Я остановилась на осыпающейся обочине узкой двухполосной дороги, проложенной через бесплодные холмы. И понимала, что при желании смогу пройти прямо по центру дороги. Не знаю, что случилось бы, если бы меня сбила одна из немногочисленных машин, проезжающих в сгущающихся сумерках. Существовал ли другой уровень смерти, которого я достигла бы, если бы меня раздавила машина? Напоминала ли смерть видеоигру с разными уровнями? Если да, то сколько их?
Мне не хотелось исследовать это вопрос, да и вообще узнавать больше подробностей о жизни умерших. Поэтому я осталась на обочине.
Когда я отправилась в путь, был уже поздний вечер. Вскоре солнце исчезло за склонами, а я продолжала идти.
В какой-то момент из-за холмов на дорогу вышла семья оленей. Когда я приблизилась, большая лань подняла голову и посмотрела сквозь меня, она поворачивала длинные уши вперед и назад, прислушиваясь. Ее малыши – пара годовалых оленят с костлявыми ножками – жались к ней. Я не прошла сквозь них. Во всяком случае, не так, как ожидала. Я как бы обошла их, просачиваясь в пространство между их телами.
Они наблюдали, как я это делаю. Клянусь, они следили за мной. Потом принялись снова щипать зеленые травинки, пробивающиеся сквозь толстые коричневые стебли вдоль дороги.
Солнце совсем скрылось, а я продолжала идти. Стало трудно разглядеть что-либо, кроме расстилающейся впереди дороги.
Я вспомнила о своем теле, которое так и лежало в грязи на мелководье в ущелье, и ощутила вину за то, что так быстро оставила его.
Размышляла о своем мучителе. О звуках, которые он издавал. Как он вытирал руки о джинсы, спешно идя к своей машине, подальше от лежащей на земле девушки.
Я думала о том, что найду, когда наконец тихие, бесконечные холмы останутся позади. Позвонила ли мама в полицию? Расскажет ли им Кен об одиноком парне, который постоянно приходил пить горячий шоколад и флиртовал со мной?
Я точно не знала, сколько километров отделяет меня от дома. Возможно, если как следует подумать, примерно пятнадцать. Я понимала, если бы была жива, на преодоление такого расстояния у меня ушла бы вся ночь и, возможно, весь следующий день.
Поскольку мне не нужно было останавливаться и отдыхать, как и беспокоиться об отсутствии воды или необходимости оставаться незамеченной кем-то из обладателей светящихся глаз, которых я видела на холмах, дорогу на главную улицу Куны я нашла предположительно всего через несколько часов.
Никогда раньше я не видела, чтобы улицы были такими тихими и пустыми. Когда я пересекала парковку торгового центра и остановилась перед эркерными окнами «Дейли Гринд», тускло освещенными лампами под кассой, передо мной прошла бездомная кошка. Я позвала ее, но она даже не взглянула на меня.
Через несколько часов должен приехать Кен, чтобы открыть кофейню для ранних пташек, и тогда тихое помещение наполнят звуки работающих машин и запах свежеприготовленного эспрессо.
Мне не хотелось покидать свой безопасный уголок этого мира. Даже если для этого пришлось бы прожить всю жизнь в маленьком городке, где я умудрилась окончить школу, ни разу не поцеловав ни одного парня.
А отныне такая возможность была мне недоступна.
Когда я наконец добралась до дома, там все было тихо и спокойно. При виде знакомой входной двери с единственным фонарем на крыльце меня захлестнули тоска и отчаяние.
Сначала я не понимала, как попасть внутрь. Однако через несколько минут обнаружила, что могу проскользнуть сквозь треснувшую решетку вентиляционного отверстия. Это было похоже на чихание. Вот только выходящим с этим чихом воздухом оказалась я.
Маму я обнаружила в своей спальне, она спала в той же одежде, которая была на ней в четверг утром, когда я видела ее в последний раз. Толстовка с логотипом университета, идентичная той, которую она подарила мне, когда я получила письмо о зачислении со стипендией.
Мамино лицо припухло, словно она плакала. Лоб нахмурен. Глаза плотно закрыты. Рот сжат в тонкую линию. Но дыхание подсказывало, что она и правда спит.
Я легла рядом с ней на кровать, обхватила за талию и зарылась лицом в ее волосы. Затем закрыла глаза и попыталась вспомнить запах ее волос. Слабый аромат приправ из блюда, которое она приготовила. Мыло с нежным ароматом. И еще что-то, что я не знала как описать. Аромат, присущий только ей.
Она издала тихий стон и заскрежетала зубами.
– Мам, все в порядке, – прошептала я. Звук стих. Мысль о том, что она может слышать меня, усилила тоску, а потом чувство затопило меня целиком. – Не грусти. Я все еще здесь. Te quiero.[8] Ты меня слышишь?
Мама с криком подскочила, сбив с моей тумбочки стакан с водой, и принялась искать телефон. Я спрыгнула с кровати, отошла в угол комнаты и замерла.
