Она отвела от него взгляд. Из окна машины были видны кружащие над морем чайки. Они описывали ровные круги и вдруг стремительно пикировали. Погружали голову в воду и взмывали вверх с крепко зажатой в клюве добычей.
– Терпение, – повторила девушка. – И до каких же пор мне нужно сохранять терпение?
– До тех пор, пока это будет необходимо. Я велел привезти тебя сюда, – добавил он, – чтобы сказать нечто, важное. Хочу заверить, что: между нами ничего не изменилось. Я люблю тебя по-прежнему. Ты это должна знать. И никогда не забывай об этом, что бы ни случилось. Поняла? Что бы ни случилось.
Титти видела, как руки Коррадо с дикой силой сжали баранку руля. Ей передалось это нервное напряжение. Девушка чувствовала, что он доверил ей какую-то пугающую, ужасную тайну. И не решилась о чём-либо спрашивать. Она накрыла ладонью его руку и прошептала:
– Я тоже люблю тебя, Коррадо.
Молоденький официант был невысокий, худющий, с крупными лошадиными зубами. Руки у него были жирные, фартук весь в пятнах. Он устало поставил тарелку с бифштексом перед Каттани и обтер ладони о передник.
– Послушай-ка, – сказал комиссар, – принеси мне еще большую кружку пива.
Парень кивнул и, шаркая ногами, поплелся между столиками. Траттория была переполнена. Посетители, большей частью молодежь, невообразимо шумели. Как раз напротив комиссара сидел мужчина лет пятидесяти в выцветшей кепке, из-под которой свисали длинные космы. Склонившись над столом, он не спеша тянул из стакана вино, что-то бормоча про себя, и на губах его запавшего рта то и дело появлялась ухмылка.
Каттани с трудом сдерживал раздражение. Он не выносил этот шум, грохот включенного на всю мощность телевизора, который все равно никто не слушал, не выносил этот все более сгущавшийся зловонный туман – смесь кухонного чада с табачным дымом.
К столику приблизился какой-то тип с усиками, жующий резинку. Он приложил два сальных пальца ко лбу, словно отдавая честь.
– Разрешите, комиссар? – спросил он, отодвигая стул и усаживаясь. – Мне надо с вами поговорить.
Каттани, не отвлекаясь от еды, продолжал кусочек за кусочком отправлять в рот свой бифштекс.
– Ну что ж, послушаем, – ответил он. Незнакомец мялся, видимо не зная, с чего начать.
Потом, как бы оправдываясь, проговорил:
– Гонца не казнят за плохие вести! – И после паузы добавил: – Друзья недовольны.
– Чем же они недовольны? – спросил Каттани, не поднимая голову от тарелки.
– Вашим заместителем.
– Альтеро? А что такое он сделал?
– Мешает, господин комиссар. Очень мешает.
– Такая у него работа.
– Но очень уж он всем осточертел. Так вот… – собеседник переломил надвое деревянную зубочистку. – Так вот, если бы завтра вы послали его в Палермо, мы бы обо всем сами позаботились.
– Что? – Каттани хватил кулаком с зажатым в нем ножом по столу. – Кровопролития я не допущу, – прошипел он сквозь зубы. – Понял, ты, грязное животное? – Он размахивал ножом перед физиономией незнакомца. – Я тебя сам прикончу! – Жилы на шее у Каттани вздулись, землистого цвета лицо было страшно.
Сидевший перед ним застыл с открытым ртом, в зубах у него застряла жевательная резинка. Его темные глазки были прикованы к сверкавшему в опасной близости ножу.
– Прикончу тебя собственными руками, – повторил в отчаянии Каттани.
Мужчина опасливо отодвинулся вместе со стулом, потом вскочил и пустился бегом к двери.
Каттани возвратился домой поздно вечером. Он был удивлен, увидев в квартире зажженный свет, а еще больше – двух ожидавших его там гостей.
– Вы нас уж извините, что мы позволили себе вот так войти к вам.
Это были кузены Чиринна, с напомаженными волосами и, как обычно, свисавшими из верхнего кармашка огромными платками.
– Мы пришли, чтобы взять кое-что для девочки. Платья, майки, трусы.
Каттани все еще не мог прийти в себя после разговора в траттории. Он схватил керамическую статуэтку и изо всех сил запустил ею в стену. Он попал в картину. Из рамы вылетело стекло и осколками усыпало кузенов.
– Мы пришли к вам как друзья, а вы психуете.
– Вы преступники, опасные сумасшедшие, – сказал Каттани. – Ничего для вас не стану больше делать.
– Ну ладно, ладно, – продолжал тот же кузен снисходительным тоном. – Ладно, забудем эту историю с вашим заместителем. Кончено! Будто и не говорили.
В руке у него была зажженная сигара. Направив ее на Каттани, он добавил: – Однако, со своей стороны, вы должны забыть синьорину Титти. Вы не соблюдаете нашей договоренности, тайком ходите к ней на свидания. Мы, конечно, все понимаем и многое можем простить, но и вы тоже должны проявить понимание.
У комиссара чесались руки. Он еще не пришел в себя после вспышки ярости, хотелось схватить эту парочку и размозжить их пустые головы так, как он разбил статуэтку. Но он ограничился лишь тем, что сказал:
– Смотрите, будьте осторожны, потому что эта история может для вас очень плохо кончиться.
