после своего четвертого чемпионата мира, будапештского (1962).
Норму мастера спорта СССР я выполнил 22 февраля 1957 года на показательном выступлении в Зимнем манеже ЦСКА – это на Комсомольском проспекте. Значок тут же вручил Маршал Советского Союза Буденный.
И орден Ленина мне вручил Буденный. Это дало ему повод для шутки, что и следующую награду он вручит мне, такова, видно, судьба. Однако новый орден в 1964 году я получил из рук А. И. Микояна.
Память о римской победе запечатлелась и в почтовой марке, выпущенной зимой 1961 года. Я изображен на марке в рывковой фиксации.
Радовался очень. И лишь сознание того, что каждый день уносит те мгновения счастья, что их будет меньше, пока они не превратятся лишь в газетные строки – бумажный мусор, мнилось несправедливостью. Спорт – это постоянное расставание с дорогим, большим, потеря этого дорогого, превращение в заурядность, если не в курьез. Всему этому надо противопоставлять волю движения, презрение к мнениям от выгод, сытости и, если угодно, достоинство художника, сознающего ценность своего творения. В большом спорте всегда опасно превращение в кумира, идола, ибо оно выхолащивает первородную любовь, разменивает ее на выгоды, грозит потерей движения. И опошляет жизнь. Ибо в поклонении всегда есть доля унижения, незаметная, но очевидная: признание своей неспособности, отказ от активности, уступка этой активности другой воле или волям. Восторг талантом и победой естествен, но превращение восторга в поклонение – болезнь…
Спортсмен исполняет общественную функцию. Я всегда считал определения роли художника Петровым-Водкиным самым близким и к определениям назначения таланта от спорта: "Искусство-движение человека, его вечный путь, вечная борьба за новые и новые откровения… В искусстве есть закон для художника: что не для тебя, то никому не нужно. Если твоя работа не совершенствует тебя – другого она бессильна усовершенствовать, а иной социальной задачи, как улучшение человеческого вида, и нет". Трудная задача большого спорта – противоборство с навязанным ему самой природой (отчасти и обществом) грубого, прямолинейного смысла быть лишь мускульным механизмом.
Мужество, мудрость большого спортсмена не только в понимании данных обстоятельств и определении верного поведения, но и в уважении к спорту как творчеству, как самостоятельной ценности. Отсюда и осознание стратегии тренировок, решительный отказ от мелочного разбазаривания таланта ради соблазнительных условностей, умение видеть за лишениями главное назначение, определенное спортивным дарованием: достижение предельно возможных результатов. Да, сосредоточение для этого всей энергии, подчинение всех обстоятельств. Ведь в конце концов победы и высшие достижения – меньше всего эгоизм, но выражение способностей людей вообще, доказательство этих способностей, что в итоге совпадает и с интересами коллектива.