ЧАСТЬ 2
ПРЕДЛОЖЕНИЯ КОМИССАРУ
Белое здание клиники стояло на вершине холма, с которого открывался восхитительный вид на Женеву. От главного входа разбегались аллейки, вьющиеся среди идеально подстриженных пышных газонов. Наконец в Швейцарию донеслось дуновение весны, и пациенты клиники укрепляли свою нервную систему, спокойно прогуливаясь меж елей. Или же, спустившись чуть вниз по склону, сидели, лениво раскинувшись на скамейках вокруг фонтана, в большой круглой чаше которого плавали рыбки.
Паола очень полюбила этот фонтан. Она взяла мать за руку и повела ее к нему, рассказывая по дороге приснившийся ночью сон.
— Дом был маленький, — говорила она. — Как мне казалось, без окон и без дверей. Стены все закопченные. Я стояла посреди комнаты, смотрела на стены, а они превращались в людей. Меня охватил ужас, но вдруг я увидела, что распахивается окно, и бросилась из него вниз головой.
Мать нежно сжала ей руку.
— Дорогая,.— сказала Эльзе, — это был сон. Теперь успокойся.
Она опустилась на скамейку, и девочка присела рядом.
— Однако, — продолжала Паола, — теперь, когда я об этом думаю, мне кажется, что это был не сон, потому что глаза у меня были открыты. Я лежала в постели, но не спала.
— Иногда ночью, в темноте, может что-то почудиться или присниться кошмар. Но сейчас ведь с тобой я, тебе нечего бояться, — успокаивала ее мать.
К ним подошел Каттани и весело поздоровался. Теперь Паола уже не испытывала страха и отвращения к отцу. Душу девочки переполняло неодолимое желание почувствовать себя надежно защищенной, и эта жажда безопасности сливалась с надеждой на окончательное примирение между родителями.
— Вы оба такие красивые, — сказала Паола. — Когда же мы снова заживем все вместе?
— Но ведь мы уже вместе, — заметил отец.
Девочка уточнила:
— Нет, я говорю о том, когда же мы будем жить у себя дома?
Отец развел руками.
— Это зависит от врачей. Когда они разрешат покинуть клинику.
Девочку огорчили его слова. Она печально опустила голову, и каскад золотистых волос упал на глаза и лицо. Вдруг она резко вскочила, побежала и уселась в сторонке на траву, прислонившись к стволу дерева.
Отец хотел было подойти к ней, но Эльзе его остановила.
— Оставь ее, — сказала она. — Пусть Паола сама научится справляться с огорчениями.
В глади Женевского озера ярко отражались огни. Каттани, слегка озябший в этот прохладный вечер, стоял, при-слрнившись к парапету, и напряженно вглядывался в прохожих. Ему позвонили, и какой-то незнакомый голос попросил о встрече «по очень важному делу».
— Вот и я.
Перед ним стоял господин лет пятидесяти, с приятной внешностью, волнистыми волосами, небольшими усиками. Вид у него был ужасающе серьезный.
— Мое имя вам ничего не скажет, — начал незнакомец. — Но, поскольку я знаю ваше, вам следует знать и мое. Меня зовут Этторе Ферретти. Я из Рима.
— И зачем же я вам понадобился? Зачем вы так издалека приехали?
Ферретти кивнул головой на тротуар и двинулся медленным шагом.
— Прогуляемся немножко? — предложил он. Голос у него был низкий и спокойный. Он сунул руку во внутренний карман и извлек фотографию. Показал ёе Каттани: — Вам знаком этот человек?
— Ну как же, — отвечал комиссар. — Это Себастьяно Каннито.
— Да, - подтвердил Ферретти. — Он начальник отдела «Зет» секретных служб. Когда-то был вашим другом и покровителем. —- Вдохнув, он повернулся к Каттани: — А как вы думаете, он не изменил своего к вам отношения?
Комиссару начала действовать на нервы эта игра в загадочные вопросы. С некоторым раздражением он проговорил:
— Я все еще не понимаю, что вам от меня нужно.
— Сейчас поймете, — сказал Ферретти и протянул другую фотографию. — А этого узнаете?
— Кажется, знаю, — не сразу вспомнил Каттани. — С ним я познакомился на Сицилии. Его фамилия... если не ошибаюсь, Лаудео.
— Да, Лаудео. И какое же вы составили о нем мнение?
— Я с ним говорил только однажды. Он мне показался каким-то фанатиком, человеком, который хвастается, что в силах сдвинуть моря и горы.
— Это действительно так, — отозвался Ферретти. — Его Ассоциация — это лишь легальная вывеска, за которой скрывается очень мощная и, как я считаю, опасная организация.
— В каком смысле — опасная? — спросил Каттани.
— Видите ли, я уверен, что в эту Ассоциацию тайным образом входят очень высокопоставленные лица. Политические деятели, редакторы газет, высшие государственные чиновники, генералы, банкиры, крупные промышленники. Убежден, что членом ее состоит и ваш друг Каннито.
— И что с того? — сказал Каттани.
— Это означает, — произнес с тревогой Ферретти, — что эта Ассоциация контролирует самые важные области жизни нашего общества. Через своих членов она может проникнуть куда угодно. Она представляет собой самое настоящее теневое правительство. Может, даже более могущественное, чем официальное.
