Хотелось знать наверняка, неужели мне осталось лишь это – пыльная дорога, вороны, койоты, выцветший кед и драгоценные воспоминания, которые я перебирала снова и снова, как антистрессовый камень.
Я вернулась к самому началу воспоминания. К тесту для халы, мелодичному смеху моей бабушки и звуку, с которым миска звенела о столешницу, когда боббэ поставила ее на кухонный стол и погрузила руки в небольшую горку муки.
Я наблюдала за взглядом бабушки Рози, когда десятилетняя я спросила, можно ли мне посмотреть телевизор, пока мы ждем, когда поднимется тесто.
И наблюдала, как она произносит:
– Да, конечно, милая.
А потом, пока младшая версия меня торопилась вверх по лестнице, я попыталась остаться с бабушкой.
– Прости, что оставила тебя печь хлеб, – сказал я ей.
И почувствовала, как хватаюсь за обрывки воспоминаний. У десятилетней меня больше не было воспоминаний о боббэ. Лишь о «Сабрине – маленькой ведьме». В частности, об эпизоде, в котором Сабрина признается друзьям, что она ведьма.
Нити быстро распутывались.
– Жаль, что я так мало помню о тебе, – прошептала я, а потом картинки из прошлого исчезли.
Румянец проступил на мягких щеках боббэ, когда ее губы расплылись в улыбке.
– А вот и ты, бобелле.
Я почувствовала толчок, изображение снова стало четким.
Вот только я не плавала в воспоминаниях.
Вместо того чтобы, растянувшись на кровати, смотреть, как Сабрина признается друзьям в том, что она ведьма, я все еще была на кухне с бабушкой.
Но сейчас все выглядело иначе. Раньше я была своего рода мухой на стене кухни, то есть подглядывала за действием, словно смотрела кино.
Теперь же я стояла на кухне. Боббэ Рози пристально смотрела на меня, ее руки все еще были в муке.
Внутри стало тепло, словно меня согрело солнце, и впервые с момента исчезновения в холмах я почувствовала искру радости.
– Боббэ? Ты меня слышишь? – Я ожидала, что слова прозвучат подавленно, как если бы я пыталась выдавить их из себя с помощью чувств. Вместо этого они, совершенно четкие, уплыли в воспоминание вместе со мной, подхваченные потоком, который окружал меня и бабушку Рози.
– Я слышу тебя, бобелле. Я ждала тебя. – Вокруг ее глаз появились морщины, а потом в них мелькнула грусть. – Не ожидала увидеть тебя так скоро.
– Ты жива? То есть не жива, но… я ничего не понимаю. Это рай или что-то такое?
Бабушка Рози снова улыбнулась. Я сомневалась, что мы могли обняться. Во всяком случае так, как раньше. Физические ощущения исчезли вместе с моей кончиной. Но переполнявшая меня радость и любовь, которую излучал голос бабушки Рози, дарили такое же тепло и спокойствие, как любые объятия, которые я когда-либо получала при жизни.
– У меня нет ответа на этот вопрос, бобелле. – Она опустила взгляд на свои покрытые мукой руки. – Лишь знаю, что мы здесь, вместе, в этом воспоминании. Что оно каким-то образом все еще связывает нас.
– Как… – Я изо всех сил пыталась собрать кусочки воедино. – Скажи, существует ли Бог или кто-то подобный? Что ты делала все это время? Что происходит сейчас?
Улыбка боббэ смягчилась.
– Я тоже не знаю ответы на эти вопросы, бобелле. Знаю, что люди, которых мы любили на той стороне, ушли. Я оплакивала тебя, как ты оплакивала меня, когда я умерла. Но как и ты теперь, тогда я поняла, что люди, которых мы любим, не уходят навсегда. Все, что мы когда-либо любили, делали, говорили, читали, переживали, возвращается к нам. Видишь, вот мы вместе. – Она обвела жестом освещенную солнцем кухню.
– Значит, ты теперь живешь здесь, в этом воспоминании? – спросила я. – И в некоторых других моих воспоминаниях?
Боббэ кивнула.
– В каком-то смысле да. Как ты живешь в моем. Это гобелен, который мы сплели вместе. Нити до сих пор связывают нас.
Я почувствовала, как радость накрыла тень отчаяния.
– Но мы не можем больше создавать совместные воспоминания. Это просто… как кино?
Она покачала головой.
– Ах, сначала я тоже так подумала. Но, бобелле, существует еще немало фильмов, которые ты не видела.
Я в замешательстве уставилась на нее. Она продолжила:
– Если знать, куда идти, эти нити будут виться до бесконечности. Нити длиною в жизнь. Моя, твоя. – Она указала на себя и на меня. – Их очень много. Има здесь. И Сатва. Я покажу тебе.
Има. Мать. Ее мать, моя прабабушка, которую я никогда не видела. Сатва. Сын. Бен, мой дядя, который умер от передозировки, когда я была еще ребенком.
Я изумленно смотрела на нее.
– У меня нет никаких воспоминаний об Име. Она умерла до моего рождения. А с дядей Беном я встречалась лишь один раз, сразу после рождения.
Бабушка Рози кивнула.
– Это уже не имеет значения, бобелле. Пока были живы, мы не могли видеть многие нити, которые связывали нас друг с другом. Теперь они стали видны. – Она сделала паузу, а затем добавила: – Если знаешь их путь.
