– Вы могли навести порядок в этом городе, – сказала девушка. – Но вам не дали этого сделать. Надеюсь, скоро вас восстановят в вашей должности.
– Не знаю, – ответил Каттани. – Не знаю, позволят ли мне сюда возвратиться.
Мафиозо Санте Чиринна вышел из клиники в четверг во второй половине дня. После новой версии перестрелки, выдвинутой двумя свидетелями и подтвержденной Каттани, обвинение в попытке убийства комиссара отпало. Больше не было никаких причин держать Чиринна под арестом. Полицейских, стороживших его палату, убрали, и он мог совершенно свободно покинуть клинику в сопровождении целой свиты родственников и друзей, пришедших разделить с ним его триумф.
После поздравлений и возлияний Чиринна надел двухцветные остроносые ботинки, вылил на ладони полфлакона одеколона, протер подмышки и нарядился в новый костюм в крупную клетку. Любуясь на себя в зеркало, он принимал различные позы – в профиль, три четверти, с легкой улыбкой и улыбаясь во весь рот, демонстрируя все тридцать два зуба. В этот день ему надлежало быть совершенно неотразимым.
Весь лоснящийся и раздутый от самодовольства, он уселся в свой «мерседес» и велел кузену, который был у него за шофера, отвезти его домой к Титти. У подъезда палаццо он столкнулся с Анной Карузо.
– Что тебе тут надо? – набросился он на нее.
– Мне нужно поговорить с синьориной Титти, – ответила девушка.
– Не о чем тебе с ней разговаривать. Что ты ей можешь сообщить такого интересного? – заорал он. Поправил рукой узел широкого яркого галстука. И, видя, что девушка не уходит, приказал: – Убирайся, не путайся под ногами, не то кончишь так, как твои брат и жених. Иди, иди, место женщины дома.
Взгляд у Титти был потухший, словно она уже смирилась с собственной судьбой. Он вошел в ту же гостиную, где убил Маринео и герцогиню. Там царил полный беспорядок. На кресле были накиданы какие-то вещи, украшавшие комнату безделушки валялись кое-как, все было покрыто густым слоем пыли, а со стен и потолка осыпалась штукатурка.
– Титти… Титти… – радостно восклицал Чиринна, обняв девушку. Он гладил ее по спине, пытался засунуть руку под юбку. – Ах, ты моя красотка, – нашептывал он. – Лучше всех.
Девушка пыталась освободиться, наконец ей удалось немножко от него отодвинуться.
– Титти… Титти… – слащаво повторял он. Потом, подмигнув, проговорил: – Значит, ждала своего старого доброго Санте! Небось не могла дождаться!
Решительным движением Титти высвободилась из объятий, оттолкнув его так, что он налетел на стул.
– Ты что, убегаешь? – растерянно спросил Чиринна. И вкрадчиво добавил: – А я тебе принес немножко порошочка. Хочешь?
– Мне его не нужно, – сказала она.
– Вот и хорошо. Значит, ты выздоровела. Меня это радует, потому что я хочу, чтобы мы с тобой как можно скорее поженились.
Титти разразилась смехом.
– Ты хочешь, чтобы я стала твоей женой?
– Конечно. Все вокруг сдохнут от зависти, потому как что у меня, что у тебя полно денег.
– Чиринна, ты хочешь слишком высоко прыгнуть. Задумал стать аристократом! Но это у тебя все равно не выгорит.
– Ну как ты можешь такое говорить? – обиделся он. – Я хочу на тебе жениться, потому что люблю тебя. – Высоко подняв руки, он сделал нечто вроде пируэта. – Вся в белом ты будешь просто потрясающе выглядеть!
– Выброси это из головы, – тихо и совершенно спокойно произнесла девушка.
– Сейчас ты просто немножко устала, – усмехнулся он, – сама не знаешь, что говоришь. Но завтра, когда спокойно все обдумаешь, вот увидишь, эта мысль тебе понравится.
– Хорошо, хорошо, – сказала Титти с саркастической улыбкой, больше похожей на гримасу. – Оставим до завтра. Подожди до завтра.
Взгляд у нее был совершенно безучастный, словно она утратила всякий интерес ко всему окружающему.
Утро следующего дня возвестило о себе веселым солнечным светом, залившим спокойную гладь моря. Массивный силуэт палаццо Печчи-Шалойя четко вырисовывался на фоне окружающих домов. Уборщик улиц, лениво подметавший тротуар у палаццо, заметил, что в окне на самом верху здания, там, где старый герцог оборудовал для себя нечто вроде мансарды, с ночи горит свет.
Это показалось ему в высшей степени странным: в этот ранний утренний час, когда весь город еще погружен в сон, зажжено электричество. Он продолжал мести панель. II то и дело поднимал голову и смотрел на это освещенное окно. Когда он подошел ближе, его удивление усилилось: окно было распахнуто.
Опершись на метлу, он стоял сгорбившись и, весьма заинтригованный, раздумывал, что бы это могло значить. Он перевел взгляд с окна на землю и вдруг заметил посреди мостовой нечто, что заставило его содрогнуться. Как раз напротив этого окна лежало человеческое тело. Он хорошо различал его не более чем в десятке метров от себя, в круге света, отбрасываемого еще не погашенным уличным фонарем.