Несколько секунд мама смотрела на светящийся голубым экран, на ее лице по-прежнему отражалась тревога. Затем аккуратно положила телефон на тумбочку и снова легла на мою кровать, бормоча что-то по-испански.
Я шагнула к кровати.
– Мам?
Несколько минут она смотрела в потолок. Даже когда я наклонилась достаточно близко, чтобы разглядеть веснушки на ее мокрых щеках.
Затем я опустилась на ковер и слушала ее всхлипывания, пока она наконец не погасила свет.
При жизни люди редко замечали меня. Если честно, я не имела ничего против. Я была тихой латиноамериканской девочкой, которая никогда не поднимала руку в классе. Всеми силами избегала зрительного контакта в автобусе. Меня вполне устраивало, что люди смотрят сквозь меня. Мама же была единственным исключением.
Но отныне меня не видела даже она.
Глава 7Меган
Годом ранее
После койотов появились крылатые падальщики. Вороны, сороки, шершни, мухи. Даже тощий орел.
Я оставалась там, потому что не знала куда идти. Мне больше не хотелось блуждать по темноте, продираясь сквозь бесконечные деревья и камни. И, опасаясь заблудиться, я не могла заставить себя снова отправиться в лес.
Шок от вида моего изуродованного тела прошел достаточно быстро. Я с интересом наблюдала за тем, как падальщики терзают остатки, борясь за добычу.
К тому времени, как на второй день зашло солнце, от моего тела остались практически одни кости. Не белые, а скорее похожие на кости для супа. Красные, очищенные от кожи и мышц. Животные не тронули мою одежду, за исключением тех мест, где она мешала им добраться до добычи. Розово-зеленый шарф сбился в кучу у основания колючего куста и, когда поднимался ветер, он развевался подобно флагу.
Ворона с глянцевым оперением проявила особый интерес к одному из моих кед. Она потащила его подальше от остальных останков, куда-то за камни.
Сначала я пыталась отгонять ворон и мух, как делала с койотами. Но получалось лишь тогда, когда мои чувства обострялись.
Например, когда я вспомнила, как очнулась в темноте, и его руки сомкнулись на моем горле.
Или когда думала о родителях, которые уже наверняка знали, что со мной что-то случилось.
Или размышляла о том, что мертвая заблудилась в лесу, а койоты и вороны поедают мое тело.
Некоторое время я старалась не давать волю чувствам. Понимание, что я все еще отчасти могу влиять на окружающий мир, немного утешало. Даже если это касалось всего лишь пчел или птиц, которым было интересно начисто выесть мою ногу.
Через некоторое время я выдохлась. Невозможно долго испытывать злость, грусть или отвращение – именно так и было при жизни. Так что с течением дней я смирилась с ситуацией.
Попробовала полететь.
Неловко признавать, но я считала, что призраки умеют летать. В каждом просмотренном мной фильме именно так и случалось. Сначала я просто как бы приказала себя парить. Не получилось. Затем подпрыгнула и замахала руками, как во сне. Ничего. Я даже забралась на поваленное бревно, а потом на трухлявую сосну, чтобы проверить, поможет ли дополнительная высота взлететь. Но всего лишь опустилась на землю, как воздушный шарик, у которого заканчивается гелий.
По некой причине именно из-за этой ситуации я почувствовала острое отчаяние. С его помощью разогнала пару ворон, которые клевали мою руку.
Когда мне наскучило прыгать с бревен и деревьев, а тревога никуда не делась, я отправилась в направлении, противоположном тому, в котором бежала раньше, и тогда нашла узкую грунтовую дорогу, по которой, должно быть, он и ехал. В пыли еще виднелись нечеткие следы шин.
Я прошла по дороге, как мне показалось, несколько километров, но она постоянно петляла, и я поняла, что если пойду дальше, то не смогу вернуться назад.
Я увидела лишь один-единственный знак. На деревянном столбе была прикреплена табличка, гласившая: «Каньон Офир-10». Название не вызвало у меня никаких эмоций. И за весь день я не услышала ни одной машины.
Так что в итоге осталась на месте.
После того как крупные крылатые потеряли интерес к моим останкам, за дело взялись муравьи. Наконец решившись подойти поближе к собственным костям, я несколько дней наблюдала, как насекомые бегают по своим туннелям. В их действиях было нечто гипнотизирующее. Даже с близкого расстояния мне едва удавалось понять, что именно они делают. Их маленькие челюсти были такими крошечными и стремительными, что казалось, они мечутся туда-сюда, ничего не успевая. Однако в течение следующих нескольких дней кости были вычищены. Мне было приятно видеть свои останки в таком виде. Никакого красного, лишь грязновато-серый и белый цвета.
За это я мысленно поблагодарила муравьев.
Ночи все еще вселяли в меня страх. Как только солнце село, я покинула свой наблюдательный пункт возле муравьев и пристроилась на каменистом выступе, где овраг переходил в пересохшее русло ручья. Широкий выступ нависал над парой более крупных валунов, и, улегшись на спину, я могла спокойно смотреть с него на звезды, зная, что никто не подкрадется сзади.