Я покачала головой.
– Не понимаю.
Бабушка Рози потерла ладони, и в воздухе перед ней повисло облачко муки. На мгновение она задумалась.
– Мы можем вместе проследить за нитями. История, которую я рассказывала тебе о твоей маме, когда она маленькой девочкой выносила пауков из дома под бумажными стаканчиками. Мы можем вместе обратиться к этому воспоминанию. Я могу показать его тебе, потому что была там. Даже если тебя там не было.
Я вдруг поняла, что она имела в виду, и тень отчаяния исчезла. Очень много воспоминаний. Бесконечные истории, растянувшиеся на целую вечность назад.
– Покажи мне, – взволнованно попросила я. Значит, мне предстояло встретиться с дядей Беном. И с Имой. Я не лишилась всей своей семьи. Да, я потеряла некоторых из них… пока что. Но, как ни странно, также только что нашла других родных.
Бабушка Рози кивнула, ее улыбка смягчилась.
– Когда ты будешь готова, бобелле. Я не могу показать тебе, пока ты не готова.
Я снова в замешательстве покачала головой.
– Но я готова. Что ты имеешь в виду?
Боббэ обвела рукой кухню.
– Даже сейчас воспоминание меняется. Ты следуешь по моей нити, а не по своей. На этой кухне, где тебя никогда не было, а я была. Потом будет трудно вернуться назад. Если ты продолжишь следовать по моим нитям, это будет невозможно.
– Вернуться? – Я осмыслила ее слова. Подумала о коралловом кеде. О дороге в лесу. Своем теле, сгнившем на каменистой почве, от которого стараниями муравьев и шершней остались лишь выбеленные кости. – То есть я не смогу вернуться на другую сторону. Ту сторону, где находится мое тело.
Бабушка Рози кивнула.
– Да, бобелле. И где твоя мама. И друзья.
– Но я заблудилась там, – сказала я ей, и на меня снова нахлынуло отчаяние. – Я одна. И вряд ли кто-то придет за мной. Он убил меня в лесу.
Витавшая в воздухе радость испарилась. На лице бабушки Рози отразилась печаль.
– О, бобелле, нет.
– Я думала, ты знаешь, – прошептала я.
Она покачала головой.
– Я больше не могу видеть другую сторону. Я долгое время оставалась в «реальном» мире. С тобой. С твоей матерью. Но когда Бен умер, пришло время. Время быть здесь. Найти друг друга так, как невозможно было при жизни. Потому что это тоже реальность, бобелле.
Мне больше не казалось, что я дрейфую. Я чувствовала, что нахожусь здесь. Целиком. Мне хотелось рассказать боббэ о Джимми Карлсоне. Чтобы кто-нибудь узнал, что случилось со мной в лесу. Познакомиться со своими прабабушкой и прадедушкой. С помощью боббэ увидеть, как моя мама осторожно и боязливо выносит пауков на улицу.
Хотя часть меня еще не была готова к этому. Пока нет.
– Думаю, мне нужно ненадолго вернуться, – тихо сказала я, пытаясь впитать всю царящую в комнате любовь, потому что она придавала мне сил. – Я смогу найти тебя здесь потом?
Бабушка Рози кивнула.
– Да, бобелле. Ты всегда можешь найти меня. Здесь или в любом другом нашем совместном воспоминании. Я люблю тебя, маленькая куколка.
– Я тоже тебя люблю, боббэ. – Нити, за которые я раньше пыталась уцепиться, натянулись.
На мгновение я запаниковала. Бабушка Рози и освещенная солнцем кухня с поднимающимся на столешнице хлебом хала не исчезли, как это было раньше. Я подумала о кеде. О маленькой святыне, которую собрала ворона. О вывеске кемпинга, и попыталась представить место, которое вдруг показалось мне далеким. Словно я видела его во сне.
Потом я снова оказалась на обочине изрытой колеями грунтовой дороги, рядом с камешком и осколком стекла, монетами и обувью.
Ощущения походили на те, которые бывают после пробуждения от слишком позднего сна, когда ты спишь до обеда и, проснувшись, несколько мгновений не понимаешь, что произошло.
Прежде чем я осознала, что рядом кто-то есть, до меня донесся звук шагов.
Кто-то стоял надо мной и смотрел прямо на меня.
На мой кед.
Мужчина с густой темно-рыжей бородой. Ему было около пятидесяти, он был одет в бежевую рубашку и брюки.
В одной руке держал рацию.
Я медленно перевела взгляд на карман его рубашки.
Лесная служба.
Глава 17Бриша
Восемнадцатью месяцами ранее
Я с огромным удовольствием наблюдала за его лицом, когда он увидел, что Николь заблокировала его на MatchStrike. И не просто заблокировала, а пожаловалась администрации сайта, из-за чего его учетную запись заморозили.
Он получил уведомления, находясь за рулем фургона для переезда примерно в то время, когда мы пересекали границу Юты. Поэтому заехал на ближайшую стоянку, Эйприл с девочками сидели на заднем сиденье. Затем открыл приложение.
Появилось сообщение об ошибке.
«Эта учетная запись была заблокирована за нарушение условий нашего соглашения об обслуживании. Для того чтобы связаться со службой поддержки, напишите, пожалуйста, по адресу: admin@MatchStrike.com или позвоните 1–800-MatchStrike».
– Сука, – процедил