— Ой! — воскликнула Лиллиан. — Ты меня напугала.
— Что ты делаешь? — поинтересовалась Лиззи.
— Пишу, — ответила Лиллиан.
— А что пишешь?
— Рассказ, — призналась Лиллиан.
— А ты мне его прочитаешь?
— Иди спать, — велела Лиллиан. — Ночь на дворе.
— Но ты ведь не спишь.
— Да, но мне завтра не надо в садик.
Лиззи прошлепала к матери и попыталась забраться к ней на колени, но Лиллиан была непреклонна. Разве в три часа ночи она не имеет права уделить время себе?
— Иди в постель, — повторила она, вставая. Лиззи протянула вверх руку и попыталась нажать на клавишу, которая застряла. Лиллиан хотела было позволить дочери напечатать строчку из букв, но передумала: не следует девочке привыкать баловаться с машинкой.
— Это не игрушка, — строго произнесла она. — Это мамина машинка, и трогать ее нельзя. Ты меня поняла? Теперь иди спать!
В конце концов ей пришлось отвести Лиззи наверх и уложить в постель — видимо, дочка того и добивалась. Потом Лиллиан вернулась на кухню и продолжила работу. К рассвету она исписала больше десяти листов. Брак Кларнеров развалился. Соседи подали на них в суд. С ними произошло еще много ужасных событий, и Лиллиан была в восторге.
С той ночи начался новый период в жизни Лиллиан. Они с Мюрреем наконец освободили гостевую комнату на третьем этаже и покрасили ее. Лиллиан перетащила туда старый стол для шитья и водрузила на него пишущую машинку, упаковку бумаги и стакан для карандашей. Кроме прочего, она перенесла туда свои книги и расставила их по темам: современный американский роман, Джеймс Джойс, русская литература. А еще купила себе электрический чайник, чтобы не спускаться на кухню, и тяжелую стеклянную пепельницу, которую не нужно вытряхивать каждые пять минут.
Утром, как только старшие дети отправлялись в школу, а Лиззи в детский сад, Лиллиан поднималась в свой кабинет и садилась писать. Наверху не было телефона, а если он звонил внизу, она не обращала внимания. Перезвонят. Она прикуривала одну сигарету от другой. Разговаривала сама с собой. В половине двенадцатого золотое время заканчивалось, и Лиллиан ехала за Лиззи.
Детям разрешалось входить в кабинет только в случае крайней необходимости. Однажды Дэниел разбросал запасы бумаги, и Лиллиан рассвирепела, словно подверглась нападению вандала.
— Мне что, повесить на двери табличку «Не входить!»? — кричала она.
— Уважайте маму, — наставлял детей Мюррей.
Лиллиан не стремилась показывать членам семьи свою работу, поскольку понимала, что в писательской деятельности пришлось опять начинать с азов. К тому же в ее рассказах присутствовали описания секса. Из-за этой скрытности каждый относился к занятию Лиллиан по-своему.
«Маман кропает книжонку», — презрительно говорила Рут друзьям, маскируя обиду на то, что мать отказывается поделиться своими сочинениями с дочерью, у которой одни пятерки по английскому.
«Какая разница, чем она там занимается», — отмахивался Дэниел, поскольку не представлял, что мать делает наверху, и не собирался даже пытаться.
«Мамина работа», — уважительно отзывался Джордж.
«Мамино личное пространство», — с долей трепета объясняла Лиззи.
«Только обо мне не пиши», — шутил Мюррей.
Что же касается желания Мюррея избираться в Конгресс, то после того первого обсуждения мало что изменилось; республиканцы по-прежнему заправляли делами в штате, а Мюррей вкалывал в юридической фирме. Но в феврале того года, когда Лиззи пошла в детский сад, один из членов Палаты представителей оказался замешан в скандале на сексуальной почве, и друзья стали подталкивать Мюррея: сейчас или никогда. Основываясь на опросах общественного мнения, Мюррей решил — вернее, всего лишь предположил, — что во втором избирательном округе Нью-Гэмпшира люди могут предпочесть демократа. И сделал вывод, что у него есть неплохой шанс.
Лиллиан насторожилась. Она знала, что из нее не выйдет хорошей жены кандидата в Конгресс. К тому же она не хотела жертвовать своим «золотым временем». Лиллиан и так разрывалась на части: как и раньше, нужно было готовить, стирать и убирать в доме, а если дети болели и не спали всю ночь, то она сидела рядом с ними и на следующий день клевала носом за рабочим столом. Из занятий по литературе она помнила, что многие знаменитые писательницы вообще отказались от мысли иметь детей, а те, кто все же решился, остановились на одном ребенке. Может, она обречена со своим выводком из четырех отпрысков?
Что ж, делать нечего — только попытаться. Три часа в сутки быть неумолимой и эгоистичной. Если Мюррей хочет баллотироваться в Конгресс, пускай. Они и с этим справятся.
— Хорошо, — сказала она мужу. — Но за мной остаются три часа в день в кабинете.
— Шесть часов, — поправил ее Мюррей. — Ведь следующей осенью Лиззи пойдет в школу.