— У вас есть доказательства? — спросил Каттани.
-- Доказательств у меня нет, — ответил Ферретти. — Это лишь догадки. Но они основываются на конкретных фактах. Мы с вами, в Италии, являемся свидетелями некоторых эпизодов, причем не случайных, а неоднократно повторяющихся, которые наводят на мысль о вмешательстве какой-то мощной организации. Чем другим можно объяснить замазывание громких скандалов, назначение самых неожиданных лиц на руководящие посты в высших, жизненно важных государственных органах?
— Ну, — сказал Каттани, — они помогают друг дружке делать карьеру, осуществлять разные махинации...
— Если бы дело было только в карьере, — возразил Ферретти, — тогда нечего было бы волноваться. Я же полагаю, что тут нечто гораздо большее. Вероятно, у них имеются политические связи на международном уровне. И они готовятся к финальному шагу — подмять под себя государственные установления. Взять в свои руки контроль над всей страной.
— Государственный переворот?
— Возможно. Опасность очень велика.
Каттани пожал плечами.
— Право, не знаю, что и сказать. Однако вы еще не объяснили, какое это все имеет отношение ко мне.
— Мне хотелось бы как можно скорее сдать в архив возбужденное против вас дисциплинарное расследование, — ответил Ферретти. — Тогда вы могли бы быть сразу восстановлены на службе.
— Я к этому не стремлюсь.
— Ставки в игре слишком высоки, — напомнил Ферретти. — Прошу вас хорошенько подумать. Если мы с вами будем работать рука об руку, согласованно, быть может, нам еще удастся предотвратить катастрофу.
Каттани подставил лицо ветру. Он пытался угадать, какая у этого человека причина оказывать на него столь энергичное давление.
— Почему вы обратились ко мне? — прямо спросил он.
— Потому что вы — честный и мужественный человек,— польстил ему Ферретти. — Для этой невероятно трудной борьбы нужны такие люди, как вы. А кроме того, потому, что вы считали Каннито своим другом. А Каннито вас предал. И вы, наверно, затаили на него обиду, не простите ему предательства. Это тоже нельзя сбрасывать со счетов.
— А в каких отношениях с Каннито вы?
— Я его заместитель.
На лице Каттани появилась злая усмешка.
— Этого следовало ожидать! Обычные интриги внутри секретных служб. Боретесь между собой за власть. — Он с силой поддал ногой камешек. — И вы хотите втянуть меня в эту братоубийственную войну? Нет уж, спасибо!
— Это не совсем так, — возразил Ферретти: — Я не преследую никаких личных целей. Речь идет о наших общих интересах, интересах всех итальянцев. Мы стоим перед лицом чрезвычайных обстоятельств. Мы должны обезвредить эту преступную банду, прежде чем она начнет диктовать нам свои законы.
— Займитесь этим без меня, — решительно ответил Каттани. — Я должен думать о своей дочери.
* * *
На Сицилии кое-что пришло в движение. Прежде чем возвратиться в Швейцарию, Каттани пришлось подвергнуться долгому допросу у зампрокурора Бордонаро. Восстановить всю историю своего пребывания в Трапани. Он начал с того, как у него родились первые подозрения относительно международной торговли наркотиками в колоссальных масштабах, оперативная база которой находится именно здесь, на Сицилии. Затем он напомнил о том, как открыл странные финансовые операции, осуществлявшиеся через банк Раванузы. И, добавил в заключение Каттани, лишь «похищение моей дочери заставило меня остановить расследование и взять назад некоторые обвинения».
Заместитель начальника оперативного отдела Альтеро, к которому после отстранения Каттани перешло ведение следствия, принялся за дело очень энергично. И результаты его работы были довольно обнадеживающими. Важное значение имело обнаружение «тюрьмы», в которой похитители держали пленницей дочь комиссара. Это была лачуга за городом, нечто вроде конюшни, принадлежавшая некоему Анджело Маррокко.
Однако после ареста Маррокко дело вроде опять застопорилось. Из арестованного ничего нельзя было выжать. Когда зампрокурора спросил у него, зачем там держали девочку, он словно, с луны свалился.
— Какую девочку? изумленно спросил он. — Я ничего не знаю.
Все угрозы и посулы были тщетны. Маррокко утверждал, что однажды к нему явились трое мужчин. Они сказали, что им нужна его конюшня.
— Разве я мог им отказать? — сказал Маррокко.
Бордонаро думал, что он уже вот-вот вырвет признание.
— Кто же были эти люди?
— Таким людям нельзя отказывать. И разве я мог спрашивать, как их зовут? — развел руками Маррокко.
Раздосадованный тем, что дальше этой конюшни не продвинуться, зампрокурора решил посоветоваться с Альтеро. Тот придерживался мнения, что необходимо все усилия вновь сосредоточить на расследовании финансовых махинаций. Он сказал:
— Распутать этот клубок мы сумеем, только если вновь займемся банковскими счетами тех, кто в короткое время сильно обогатился:
Но Бордонаро возразил, что это потребует много бремени. Он торопился, он был молод и нетерпелив. В сотый раз зампрокурора просмотрел протоколы допросов Каттани и спросил себя: да разве этот документ не представляет сам по себе самого красноречивого обвинения? Ведь комиссар возлагает ответственность за похищение дочери непосредственно на банкира Раванузу и адвоката Терразини,