– Ну вот, теперь вы хотите нас сглазить! – сказал кузен с сигарой. – А мы-то приберегли для вас приятный сюрприз. – Он нарочно выдержал долгую паузу и с улыбкой спросил: – Не хотите ли поехать с нами повидать дочку?
Завязав ему глаза, они уложили Каттани на заднее сиденье машины. Автомобиль кружил больше получаса. Каттани пытался мысленно проследить его путь, отмечая повороты, прислушиваясь к звукам извне. Но вскоре вынужден был от этого отказаться, так как перестал ориентироваться.
Когда машина наконец остановилась, ему помогли выйти и развязали глаза. Издалека донесся крик ночной птицы. Каттани била дрожь, он дышал прерывисто, с трудом. Вокруг было чистое поле. Он стоял под отбрасывавшим черную тень одиноким большим деревом. Вдали вырисовывался силуэт небольшого сельского домика. Больше в темноте ничего нельзя было различить.
Затем увидел, что со стороны домика движется свет фонаря. Кто-то шел по направлению к нему. Он так напряг зрение, что даже ощутил резь в глазах. И наконец разглядел: рядом с мужчиной с фонарем семенила девочка. По мере того как они приближались, отец чувствовал, что волнение отпускает его, сердце начинает биться ровнее. Он впился в дочь взглядом.
– Папа! – Девочка отделилась от человека с фонарем, побежала и бросилась в объятия отца.
– Дорогая, сокровище мое! – Каттани крепко прижал ее к груди, приглаживал растрепавшиеся волосы, вытирал слезы, продолжая шептать ласковые слова; – Маленькая моя, Паолетта, дорогая девочка. – И, не переставая, гладил ее, и, словно баюкая, прижимал к себе.
– Папа, ведь ты меня здесь больше не оставишь? – обеспокоено спросила девочка. – Они меня держат все время в темноте. Я даже никогда не знаю, день или ночь. Не оставляй меня здесь, папа.
– Ну потерпи еще немножко, дорогая, – отвечал отец. – Ничего не поделаешь, так надо.
– Сколько?
– Несколько дней. – Комиссар постепенно обрел хоть немного хладнокровия и спешил дать девочке какие-то наставления. – Не надо плакать. Папа скоро за тобой приедет. Ты должна держаться молодцом. Обещаешь? Мы с мамой будем снова жить вместе, ты будешь с нами, и вот увидишь, все мы будем счастливы.
– Да, папа. Я буду вести себя так, как ты говоришь.
Человек с фонарем приблизился к ним. Высокие сапоги у него были все в земле.
– Ну, пошли, – сказал он резким голосом. Взял девочку за руку и потащил за собой.
– Нет! Нет! – кричала Паолетта. – Пустите меня!
Некоторое время Каттани провожал ее взглядом, потом она скрылась в темноте. До него лишь доносились издалека крики девочки: «Папа, папа!» Он хотел броситься за ней, вслед ее голосу. Но один из кузенов ткнул ему в бок дуло пистолета и подтолкнул к машине.
Следствие по делу комиссара
Бордонаро поглаживал бородку, стараясь вникнуть в смысл того, что говорил сидящий напротив него адвокат.
– Да, – повторил юрист, – имеются двое свидетелей происшедшей в тот вечер перестрелки между Чиринна и комиссаром. Два человека, которые видели своими глазами, как это все произошло. Если вы соблаговолите выслушать их показания, они готовы рассказать все подробности.
Зампрокурора выпятил нижнюю губу.
– Двое свидетелей? – повторил он. Он никак не мог взять в толк. – А почему же они ожидали столько времени, чтобы появиться? Где они были раньше?
– Страх, – произнес адвокат, будто речь шла о самой естественной вещи в мире. – Боязнь неприятностей.
– Боязнь неприятностей, – Бордонаро опять повторил слова адвоката, словно это могло помочь, чтобы они уложились у него в сознании. Он переложил на столе уголовный кодекс, спрятал в ящик нож для бумаги. Потом произнес: – Ну что ж, позовите этих свидетелей.
В кабинет вошли двое, один низенький, с большим животом, из-за которого он казался еще более коротконогим, другой приземистый, с резкими чертами лица. Он все время приподнимал лацканы пиджака, словно пытаясь что-то спрятать на груди.
– По одному, – приказал зампрокурора.
Оба одновременно попятились к двери, в замешательстве столкнувшись на пороге. Наконец пузан, слегка прихрамывая, прошел вперед.
– Я хочу вам сказать, господин прокурор, – начал свидетель, – что нам, беднякам, не найти справедливости. Топчут, как хотят. Закон не для нас. Моей бедной матушке давно полагается пенсия, а ей все не дают – не видят достаточных оснований. Нет нам счастья в жизни…
Зампрокурора слушал его со смешанным чувством любопытства и удивления. Потом решил прервать эти излияния и призвал перейти к сути дела.
Свидетель заерзал на стуле, и его огромный живот заколыхался.
– Так вот, – проговорил он, – в тот вечер, когда происходила перестрелка, я с моим компаньоном – мы с ним водители грузовика – оказались как раз у того места, потому что грузовик наш сломался. Машина у нас, господин прокурор, старенькая, но купить новую нет денег.
– Да-да, понимаю, – поторопил его зампрокурора.