Метельщик с опаской приблизился. И остолбенел, узнав Титти. Ее длинные волосы разметались вокруг головы наподобие короны. Она разбилась насмерть, и с ее белого, как полотно, лица уже исчезли все краски жизни. Она спокойно лежала, подвернув под себя ноги, со сложенными на груди руками. Казалось, она сладко спит.
Лечение Паолы предстояло быть долгим и трудным. Дочь Каттани оказалась очень глубоко и сильно травмирована. Целыми часами она сидела неподвижно, погруженная в себя, словно отгородившись от всех окружающих.
Мать не отходила от нее. Иногда девочка хватала ее за руку и молча подолгу держала. «Ничего, – говорила Эльзе, утешая мужа, – постепенно она придет в себя. Я словно помогаю ей заново родиться на свет».
Отец по-прежнему вызывал у девочки ужас. Паола глядела на него затравленно.
– Лучше не будем форсировать, – посоветовал психиатр. Они с Каттани гуляли по окружающему клинику роскошному парку. Вокруг высились горы, вершины их покрывал снег. В Швейцарии весна еще не окончательно сменила зиму. – Понадобится время, – продолжал врач. – Немалое время. Ей нужно оправиться от глубочайшего потрясения.
Отмщение
С отъезда Каттани прошел целый месяц. Трапани вновь погрузился в сонное спокойствие. Постепенно все вернулось на свои места. Каждая мелочь сама становилась на прежнее место – так вирусы, поборов антитела, распространяются по клеткам.
Но у комиссара остался неоплаченный счет. И в один прекрасный день он вновь появился в Трапани, горя намерением отомстить. Явился к графине Камастре. Она открыла ему дверь и увидела его мрачным и нахмуренным, как бог войны.
Какое-то мгновение она, в растерянности, колебалась. Потом пригласила войти.
– Я изумлена и возмущена до глубины души, – проговорила она. – Я ничего не знала о похищении вашей дочери.
– К чему вы это говорите? Хотите создать себе алиби? – резко сказал он. – Мою дочь похитили и изнасиловали также и для того, чтобы защитить интересы таких, как вы.
Графиня прикрыла глаза.
– Вы участвуете в этой игре, – продолжал Каттани. – Чем вы занимаетесь с вашими чистенькими строительными предприятиями, с вашими не вызывающими подозрения сделками? Я сейчас вам скажу: вы «отмываете» грязные деньги. Вы принимаете финансирование от банка Раванузы и не спрашиваете его о происхождении этих денег. – Он потер рукой висок и продолжал: – Но в этой игре вы все-таки лишь пешка. И засадить за решетку я хочу не вас.
Луч солнца разрезал комнату пополам, он играл на лице графини.
– Я понимаю ваше душевное состояние, – проговорила Ольга, – и, хотя вы мне не верите, глубоко огорчена случившимся с вашей дочерью. Как она сейчас себя чувствует?
Каттани пропустил ее слова мимо ушей. Солнечный луч его не задевал. Сам он оставался в затененной половине комнаты.
– Я пришел просить вас передать кое-что от меня Раванузе и Терразини. Скажите им только, что я требую правосудия. Они поймут.
Графиня, по-видимому, тоже поняла, о чем идет речь, и кивнула:
– Вы получите от них то, что хотите.
– Вы, наверно, имеете в виду деньги? – с досадой обернулся Каттани. – Вам везде слышится лишь звон монет. Не обижайтесь, но, хоть вы и вышли замуж за графа, в душе остались самой заурядной женщиной. Не нужны мне деньги. Они должны отдать мне в руки того негодяя, который изнасиловал мою дочь.
Из окна графиня Камастра проводила взглядом переходившего на другую сторону Каттани. Она видела, как он открыл дверцу бело-зеленого фургончика с римским номером. Эта машина была его новой квартирой на Сицилии.
Не теряя времени, Ольга вышла из дому и направилась на квартиру к Раванузе. В роскошной гостиной находился и Терразини. Полулежа в глубоком кресле, он играл тонкой золотой цепочкой от часов, свисающей из жилетного кармашка.
– Дорогая графиня, – сказал Равануза, – к чему эти детские разговоры? Если мы вам не говорили о похищении, то единственно из-за того, чтобы вас попусту не тревожить.
– Это все, конечно, весьма прискорбно, – поддержал его Терразини, – но в тот момент у нас не было другого выхода. Мы не держали вас в курсе дела, но на то была причина. Вы могли случайно проговориться и все испортить. Так что уж не обижайтесь. – Он закинул ногу на ногу. – Ведь если с нами что-нибудь случится, то полетит ко всем чертям весь механизм жизни города.
– Я не могла даже подозревать, что вы в этом замешаны, – проговорила графиня. – Я знаю, что вы далеко не святые. Но никогда не допускала, что вы способны на такое. Похитить и изнасиловать девочку…
– При чем тут изнасилование? – сказал Терразини, отметая даже возможность этого резким жестом. – О девочке всячески заботились, никто ее и не думал обижать, а потом возвратили родителям.
– Девочка была изнасилована, – повторила женщина.
– Нам об этом ничего не известно, – вмешался Равануза. – А у вас от кого такие сведения?
Услыхав, что комиссар вернулся, мужчины переглянулись.