Шесть часов, чтобы писать! Лиллиан не верила своему счастью. Возможно, она даже откопает свой роман из коробки в гараже.
Совместить душевные потребности и жизненную необходимость будет трудно, но возможно.
Итак, Мюррей выдвинул свою кандидатуру. Однажды вечером они провели с детьми беседу о том, как важно хорошо себя вести, пока идет предвыборная кампания.
— Я не требую безупречности, — сказал им отец. — Но никакой полиции, понятно? Никаких наркотиков. И никаких беременностей.
— Папа! — воскликнула зардевшаяся Рут.
— Это для пущей ясности, — добавил Мюррей.
Вечером 4 июля Мюррей и Лиллиан вернулись после фейерверка в душный дом. Уложив хнычущую Лиззи спать, они включили у себя в спальне вентилятор и легли поверх постельного белья, наслаждаясь прохладой и ласковым потоком воздуха, овевающим их усталые конечности. Ожидая возвращения остальных детей, супруги разрабатывали план предстоящей кампании. Несмотря на жару, Лиллиан проявила изобретательность и открытость неординарным идеям. Муж и жена договорились, что по выходным вся семья в одинаковых сине-белых футболках будет ездить по избирательному округу. Осенью они начнут посещать церковные ужины, сельские ярмарки, пятничные футбольные матчи. Ради избрания Мюррея они станут одной командой.
Командой Блэр.
Глава 7«Зиппер»
Самым насущным вопросом после Четвертого июля стал выбор места отдыха в августе. Поскольку Мюррей планировал в течение двухнедельного отпуска устроить блиц-кампанию, разумнее всего представлялось провести каникулы в доме на побережье. Лиллиан не могла с этим поспорить; в конце концов, дом родителей мужа был всего в часе езды от Конкорда, а коттедж на озере — далеко, на севере Вермонта.
Поскольку она не рассчитывала заниматься сочинительством во время суматошного семейного отдыха, то согласилась принять активное участие в кампании Мюррея. Тем более что веселые дедушка с бабушкой согласились развлекать детей, пока супруги будут разъезжать по штату. В те две недели Мюррей с Лиллиан вставали в шесть, принимали душ, выпивали по чашке кофе, а в семь их забирали два помощника на скромном «шевроле» и везли, например, в Конкорд на встречу с госслужащими, на митинг в общинных землях Кина, в Клермонт, чтобы лицо Мюррея знали в долине реки Коннектикут, и назад в Конкорд на ранний вечерний пикник электриков с жареной рыбой. Посетив все запланированные мероприятия, Мюррей, Лиллиан и два ассистента возвращались в дом на берегу и удалялись в гостиную, чтобы поужинать пиццей и обсудить дальнейшую стратегию. Рейтинг Мюррея показывал заметное и крепкое преимущество перед соперником — тем самым, который умудрился вляпаться в сексуальный скандал.
— Кстати говоря, — сказал как-то Мюррей.
— Что? — насторожилась Лиллиан. Она не любила разговоры, которые начинались с таких слов.
— Мартин считает, что тебе тоже следует встречаться с избирателями. — Мартин Тобин работал главным помощником Мюррея.
Лиллиан идея не понравилась. Она всегда чувствовала себя скованно, когда нужно было произносить речи; гораздо больше ее привлекало изложение мыслей на бумаге. Но в те дни, постоянно улыбаясь рядом с Мюрреем, она сравнивала себя с Пэт Никсон.[14] «Пожертвуй комфортом ради мужа, — говорила она себе. — Заставь себя». Мартин предложил ей пообщаться с народом на неформальных встречах за кофе, и на второй неделе августа Лиллиан стала по расписанию посещать мероприятия в Сейлеме.
— Постарайся сосредоточиться на проблемах образования, — наставлял ее Мюррей накануне выступления перед членами профсоюза учителей. — Поговори о программе «Успешный старт»[15] и Дополнительной программе питания для женщин и маленьких детей. Веди непринужденный разговор. Только не упоминай о праве носить оружие. То же самое с абортами: даже не заикайся об этих чокнутых.
Он имел в виду пару, которая на прошлой неделе устроила протест у абортария в Манчестере. Они держали в руках плакаты с фотографиями зародышей и в какой-то момент преградили дорогу молодой женщине, которая, взглянув на снимки, заколебалась. Видимо, митингующие решили, что смогут обратить ее в свою веру. Управляющий клиникой собирался прогнать их, но тут пара ворвалась внутрь и стала кричать в приемной на девушек, пришедших с бойфрендами, с матерями и поодиночке. Между протестантом и одним из посетителей завязалась потасовка, и администрация вызвала полицию, чтобы удалить нарушителей порядка с частной территории.
Представления Мюррея о праве на выбор были вполне черно-белыми. Порой он вспоминал тот вечер в декабре, когда Лиллиан позвонила ему и сообщила о беременности, и хотя он не мыслил жизни без Рут и ничуть не жалел о женитьбе на Лиллиан, но как было бы прекрасно, если бы у них тогда нашелся безопасный и законный выход. Теперь же, имея четырех детей, которые однажды могли попасть в такое же затруднительное положение, он часто мысленно благословлял судью Блэкмана за его решение на процессе Роу против Уэйда.