Каттани все еще не мог. прийти в себя после разговора в траттории. Он , схватил керамическую статуэтку и изо всех сил запустил ею в стену. Он попал в картину. Из рамы вылетело стекло и осколками усыпало кузенов.
— Мы пришли к вам как друзья, а вы психуете.
— Вы преступники, опасные сумасшедшие,— сказал Каттани.— Ничего для вас не стану больше делать.
— Ну ладНо, ладно,— продолжал тот же кузен снисходительным тоном.— Ладно, забудем эту историю с вашим заместителем. Кончено! Будто и не говорили.— В руке у него была зажженная сигара. Направив ее на Каттани, он добавил: — Однако, со своей стороны, вы должны забыть синьорину Титти. Вы не соблюдаете нашей договоренности, тайком ходите к ней на свидания. Мы, конечно, все понимаем и многое может простить, но и вы тоже должны проявить понимание.
У комиссара чесались руки. Он еще не пришел в себя после вспышки ярости, хотелось схватить эту парочку и размозжить их пустые головы так, как он разбил статуэтку. Но он ограничился лишь тем, что сказал:
— Смотрите, будьте осторожны, потому что эта история может для вас очень плохо кончиться.
— Ну вот, теперь вы хотите нас сглазить! — сказал кузен с сигарой.— А мы-то приберегли для вас приятный сюрприз.— Он нарочно выдержал долгую паузу и с улыбкой спросил: — Не хотите ли поехать с нами повидать дочку?
Завязав ему глаза, они уложили Каттани на заднее сиденье машины. Автомобиль кружил больше получаса. Каттани пытался мысленно проследить его путь, отмечая повороты, прислушиваясь к звукам извне. Но вскоре вынужден был от этого отказаться, так как перестал ориентироваться.
Когда машина наконец остановилась, ему помогли выйти и развязали глаза. Издалека донесся крик ночной птицы. Каттани била дрожь, он дышал прерывисто, с трудом. Вокруг было чистое поле. Он стоял под отбрасывавшим черную тень одиноким большим деревом. Вдали вырисовывался силуэт небольшого сельского Домика. Больше в темноте ничего нельзя было различить.
Затем увидел, что со стороны домика движется свет фонаря. Кто-то шел по направлению к нему. Он так напряг зрение, что даже ощутил резь в глазах. И наконец разглядел: рядом с мужчиной с фонарем семенила девочка. По мере того как они приближались, отец чувствовал, что волнение отпускает его, сердце начинает биться ровнее. Он впился в дочь взглядом.
— Папа! —- Девочка отделилась от человека с фонарем, побежала и бросилась в объятия отца.
— Дорогая, сокровище мое! — Каттани крепко прижал ее к груди, приглаживал растрепавшиеся волосы, вытирал слезы, продолжая шептать ласковые слова: — Маленькая моя, Паолетта, дорогая девочка.- И, не переставая, гладил ее и, словно баюкая, прижимал к себе.
— Папа, ведь ты меня здесь больше не оставишь?— обеспокоенно спросила девочка.— Они меня держат все время в темноте. Я даже никогда не знаю, день или ночь. Не оставляй меня здесь, папа.
— Ну, потерпи еще немножко, дорогая,— отвечал отец.--- Ничего не поделаешь, так надо.
— Сколько?
— Несколько дней.— Комиссар постепенно обрел хоть немного хладнокровия и спешил дать девочке какие-то наставления.— Не надо плакать. Папа скоро за тобой приедет.
Ты должна держаться молодцом. Обещаешь? Мы с мамой будем снова жить вместе, ты будешь с нами, и вот увидишь, все мы будем счастливы.
— Да, папа. Я буду вести себя так, как ты говоришь.
Человек с фонарем приблизился к ним. Высокие сапоги у него были все в земле.
— Ну, пошли,— сказал он резким голосом. Взял девочку за руку и потащил за собой.
Нет! Нет! — кричала Паолетта.— Пустите меня!
Некоторое время Каттани провожал ее взглядом, потом она скрылась в темноте. До него лишь доносились издалека крики девочки: «Папа, папа!» Он хотел броситься за ней, вслед ее голосу. Но один из кузенов ткнул ему в бок дуло пистолета и подтолкнул к машине.
СЛЕДСТВИЕ ПО ДЕЛУ КОМИССАРА
Бордонаро поглаживал бородку, стараясь вникнуть в смысл того, что говорил сидящий напротив него адвокат.
— Да,— повторил юрист,— имеются двое свидетелей происшедшей в тот вечер перестрелки между Чиринна и комиссаром. Два человека, которые видели своими глазами, как это произошло. Если вы соблаговолите выслушать их показания, они готовы рассказать все подробности.
Зампрокурора выпятил нижнюю губу.
— Двое свидетелей? — повторил он. Он никак не мог взять в толк.— А почему же они ожидали столько времени, прежде чем появиться? Где они были раньше?
— Страх,— произнес адвокат, будто речь шла о самой естественной вещи в мире.— Боязнь неприятностей.
— Боязнь неприятностей,— Бордонаро опять повторил слова адвоката, словно это могло помочь, чтобы они уложились у него в сознании. Он переложил на столе уголовный кодекс, спрятал в ящик нож для бумаги. Потом произнес: — Ну что ж, позовите этих свидетелей.
В кабинет вошли двое, один низенький, с большим животом, из-за которого он казался еще более коротконогим, другой приземистый, с резкими чертами лица. Он все время приподнимал лацканы пиджака, словно пытаясь что-то спрятать на груди.
— По одному,— приказал зампрокурора.
Оба одновременно попятились к двери, в замешательстве столкнувшись на пороге. Наконец пузан, слегка прихрамывая, прошел вперед.
— Я хочу вам сказать, господин прокурор,— начал свидетель,— что нам, беднякам, не найти справедливости. Топчут, как хотят. Закон не для нас. Моей бедной матушке давно полагается пенсия, а ей все не дают — не видят достаточных оснований. Нет нам счастья в жизни...
Зампрокурора слушал его со смешанным чувством любопытства и удивления. Потом решил прервать эти излияния и призвал перейти к сути дела.
Свидетель заерзал на стуле, и его огромный живот заколыхался.
— Так вот,—проговорил он,^- в тот вечер, когда происходила перестрелка, я с моим компаньоном — мы с ним водители грузовика — оказались как раз у того места, потому что грузовик наш сломался. Машина у нас, господин прокурор, старенькая, но купить новую нет денег.
— Да-да, понимаю,— поторопил его зампрокурора.
— И я видел — и мой напарник тоже,— как господин комиссар стрелял в тех двух мотоциклистов.
— Да,— подтвердил второй свидетель,— и пусть, если я вру, святая Лючия лишит меня зрения, я видел, как сидевший в машине человек, а это, верно, и был господин комиссар, прицелился из пистолета и выстрелил сначала в одного, потом в другого, а они ничего и не думали делать ему плохого. Святые Иисус-Мария, я вам говорю, и мой компаньон, которого вы выслушали, тоже вам говорит, что именно так все оно и было. Иисус-Мария, комиссар палил в них совершенно хладнокровно и без всякой причины.
не откладывая явиться к Бордонаро и по возможности спокойно выслушать его. решение.
— Объясните мне все хорошенько,— сказал Бордонаро. Он сидел, опустив голову на сложенные руки.— Что-то концы с концами не сходятся.
— Теперь, когда я вспоминаю, думаю, что дело было так,— начал объяснять Каттани.— Я увидел, как Они — и тот, и другой — вдруг сунули руки в сумки, и подумал, что они хотят достать оружие.
— Ах, вы подумали! — зампрокурора не мог скрыть своего возмущения и вместе с тем изумления.— Но это просто неслыханно!— Он полистал протокол показаний обоих свидетелей и продолжал: — Тут сказано еще, что они видели, как вы вложили пистолет в руку убитого вами юноши.
— Видите ли,—^ продолжал Каттани,— этот пистолет был ранее обнаружен у одного убитого хулигана. Когда я узнал в научно-экспертном отделе о том, что из него был застрелен агент Де Мария, то подумал, что ни к чему использовать эту улику против какого-то убитого хулигана, а лучше употребить ее против Чиринна и его клана...
Он сидел прямо и неподвижно, искажая, оборачивая против себя истинный ход событий. Он говорил бесстрастно, спокойно, словно ему уже все равно.
— Это абсурд, нелепость,— проговорил шокированный Бордонаро. Он достал платок и вытер лоб. Потом добавил: — Вокруг все говорят, что ваша ненависть к этому Чиринна объясняется соперничеством из-за женщины.
Это все давно в прошлом и не имеет никакого отношения к делу.
— Однако, возможно, из-за этой женщины вы затаили против него злобу.
Я повторяю: это все в прошлом. Похоронено и забыто.
— Однако, увы, не похоронены документы, в которых вы излагали версии, не соответствующие действительности, обманывали нас,— сказал Бордонаро. Он снял очки и медленно опустил их на стол. Мне очень жаль,— продолжал он,— я действительно очень сожалею, но с этой минуты должен считать, что вы перешли на другую сторону. И вынужден начать следствие по поводу вашего поведения в этом деле.
— Я признаю, что погорячился и натворил много ошибок,— произнес Каттани.
Зампрокурора вопросительно посмотрел на него.
— Да,— продолжал комиссар.— Если хорошенько подумать, то, наверно, я ошибся также в отношении Раванузы и Терразини. Я обрисовал и того, и другого как исчадия ада, а теперь в том раскаиваюсь. Потому что против них нет абсолютно никаких улик.
* * *
С тех пор, как она осталась совершенно одна, Анна Карузо возложила все свои надежды на Каттани. Она в душе создала из него миф и считала, что только он один способен отомстить за смерть ее жениха и ее брата. Новый поворот событий сначала вызвал в ней глубокое разочарование, а потом мало-помалу породил неудержимую, яростную злость. Выходит, также и Каттани в конечном счете оказался Жалким, бесхарактерным мозгляком.
Ей очень хотелось выложить ему все в лицо. Она подошла к нему на улице перед зданием полицейского управления.
— Ну где же ваши красивые обещания? — произнесла она презрительным тоном.— Теперь Чиринна скоро совсем выйдет на свободу. И как вы только могли согласиться с показаниями этих двоих «свидетелей»? Сколько вам заплатили? Сколько? — Она задыхалась от злости, лицо ее побледнело от негодования.-— А кто мне возвратит брата и любимого? Кто-о-о?
И с громким криком ударила по лицу комиссара, который застыл, словно окаменев. Потом, прежде чем уйти, девушка крикнула ему напоследок: